Чтение 24–й страницы книги ~Вольные стрелки~

¬ А вот так хватает и одного! Но я совсем забыл о деле: надо прочесть
записку.

И, наклонившись к бумажке, я прочел по-испански:

¬ LЯ сообщил о вашем положении американскому командованиюv.

Никакой подписи не было.

¬ От дона Косме? ¬ шепотом спросил я мексиканца.

¬ Да, сеньор! ¬ был ответ.

¬ А как же вы надеялись пробраться в кораль?

¬ Asi! (Вот так!) ¬ отвечал проводник, показывая волосатую бычью шкуру,
висевшую у него на руке.

¬ У нас есть здесь друзья, Клейли! Возьмите, добрый человек! ¬ и я дал
проводнику золотой.

¬ Вперед!

И вновь забряцали манерки, зазвенели сабли и послышался топот копыт. Мы
двинулись по лесу, проникая в тенистые заросли.

Глава XXIV

ЛЮПЕ И ЛЮС

Вскоре мы выехали на опушку, и потянулись владения дона Косме. Пышная,
невиданная красота окружала нас, привыкших к суровым картинам северного
пояса. Тропическая луна окутала все предметы газовой вуалью, смягчая их
очертания. Кругом все спало, и только песня соловья нарушала тишину...

Когда-то здесь была ванильная плантация; там и сям попадались ароматные
бобы, но на участке уже разрослись пита, акации и колючий кактус. Высохший
резервуар и разрушенная acequia свидетельствовали о заботливости, с какою в
прежнее время производилось орошение. Пальмовые и апельсинные живые
изгороди, заглушаемые лианами и жасмином, разграничивали старые поля. Со
склоненных ветвей свисали кисти цветов и плодов, и ночной воздух дышал
ароматом душистого кустарника. Аромат этот дурманил, кружил нам голову.
Гелианты склоняли свои золотистые головки, как бы оплакивая запущенность
поля; колокольчики, цветы cereus наслаждались прозрачным лунным светом.

Проводник указал нам на обсаженную живыми изгородями аллею, ведшую к
дому. Мы свернули на нее. Лунные лучи, прорываясь сквозь листву, заливали
нашу дорогу. Дикая лань скакала перед нами, цепляясь гладкими боками за
колючие шипы мескито...

Мы выехали на лужайку и, остановив коней за жасминами, спешились. Клейли
и я прошли загородку.

Пробираясь между деревьями рощицы, мы услышали хриплый лай огромных
дворовых собак и увидели перед ранчо несколько силуэтов. Тогда мы на секунду
остановились и стали вглядываться.

¬ Quitate, Cario! Pompo! (Пошел вон, Карло! Помпо!) ¬ Лай перешел в
яростное рычание.

¬ Papa, mandalos! (Папа, прогони их!)

Мы узнали голоса и кинулись вперед.

¬ Afuera malditos perros! Abajo! (Вон, проклятые собаки! Куш!) ¬ кричал
дон Косме, отгоняя разъяренных псов.

Слуги оттащили собак, и мы подошли поближе.

¬ Quien es? (Кто там?) ¬ спросил дон Косме.

¬ Amigos! (Свои!) ¬ отвечал я.

¬ Papa, papa, es el capitan! (Папа, это капитан!) ¬ кричала, выбежав
вперед, девушка. Я узнал в ней Гвадалупе.

¬ Не беспокойтесь, сеньорита, ¬ сказал я, приближаясь.

¬ Ах, вы целы, вы невредимы! Папа, это он! ¬ кричали обе девушки. Дон
Косме выражал свою радость тем, что тискал в объятиях то меня, то моего
друга.

И вдруг он отступил и с ужасом простер руки к небу.

¬ Yel senor gordo? (А толстый сеньор?)

¬ О, целехонек! ¬ со смехом отвечал Клейли. ¬ Он благополучно унес свою
тушу, дон Косме, хотя, я думаю, сейчас он не отказался бы от тех туш, что
жарятся у вас на кухне.

Я перевел ответ лейтенанта. Последнюю фразу дон Косме, по-видимому, понял
как намек: нас немедленно повели в столовую, где донья Хоакина уже хлопотала
над ужином.

За едой я изложил главнейшие события дня. Дон Косме ничего не знал об
этих гверильясах, хотя и слыхал, что банды в окрестностях были. Узнав от
проводника, что на нас напали, он сейчас же послал слугу в американский
лагерь, и Рауль встретился с отрядом полковника Роули по дороге.

После ужина дон Косме вышел распорядиться насчет завтрашнего отъезда.
Супруга его ушла приготовить нам комнату для ночлега, и мы с Клейли на
некоторое время остались в прелестном обществе Люпе и Люс.

Обе они были превосходные музыкантши и одинаково хорошо играли на арфе и
гитаре. Много испанских мелодий услыхали мы с другом в тот вечер. Не
мудрено, что нас охватили соответствующие мысли и чувства. Но как
разнообразны человеческие сердца в любви! Веселый, открытый характер моего
товарища сразу нашел себе отклик. Его собеседница то смеялась, то болтала,
то пела вместе с ним. Увлекшись веселой беседой, эта легкомысленная девушка
совсем забыла про брата, хотя через секунду она могла бы расплакаться о нем.
В ней билось нежное сердце ¬ сердце легких радостей и легких печалей, сердце
вечно сменяющихся чувств, приходящих и уходящих, как прозрачные тени облаков
пробегают над залитой солнцем рекой...

