возможной потерей недавно приобретенного состояния было великолепной мыслью.
Но не преувеличиваете ли вы немного свою проницательность, друг мой? Не
забывайте о том, что только благодаря удивительному совпадению испанский
галеон возымел намерение напасть на "Беарнца" как раз в том месте и в то
время. Ведь это было для вас немалой удачей.
командовал?
испанского адмирала маркиза Риконете.
вы захватили ее в Сан-Доминго и прибыли сюда на ней, когда доставили корабли
с сокровищами.
испанской низости и корсарской доблести. Ею командовал Волверстон, а на
борту находилось лишь столько человек, сколько требовалось для управления
кораблем и для стрельбы из шести пушек, которыми я решил пожертвовать.
сражения. Она была совершенно непроницаема. Мы организовали ее при помощи
выстрелов из пушек, заряженных только порохом, а слабый ветерок лишь
сослужил нам службу. В разгар инсценированной битвы Волверстон поджег
корабль и под покровом дымовой завесы перешел на борт "Арабеллы" вместе со
своим экипажем.
бегство, но это не произвело бы такого эффекта.
способствовать скаредность? Взгляните еще раз на письмо. Ведь это, по сути
дела, правительственная грамота, разрешающая торговые операции, запрещенные
недавним указом. Вы думаете, что ее можно было добыть с помощью красивых,
слов? Такой способ вы уже попробовали и знаете, что из этого вышло. -- И
Блад похлопал по плечу низенького губернатора. -- Давайте перейдем к делу.
Теперь я могу продать вам свои пряности и предупреждаю, что потребую за них
хорошую цену -- не меньшую, чем за три испанских корабля.
ИЗБАВЛЕНИЕ
I
Бладом бежал с острова Барбадос. Однако тоска не покидала Хагторпа --
достойного джентльмена, ставшего по воле судьбы корсаром, так как его
младший брат Том по-прежнему томился в неволе.
Седжмуре[1] и были приговорены к повешению. Однако приговор изменили, в
результате чего они вместе с другими повстанцами были сосланы на плантации
на Барбадос и проданы в рабство жестокому полковнику Бишопу. Но к тому
времени, когда Блад организовал побег с острова. Тома Хагторпа уже там не
было.
Корт, представляющий на Невисе[2] губернатора Подветренных островов[3]. Сэра
Джеймса сопровождала жена -- изящная, строптивая и зловредная особа,
чересчур молодая, чтобы составить подоба
своего круга, она столь ревностно охраняла свое положение знатной дамы, что
могла бы смутить любую герцогиню.
привыкала к новым условиям и особое неудовольствие проявляла по поводу
отсутствия в ее распоряжении белого грума, который сопровождал бы ее в
выездах. Ей казалось невозможным, чтобы леди ее ранга выезжала бы в
сопровождении черномазого.
больше. Хотя здесь находился крупнейший рынок в Вест-Индии, но живой товар
он ввозил только из Африки. Поэтому остров был вычеркнут государственным
секретарем из списка мест, куда подлежали ссылке осужденные бунтовщики. Леди
Корт решила, что дело можно исправить при визите на Барбадос, к несчастью
для Тома Хагторпа, ее ищущий взгляд с восхищением задержался на его
по-юношески гибкой полуобнаженной фигуре, когда он трудился на плантации
сахарного тростника. Она запомнила его, и до тех пор не давала покоя сэру
Джеймсу, пока он не купил этого раба. Полковник Бишоп оказался сговорчив,
так как для него все невольники были одинаковыми, а этот парень, будучи
слишком молодым, не представлял на плантациях большой ценности.
сможет избежать бича надсмотрщика. Фортуна довела братьев до такого
отчаянного положения, что, родившись джентльменами, они рассматривали
должность грума у жены вице-губернатора Невиса как продвижение по службе.
Поэтому Нат Хагторп, уверенный в улучшении условий жизни брата, не очень
горевал о разлуке с ним. Но после побега с Барбадоса мысли о брате, все еще
томящемся в рабстве, стали причинять ему невыразимые страдания.
хозяев, не суждено было оправдаться. Мы только не знаем, как разворачивались
события, но, судя по тому, что выяснилось о леди Корт впоследствии, можно с
полным правом предположить, что она тщетно пробовала на миловидном юноше
чары своих длинных узких глаз. Короче говоря, повторилась история Иосифа и
жены Потифара[1], в результате чего взбешенная леди отказалась от своего
белого слуги, жалуясь, что он неловок, обладает дурными манерами и ведет
себя неподобающим образом.
его супруги непомерно росли и уже начали утомлять его, -- что он по рождению
джентльмен и, естественно, должен противиться подобной деградации. Лучше
было бы оставить его на плантации.
нужен этот негодяй.
снова очутился на сахарных плантациях под бичами надсмотрщиков, не менее
жестоких, чем у полковника Бишопа, в компании высланных из Англия воров и
бандитов.
судьбе гораздо больше и еще сильнее жаждал бы освободить его из неволи. Он и
так постоянно заговаривал о нем с Питером Бладом.
практическую неосуществимость просьб Ната Хагторпа. -- Если бы Невис был
испанским поселением, тогда бы мы не стали с ним церемониться. Но мы еще не
объявили войну английским судам и владениям. Это полностью бы погубило наше
будущее.
же вне закона.
humani generis[1], и, пока мы не стали таковыми, не следует оставлять
надежды, что в один прекрасный день наше изгнание закончится. Я не хочу
рисковать нашим будущим, высаживаясь на Невис с оружием в руках, даже ради
спасения твоего брата.
благоразумными и ждать.
подведет в дальнейшем. Но его не следует торопить. Просто положись на него,
как полагаюсь я, Нат.
рассчитывал, неожиданно представился после его удивительного приключения в
Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико.
со своей грешной жизнью на виселице на берегу СанХуана, распространилось со
скоростью урагана по всему Карибскому морю -- от Эспаньолы до Мэйна[2]. В
каждом испанском поселении праздновали победу над одним из самых страшных
врагов Испании, постоянно препятствующим ее хищническим действиям. По той же
причине среди английских и французских колонистов, которые, по крайней мере
тайно, всегда поддерживали корсаров, царило скрытое уныние.