болезнью. Оп подолгу и тяжело кашлял, трудно дышал, но согласился лечь в
постель лишь тогда, когда консилиум в составе Ельсиновского и Коляденко без
колебаний поставил диагноз: воспаление легких.
простуда излечивалась мучительно долго, он неумолимо требовал немедленной,
пока есть такая возможность, эвакуации в Мирный.
подействовала на него такая перспектива.
экспедиции и главного врача, -- сказал Валерий.
боюсь. И знаешь почему?
Востоке не излечивается по теории. А на практике -- это мы еще посмотрим! Ты
ж специалист по грудной хирургии, неужели упустишь такой случай?
превращай!
самое напряженное для станции время, он мучительно переживал свою
беспомощность, как это вообще свойственно энергичным и сильным людям. Мирный
настойчиво требовал его эвакуации, но -- не было счастья, да несчастье
помогло -- до пятого января непогода держала самолеты на приколе. А когда
полеты начались, болезнь миновала кризисную точку, и Сидоров, выдышав два
баллона кислорода, начал медленно, но верно вставать на ноги. Уверенный, что
могучий организм Семеныча одолевает болезнь, Валерий с чистым сердцем
саботировал приказы высокого начальства: то под предлогом
"нетранспортабельности" больного, то успокаивающими сводками о его
состоянии. Так Сидоров и остался на станции благодаря смелости и
самоотверженной заботе своего хирурга.
домой, рухнул на койку и пришел к выводу, что являю собой самого жалкого
неудачника, который когда-либо добывал пером хлеб насущный.
Мирный.
после очередного "раз, два -- взяли!" я впервые в жизни почувствовал ужас
удушья. С бешеной скоростью отбивало чечетку сердце, глаза застилал розовый
туман, и я, забыв про все предупреждения, сорвал подшлемник и стал жадно
глотать воздух. К счастью, шел легкий, увлажняющий снежок, и все обошлось
благополучно, но бдительный Валерий тут же выпроводил меня в помещение. И я
ушел в самом угнетенном настроении, сознавая, что такую работу пока
выполнять не в силах. Но ведь при моей специальности разнорабочего другой-то
на станции не было!
моей помощи, что моя миссия иная. Наверное, они говорили это искренне. Но
каждый хорошо знает, какое впечатление на работающих людей производят
праздношатающиеся бездельники. Тем более на Востоке, где каждая пара рабочих
рук была буквально на вес золота.
-- и морально, и физически. Болтаться без дела я не смогу, значит, нужно
улетать. Видимо, про станцию Восток и ее людей суждено рассказать другому
корреспонденту. Жаль, конечно, что никто из восточников, так радушно
принявших меня и свою семью, не вспомнит обо мне добрым словом. Так, скажут
что-нибудь вроде: "Прилетал один турист, да кишка оказалась тонка..." Думать
об этом было невыносимо.
Подгоняемый шутками, дежурный быстро накрывал на стол. С какими глазами я
выйду сейчас к ребятам и заявлю, что хочу улетать? Чем объясню свое решение?
Кровь идет, рвота, головокружение? А у кого этого нет?
гениальная, потому что она спасала дело.
неприятной? Дежурство по камбузу и каюткомпании. Эта работа -- единственная,
для выполнения которой установлен график. Подходит твоя очередь --
безропотно выполняешь, кончается день -- вздыхаешь с облегчением. Многие
полярники готовы на любые трудности, лишь бы не быть прикованным к мытью
посуды и швабре.
заявил следующее:
никудышный. Но есть работа, в которой я берусь перещеголять любого из вас. Я
неустанно совершенствовался в ней дома и достиг весьма высокой квалификации.
Поэтому предлагаю с сегодняшнего дня назначить меня постоянным дежурным по
камбузу.
оваций не ожидал. Даже самому избалованному эстрадным успехом поэту такое не
могло и присниться. Сказать, что мое заявление было единодушно одобрено --
это значит обеднить и принизить происшедшую сцену всенародного ликования.
Оно было встречено с восторгом и восхищением, все просто светились от
счастья при мысли, что вместо них буду дежурить я.
говорю правду и только правду. Под новый взрыв оваций меня потащили к
постели Сидорова. Узнав, в чем дело, Василии Семенович крепко пожал мне руку
и сказал:
сожалеть о вашем грядущем отлете, потому что... на следующий день им
придется дежурить самим.
будут втолкнуть меня в самолет!
установил для меня пятидневную рабочую неделю -- видимо, предчувствовал, что
рано или поздно дежурный по камбузу взбунтуется.
столом можно было услышать такого рода шуточки.
другого -- к швабре, -- говорил один.
стою рядом, напевал другой.
синекурой. Они глубоко заблуждаются. Мои коллеги в столовых и закусочных --
официантки, судомойки и уборщицы -- хорошо понимают, что это такое, накрыть
на стол, вымыть гору посуды, пройтись шваброй по комнатам и наорать на
посетителей, швыряющих на пол окурки. А ведь для меня все это удовольствие
повторялось четыре раза в день! Теперь-то я знаю, почему у моих уважаемых
коллег иногда бывает визгливый голос: когда какой-нибудь грубый мужлан
вваливается в помещение в грязной обуви, да еще во время обеда расшвыривает
повсюду обглоданные кости -- ну как не разоблачить его сущность? И я
разоблачал. Делал внушения, призывал к порядку, заставлял уважать свои
нелегкий женский труд. И, вспомнив про традиции станции СП-15, беспощадно
штрафовал за каждое оскорбляющее слух выражение.
станции. Значит, у меня в руках оказалась хотя и маленькая, но власть.
Обычный дежурный редко ею пользуется, так как завтра он оказывается уже
простым смертным и его вчерашняя жертва может ему отомстить. Но ведь я-то
был дежурным постоянным! Малейшая обмолвка за столом -- и получай наряд вне
очереди: вот какая сила оказалась в моих руках. Ни в армии, ни после нее я
никогда не был начальником -- и вдруг стал по меньшей мере ефрейтором. А
ефрейторов, как знает по опыту всякий рядовой, боятся куда больше, чем
генерала. Даже повар, этот всесильный человек, и тот замечания мне делал
максимально тактично:
нужно мыть так, чтобы их не противно было взять в руки...
того, как из них польется на пол...
эти тарелки, покрытые толстым слоем жира, вы считаете чистыми, то какие же
грязные?
свежем воздухе не больше сорока-пятидесяти минут, а потом обязательно
отдыхали в помещении. Нарушителя согласно приказу я тащил к Сидорову,
который делал ему строгое внушение. Но эти случаи были редки. В первые дни
всякая работа на свежем воздухе давалась с таким трудом, что мои
гипоксированные товарищи без напоминаний вваливались в кают-компанию
погреться за любимой чашкой чаю.
просто приятен, а необходим с медицинской точки зрения. Если в обычных
условиях наши организмы всасывают часть потребной влаги из атмосферы, то на