знакомым: Павлу Андреевичу Цветкову и Борису Белоусову, с которыми дрейфовал
два с половиной года назад на станции Северный полюс-15.
произнес Белоусов. -- Узок, но немного странен: чтобы пожать друг другу
руки, нужно непременно оказаться поблизости от какого-нибудь полюса.
Надеюсь, в следующий раз мы встретимся, скажем, в Гаграх, на пляже.
его любимые горы на месте, а я пошел с товарищами осматривать станцию.
Действительно, ветераны не преувеличивали. Новолазаревская самая милая и
уютная станция в Антарктиде. На берегу пресноводного озера раскинулся
крохотный поселок из нескольких аккуратных домиков; вокруг невысокие,
освещенные солнцем горы, в прозрачном воздухе летают птички... Поэзия,
идиллия! Только пурги здесь бывают совсем не поэтические, да еще трещины в
округе, которые тоже идиллическими не назовешь. Но жить на такой станции,
зимовать на ней куда удобнее, чем в Мирном или Молодежной, не говоря уже о
Востоке. Очень сильных морозов здесь не бывает, от самого дальнего домика до
кают-компании -- метров сто, пресной воды -- хоть залейся, надоело сидеть
дома -- иди в горы, прогуливайся себе на здоровье и собирай камни -- кварц и
другие разноцветные минералы для коллекции, которой можно будет прихвастнуть
перед приятелями на Большой земле.
Вот кабинет начальника станции, в котором жил когда-то ее основатель
Владислав Иосифович Гербович; вот камбуз, на котором царил первый повар
Новолазаревской -- Виктор Михайлович Евграфов; из этой двери он выплеснул
полный таз выжатой клюквы... прямо на выскочившего из бани голышом доктора
Рогозова, того самого, что в ту зимовку вырезал себе аппендикс: случай, о
котором много писали.
половина коллектива работала на разгрузке "Оби", "старики" сдавали дела
сменщикам -- словом, ребятам было не до меня, и я им не мешал. К тому же
нашелся Димдимыч, который обещал показать мне главные здешние красоты. Он
подтащил ко мне высокого, спортивного вида молодого человека, обросшего
рыжеватой бородой, и без церемоний представил его:
вместе с нами возвращается домой. Спешите взять у него интервью на месте
действия. Слава пятнадцать раз нырял с аквалангом в озера Ширмахера и сделал
множество гениальных открытий!
-- По-настоящему эпохальным было лишь одно открытие: я экспериментальным
путем установил, что вода в здешних озерах значительно холоднее, чем в
Черном море в разгар купального сезона. Не знаю только, сочтет ли возможным
ученый совет присвоить мне за это докторскую степень без защиты диссертации.
озера? Не в костюме Адама?
кожаные штаны, затем облачался в свитер и в прорезиненный герметический
костюм. И чувствовал себя превосходно, хотя температура воды была от нуля до
четырех градусов тепла.
солнцем валун. Слава, как и мой Димдимыч, очень любил Ширмахер и не без
грусти с ним расставался. Расставание это скрашивали сундуки, набитые
разными камнями и научными материалами.
когда Ширмахер выполз из ледников. Для этого нужно произвести разносторонний
анализ осадков, оставшихся в озерах неприкосновенными, в отличие от морен,
по которым прошлись ледники. Анализ годовых слоев осадков позволит
определить возраст оазиса. Для этого и приходилось спускаться с аквалангом в
озера и бурить вручную скважиды. Осадки я забирал при помощи специальной
трубки. Вода в озерах прозрачная, но живности никакой. Сверху меня, конечно,
страховали веревкой, так что ничего особенного и опасного в таком нырянии не
было.
друга по плечу. -- Распарился под жарким антарктическим солнцем -- ныряй в
манящую прохладу!
вырисовывается такая. За год в озерах откладывается примерно 0,2 миллиметра
осадков, а общая их мощность достигает метра и чуть более. Значит, возраст
оазиса колеблется где-то в пределах пяти тысяч лет. Именно тогда он
освободился от ледников. Конечно, вывод этот приблизителен, нужно еще и еще
раз проанализировать материалы. Так что пока я могу записать на свой лицевой
счет только создание практической методики работы с аквалангом в условиях
Ширмахера.
