Чтение 27–й страницы книги ~Морской волчонок~

Несколько дней я прожил сравнительно спокойно. Я не боялся крыс, хотя
знал, что они неподалеку. Когда погода была тихая -- а она долго не
менялась,-- я слышал возню животных снаружи, слышал, как они что-то там
делали, носились между ящиками с грузами, иногда испускали омерзительные
вопли, словно сражались друг с другом. Но их голоса больше не пугали меня,
ибо я знал твердо, что крысы не могут ко мне попасть. Если мне случалось на
время передвинуть один из рулонов материи, защищавших мое убежище, я
немедленно ставил его обратно, прежде чем хотя бы одна крыса успевала
заметить, что отверстие открыто.

Мне было очень неудобно в таком заточении. Погода стояла необыкновенно
жаркая. Ни малейшее движение ветерка не доходило до меня, и воздух в моем
помещении не освежался. Я чувствовал себя как внутри печки. Весьма возможно,
что мы пересекали экватор или, во всяком случае, находились в тропических
широтах -- вот откуда такое спокойствие в атмосфере, потому что в этих
широтах бури бывают реже, чем в так называемых умеренных зонах. Только раз
мы попали в бурю, которая продолжалась весь день и ночь. Как всегда,
началась сильная качка. Корабль качало так, как будто он собирался
перевернуться вверх дном.

На этот раз я не заболел морской болезнью, но мне не за что было
держаться, и я катался по полу, то ударяясь лбом о бочку, то сваливаясь в
сторону, пока мое тело не оказалось избитым, словно после града палочных
ударов. Колебание судна заставляло бочки и ящики немного сдвигаться с места,
и от этого затычки из материи ослабевали и вываливались.

Все еще боясь крысиного нашествия, я то и дело затыкал лазейки.

В общем, это занятие все-таки было приятнее, чем безделье. Оно помогало
мне проводить время, и два дня бури и волнения на море показались мне короче
двух обычных дней. Самыми горькими часами моего заключения были те, в
которые я был предоставлен самому себе и своим мыслям. Часами я лежал на
месте без движения, иногда даже без единой мысли в голове. И, лежа во мраке,
одиночестве и тоске, я боялся, что разум оставит меня.

Так прошло больше двух недель -- я знал это по зарубкам на палочке. Эти
недели казались месяцами, даже годами -- так медленно тянулось время! В
промежутках между бурями кругом меня царило однообразное спокойствие, не
происходило ничего такого, что можно было бы отметить и запомнить. Все время
я строго придерживался установленного мной пайка. Несмотря на то что мне
часто приходилось голодать так, что я мог бы съесть недельную порцию за один
раз, я все-таки не выходил за пределы установленного рациона. Часто это
стоило больших усилий. Скрепя сердце я откладывал в сторону для следующей
еды полгалеты, которая словно прилипала к моим пальцам, когда я клал ее на
полочку. Но, в общем, я мог поздравить себя: за исключением того дня, когда
я съел за один раз четыре галеты, я не нарушил расписания и мужественно
подавлял разгоревшийся аппетит.

От жажды я вовсе не страдал. Никаких трудностей с водой у меня не было.
Установленного количества воды хватало даже с избытком. Иногда я пил меньше,
чем полагалось, и всегда мог выпить столько, сколько хотелось.

Скоро запас галет, отложенный мной, подошел к концу. Это меня
обрадовало. Значит, дни идут -- прошло две недели с тех пор, как я
пересчитал галеты и определил необходимое на данный срок количество. Итак,
пришло время отправиться в "кладовую" и взять оттуда новый запас.

И тут у меня появилось странное опасение. Оно возникло внезапно, как
будто в сердце вдруг кольнула стрела. Это было предчувствие большого
несчастья, вернее -- не предчувствие, а страх, порожденный тем, что я
заметил в последнюю минуту. Я все время слышал снаружи шум, который
приписывал моим соседям -- крысам. Он доносился до меня часто, почти
постоянно, и я привык к нему, но сейчас звук напугал меня -- он шел со
стороны, где стоял ящик с галетами.

Дрожащими руками я сдвинул с места рулон и погрузил руки в ящик.
Милосердный Боже! Ящик был пуст!

Нет, не пуст. Запустив руку поглубже, я нащупал в нем нечто мягкое,
скользкое... крыса! Животное отскочило в сторону, как только почувствовало
мое прикосновение, и так же мгновенно я убрал руку. Машинально я начал снова
шарить в ящике -- и наткнулся на другую крысу! И еще, еще!.. Казалось,
половина ящика набита ими -- одна вплотную к другой. Они разбегались кто
куда, некоторые, выскочив из отверстия, даже прыгали мне на грудь, остальные
бросались на стенки ящика, испуская пронзительные крики.

Вскоре я разогнал их. Но -- увы! -- когда они скрылись и я стал
обследовать свои запасы, то увидел, к своему отчаянию, что почти все галеты
исчезли. В ящике не оставалось ничего, кроме кучи крошек на дне. Эти остатки
крысы и поедали в ту минуту, когда я их спугнул.

Это было страшное несчастье. Я был так подавлен своим открытием, что
долгое время не мог прийти в себя.

Я легко мог представить себе, что произойдет дальше. Мои продукты
исчезли -- голодная смерть глядела мне в лицо. Да, нет сомнений, смерть от
голода неминуема! Жалкими крохами, которые оставили мне мерзкие грабители --
они бы доели все через час, не спугни я их,-- нельзя было продержаться
больше недели. И тогда... Что тогда? Голод, голодная смерть!