Не таков был наш разговор с Люпе ¬ он был более серьезен. Мы не смеялись:
смех оскорбил бы охватившее нас чувство. В любви нет веселья. В ней есть
радость, наслаждение, счастье, но смех не находит отклика в любящем сердце.
Любовь есть чувство беспокойства, чувство ожидания. Арфа отложена в сторону,
гитара лежит неподвижно: мы слушаем более сладкую музыку ¬ музыку струн
сердца. Разве взоры наши не прикованы друг к другу? Разве наши души не
общаются в безмолвии? Да, они общаются без языка, по крайней мере без языка
слов, ибо говорим мы не о любви. Нарсиссо, Нарсиссо! Мы говорим о брате
девушки. Опасности, которые он переживает, омрачают нашу радость...

¬ О, если бы он был здесь! Как мы бы были счастливы!

¬ Он вернется! Не беспокойтесь, не огорчайтесь. Завтра ваш отец без труда
найдет его. Я сделаю все, что можно, чтобы вернуть его сестрам!

¬ Благодарю вас, благодарю вас! О, мы и без того так бесконечно обязаны
вам!

Чем сияют эти глаза? Любовью ли? Благодарностью ли? Тем ли и другим
вместе? Нет, одна благодарность не может говорить так выразительно. О, зачем
эта минута не может продлиться вечно?!

¬ Спокойной ночи, спокойной ночи!

¬ Senores, paean usted buena hoche!

¬ Senores, paean usted buena hoche! (Сеньоры, спите спокойно!)

Они ушли.

Нас проводили по комнатам. Солдаты привязали коней под оливами и
расположились на ночлег в бамбуковом ранчо. Только одинокий часовой всю ночь
ходил вокруг гасиенды...

Глава XXV

ДУШНАЯ НОЧЬ

Я вошел в свою комнату. Смогу ли я уснуть? Едва ли. Передо мной было
ложе, убранное дамасскими тканями. Я раздвинул занавес ¬ белоснежные подушки
словно ожидали прикосновения щеки прекрасной новобрачной. Ведь я не спал
целых два месяца в настоящей постели. Тесный ящик в каюте торгового судна,
гамак, открытый паукам и скорпионам Лобосак, одно-единственное одеяло в
песчаных холмах, где я часто просыпался полупогребенный песками.

Таковы были мои воспоминания, но совсем иные перспективы радовали меня.
Обстановка располагала к отдыху; и все же мне казалось, что я не засну.
Невольно перебирал я в памяти происшествия истекшего дня. Нервы были
напряжены. Мысли неслись молниеносно, одна за другой...

Сердце билось тревожно ¬ были затронуты долго молчавшие струны: я
любил!..

То было не первое увлечение в моей жизни, и мне скоро стала ясной причина
моего необычного состояния: ад ревности начинает проникать в мои жилы!..
LДон Сант-Ягоv, ¬ произнес я уже ненавистное мне имя...

Я подошел к большому зеркалу; по обеим его сторонам висели на стене
миниатюры.

Я наклонился, чтобы рассмотреть правую из них. С волнением узнал я ее
черты. LОднако художник не польстил ей, ¬ подумал я, ¬ такой она будет лет
через десять. Но сходство все же есть. Что за нелепый художник!..v

Я обратился к другой миниатюре. LВероятно, ее сестра? Милосердное небо!
Неужели мои глаза не обманывают меня? Нет, я узнаю эти черные вьющиеся
волосы, дуги бровей, сжатые губы ¬ Дюброск!..v

Острая боль пронзила мое сердце. Пристально, все еще недоверчиво
рассматривал я портрет. И предположения перешли в уверенность. LОшибки быть
не может: это его черты!v Словно парализованный, упал я в кресло...

Что это значит? Неужели я повсюду, всегда буду встречать это лицо?
Неужели это мой злой гений, созданный единственно для того, чтобы
преследовать меня?..

Мне припомнились все наши встречи, начиная с первой в Новом Орлеане...

Я встал, схватил лампу и снова подошел к портрету... О, да, я не
ошибаюсь: там ¬ она, а здесь ¬ он! И они висят рядом!.. Других портретов нет
в этой комнате... Что же это? Может быть, они жених и невеста? Его зовут дон
Эмилио... Тот женский голос на острове Лобосе называл его Эмилем... А она
сегодня говорила об американце доне Эмилио, который учил ее и сестру
английскому языку... Да, дон Эмилио и Дюброск несомненно одно и то же
лицо... И он попал сюда раньше меня, он ¬ этот красавец с демоническим
характером. Это ужасно, невыносимо!..

Я снова поставил лампу на стол и бросился в кресло...

Где-то пробили часы...

За боем последовали тихие, приятные звуки. Серебристо-нежные звуки