станут проектировать курортные пляжи, твои рекомендации будут бесценными!
-- Ну, не деревья, конечно, а кустарники, лишайники?
времени на дальнейшие расспросы.
растительности, рельефе Антарктиды. Я отвечал по мере сил и возможностей,
устраивал что-то вроде бесед. Особенно любознательным был наш повар Гена
Саньков по прозвищу "Кулибин", названный так за то, что постоянно выдвигал
смелые гипотезы и феерические проекты, изобретал вечный двигатель. Гена так
привык к этому прозвищу, что даже на своем сундуке написал фамилию
"Кулибин". И вот однажды он пришел и говорит:
нас в заблуждение. Вот в Мирном -- пожалуйста, растет хвойное дерево.
Кажется, лиственница.
ссылается на авторитет начальника станции Сергеева, который якобы мог
подтвердить эту чушь. Потащил меня к начальнику, и тот действительно
подтвердил: "Да, растет дерево, сам видел".
мести. Сговорился с радистом и сочинил радиограмму, призывающую комсомольцев
собрать цветной металлический лом. Комсомольцев у нас было двое, Кулибин и
Яблоков. Они восприняли радиограмму всерьез и целый месяц собирали
консервные банки, ржавую рухлядь, не замечая, как потешается вся станция.
Целую гору собрали и... заслужили благодарность от начальника: "Спасибо,
очистили станцию от мусора!"
повел меня осматривать грот.
восемьдесят дней нашего плавания я всего лишь два раза видел, как в нем
клокотали страсти. Впервые, когда в один солнечный день он разобрал и
бережно покрасил детали гидронасоса, терпеливо дождался, пока они не
подсохли, и столь же бережно начал собирать прибор. "Разве так собирают? --
пренебрежительно сказал один матрос, вышедший погулять на палубу. -- "Вот
как надо это делать!" И быстро, уверенно собрал насос, расцарапав и ободрав
свежую краску. "Я, знаешь, механик, -- проникновенно сообщил непрошеный
помощник. -- Душа по работе горит!" Димдимыч сердечно его поблагодарил и,
отчаянно чертыхаясь, снова разобрал насос для покраски.
невозмутимость. Гена Арнаутов, его постоянный оппонент, возмущался: "Скажи,
почему ты всегда всем доволен, всегда высыпаешься и никогда не устаешь? Ты
робот? Ну, повысь голос, докажи, что ты человек!" На что Димдимыч отвечал:
"Мой принцип -- тратить свои нервные клетки на творческую работу, а не на
бесплодную болтовню, ничего не дающую уму и сердцу". Перебранка этой парочки
доставляла мне большое удовольствие. Гева клялся и божился, что рано или
поздно он выведет "робота" из равновесия, но я бы не решился утверждать, что
эти попытки завершатся успехом.
особенности тогда, когда мы ползали по гроту. Именно ползали, причем
по-пластунски, лишь изредка вставая во весь рост, когда узкий коридорчик,
расширяясь, превращался в зал для приемов высоких гостей. Впрочем, после
второго или третьего зала я передвигался уже исключительно на четвереньках:
ледяной пол был такой скользкий, что, когда я гордо поднялся, расправил
плечи и сделал шаг вперед, мои унты стремительно рванулись к потолку, а
тело, совершив изящный пируэт, грохнулось на лед с такой силой, что грот
огласило прекрасное и долго не смолкающее эхо. Димдимыч даже замер от
восторга, прислушиваясь, и несколько раз приставал ко мне: "Повторите,
пожалуйста, свой номер, это было так восхитительно!"
сворачиваясь в кольца, я под восторженные восклицания Димдимыча (который,
кстати говоря, с возмутительной легкостью передвигался на своих двоих)
преодолел метров сто самого скользкого на свете льда, выполз, еле волоча
Самойлова Елена
Орловский Гай Юлий
Пехов Алексей
Суворов Виктор
Гуль Роман Борисович
Каргалов Вадим