Выхода не было. Так я рассудил. Да и на что мог я рассчитывать?

Я чувствовал себя совершенно уничтоженным -- настолько, что не принял
никаких мер к тому, чтобы защитить ящик от дальнейших вторжений крыс. Я был
уверен, что все равно мне придется отступить перед этим несчастьем --
умереть от голода. Не было никакого смысла противиться судьбе. Лучше уж
умереть сразу, чем через неделю. Жить еще несколько дней, зная, что тебя
ожидает смерть,-- ужасно, мучительно! Ожидание хуже самой смерти. И ко мне
вернулись прежние мысли о самоубийстве.

Но только на минуту. Я вспомнил, что однажды стоял на пороге
самоубийства, но чудесным образом избежал его. Снова луч надежды осветил мне
будущее. Правда, надежда эта ни на чем не основывалась, но ее было
достаточно для того, чтобы вдохнуть в меня новую энергию и спасти от полного
отчаяния. Кстати, присутствие крыс тоже побуждало меня к действию. Они
находились тут же, рядом, и угрожали снова забраться в ящик и уничтожить
последние остатки моей еды. Теперь я мог избавиться от них, только действуя
самым энергичным образом.

Крысы проникли в ящик не через то отверстие, через которое проникал в
него я сам: оно было закрыто рулоном -- и там они пройти не могли. Они вошли
с противоположной стороны, через ящик с материей. Им удалось это сделать
потому, что я сам снял одну из боковых досок этого ящика. Это произошло
недавно -- ведь им надо было прогрызть заднюю стенку, на что потребовалось
бы, конечно, немало времени. Иначе они давно бы уже проникли внутрь и не
оставили бы ни кусочка. Они, несомненно, и прошлые разы пробирались в мою
каморку именно из-за этого ящика с галетами -- здесь пролегал самый короткий
путь к нему.

Я очень сожалел, что вовремя не подумал о сохранности моей кладовой.
Собственно говоря, я думал об этом, но мне не приходило в голову, что крысы
могут проникнуть в ящик сзади, а спереди его плотно прикрывал рулон материи.

Увы! Теперь уже поздно, сожаления ни к чему! И повинуясь инстинкту,
который заставляет нас бороться за жизнь до последней возможности, я перенес
остатки галет из ящика на полочку внутри моего убежища. Затем,
забаррикадировавшись снова, я улегся на постель и стал думать о положении,
которое казалось мне мрачнее, чем когда бы то ни было.
-==Глава XLIII. В ПОИСКАХ ВТОРОГО ЯЩИКА С ГАЛЕТАМИ==-

Долгое время размышлял я над своими делами, и ничего утешительного не
приходило мне в голову. Я был в таком подавленном состоянии духа, что даже
не пытался сосчитать количество оставшихся у меня галет -- вернее, крошек.
По величине этой небольшой кучки я примерно определил, что могу поддержать
свое существование, исходя из самого маленького пайка, около десяти дней, не
больше. Итак, мне осталось жить десять дней, в лучшем случае -- две недели,
а в конце этих двух недель умереть, причем я уже знал, что это будет
медленная и мучительная смерть. Мне уже были ведомы муки голода, и я
страшился испытать их вторично. Но избежать такого жребия не было надежды. В
ту минуту, во всяком случае, я считал себя обреченным.

Я был так потрясен своим открытием, что долгое время не мог прийти в
себя. Я был подавлен, малодушие овладело мной, мозг был словно парализован.
И когда я пытался думать, мысли мои блуждали и возвращались снова и снова к
моей страшной участи.

Потом я опомнился и вновь обрел способность обсудить обстоятельства, в
которых очутился. Снова появилась надежда, правда настолько неопределенная и
необоснованная, что ее следовало бы назвать "призраком надежды". Мне пришла
в голову чрезвычайно простая мысль: если я нашел один ящик с галетами,
отчего бы не поискать второй? Если он не находится рядом с первым, он может
оказаться неподалеку. Я уже говорил, что при погрузке судна грузы
размещаются по-разному: не по сортам товара, а по объему и форме упаковки,
чтобы они соответствовали друг друг и форме трюма. Я уже в этом сам
убедился, потому что вокруг меня рядом стояли самые разнообразные товары:
галеты, мануфактура, бренди и бочка с водой. Хотя непосредственно рядом с
ящиком с галетами не стоял другой такой же ящик, но он мог быть неподалеку.
Может быть, с другой стороны ящика с сукном или в ином месте, куда я сумею
проникнуть.

Энергия вернулась ко мне, и я стал размышлять, как мне найти другой
ящик с галетами.

План тотчас был выработан. Способ был только один -- воспользоваться
ножом. Мне пришло в голову проложить ножом дорогу через бочки, ящики и тюки,
заграждавшие путь к галетам. И чем больше я думал об этом, тем более
выполнимой казалась мне эта идея. То, что нам кажется трудным или
невыполнимым при обыкновенных обстоятельствах, становится легким, когда нам
угрожает смертельная опасность и когда мы знаем, что таким путем сможем
спасти жизнь. Самые тяжелые лишения и величайшие трудности становятся
легкими затруднениями, когда дело идет о жизни и смерти!

Именно с этой точки зрения я вынужден был смотреть на подвиг, который
мне предстояло совершить, и не очень заботился о времени и труде, только бы
это дало мне возможность спастись от страшной голодной смерти.