Пять-шесть месяцев - отпуск, год - работа в таксопарке. Окончил заочно
автодорожный институт, куда перевелся из университета, получил диплом,
инженера-механика. Заработал, в Антарктиде хорошие деньги, построил
трехкомнатную кооперативную, квартиру, принарядил Машеньку, а на
положенную полярнику валюту накупил в Лас-Пальмасе близняткам таких
игрушек, что в их комнате долго не утихал счастливый визг.
покрылись каменнотвердыми мозолями. От прежнего Валеры в нем ничего не
осталось, разве что неизменная доброжелательность ко всем, кто в нем
нуждался.
девичья прелесть исчезла без следа. Она шла по пляжу в сопровождении
шумных поклонников; Валера сравнил ее с Машенькой, сильной, свежей и
красивой в своем материнстве, и таким невыгодным для Нины оказалось это
сравнение, что он испытал к ней острую жалость.
им. У него есть любимая жена и две дочки, замечательный отец. Если
главное в жизни каждого человека семья и работа, то ему повезло и с тем
и с другим.
матери, погиб средь бела дня в Сокольниках, когда отгонял от
перепуганной девушки пьяных хулиганов. Карасев, Валерин сосед по дому,
здоровяк журналист тридцати пяти лет, неожиданно для всех умер от
инфаркта.
Антарктиде и вчера за ужином размечтался: "Вот намотаю на спидометр
тридцатую тыщу - и засяду на даче писать мемуары. Пре вас; дармоеды!"
жизни его "адские водители"!
для преемственности. Плохо только, что застудил грудь, если воспаление
легких, тогда, наверное, хана. Но температура вроде не очень повышена,
может, какая-нибудь ерунда, вроде бронхита. Если так, то еще "увидим
небо в алмазах".
на Комсомольской, в самолет - и домой, в Мирный. А в семьдесят градусов
самолету не взлететь, да и летчики уже загорают в тропиках на верхней
палубе... Хотя нет, по сводке - а Макаров не забывает, каждый день
присылает поезду сводку работы всей экспедиция - "Обь" сейчас только
подходит к станции Беллинсгаузена, недели через две будут загорать...
Братья Мазуры не заметили, идут впереди, а ракет нет. Ничего, видимость
хорошая, не пуржит, рано или поздно глянут назад. Валера укутался,
хорошенько прокашлялся и открыл дверцу кабины.
На одной стенке был изображен императорский пингвин, чем-то неуловимо
похожий на Петю Задирако. Одним ластом пингвин держался за живот, а
другим совал в клюв бутылку с этикеткой "Касторка". Надпись гласила:
"Заходи - угощу!" Противоположную стенку украшала жизнерадостная
коровенка с рекламным стендом на рогах: "Вперед, вегетарианцы!
Му-уу!",-а на торцовой стороне девушка в чрезвычайно экономном
купальнике призывно восклицала: "Попробуй догони!" Гаврилов велел
заменить эту безыдейную надпись на более выдержанную, однако Тошка
дерзко ответил" что у него кончились белила.
но потом привыкли, а кроме них оценить Тошкино искусство было некому. К
тому же солнечный диск выползал как раз в то время, когда поезд
останавливался на отдых. Заманчиво было поглазеть на мир в свете
уходящего дня, но еще больше манила постель. А потом темнело, и все
краски становились на один цвет. Так что и страдающий животом пингвин, и
развеселая коровенка, и ехидная девушка внимания больше не привлекали.
праздником. В походе камбуз - центр притяжения, столовая и клуб,
единственное место, где люди могут собраться и посмотреть друг на друга.
Шесть человек садились за откидной столик, остальные размещались по
углам. В тесноте, да не в обиде.
температуру даже в сильные морозы. Но уже через неделю после выхода из
Мирного камбузная электростанция, работавшая на бензине, вышла из строя:
двигатель гнал масло, оно горело, и в помещении вечем было дышать.
Пришлось вместо электрической плиты ставить газовую, а на большой высоте
пропан сгорал не полностью, и камбуз приходилось часто проветривать. К
тому же после пожара баллонов с газом оставалось в обрез, и газ
следовало экономить. И если в пути камбуз получал тепло от двигателя
тягача, то на стоянке в помещении было холодно и неуютно. Когда Сомов
глушил двигатель, камбуз быстро покрывался инеем, и на потолке
образовывались сосульки. Температура, правда, ниже нуля не опускалась,
но никто не раздевался, и даже Петя, несмотря на свою крайнюю, чуть ли
не анекдотическую аккуратность, не снимал рукавиц, а белый халат надевал
поверх каэшки.
и соляр сейчас греть пойдут, а себя в спальных мешках - на семь законных
и долгожданных часов. В эти часы человек принадлежал уже не походу, а
самому себе, своим близким, которых, если повезет, можно увидеть во сне.
И настроение за ужином поднималось па несколько градусов.
так вымотались, что говорить никому не хотелось.
шестерни эти летели на пути к Востоку, когда каждый тягач тащил за собой
груз тонн в пятьдесят. По ледяному куполу груженым тягачам положено идти
на первой передаче, а это значит, что ее шестерня находится в работе
значительно больше времени, чем предусмотрено расчетом, и,
следовательно, быстрее изнашивается. Гаврилов и Никитин несколько лет
назад представили докладную записку, обосновывая необходимость особой
обработки этой шестерни для антарктических тягачей, но бумага та,
видимо, попала в долгий ящик.
кропотливым и мучительным. Следовало снять облицовку и радиатор,
отсоединить коробку передачи от планетарного механизма поворота и от
двигателя, вытащить ее, весом в полтонны, на божий свет, снять крышку,
сбить с вала шестерню и заменить ее новой. И проделать все операции в
обратном порядке.
Тошки, на ремонт ушло бы суток двое. Походники - люди крупные и сильные,
но это несомненное достоинство превращалось в свою противоположность,
когда требовал ремонта главный фрикцион. А маленький и юркий Тошка
раздевался до кожаной куртки, ужом заползал в двигатель, словно в
спальный мешок, сворачивался там калачиком и орудовал ключом, а пальцы
шплинтовал с ловкостью фокусника. "Мал золотник, да дорог!" - не
дожидаясь похвалы, восторженно отзывался о себе Тошка, когда его
вытаскивали за ноги, силой распрямляли и уводили греться.
артелью. Коробку передач - ту Валера вытаскивал краном своей
"неотложки", шестерни и облицовочные щиты поднимали руками, а двадцать -
тридцать килограммов на куполе при морозе на все сто тянут. Без рук, без
ног остались, полумертвые притащились на камбуз, даже Ленька Савостиков
в тамбур забрался с третьей попытки. Никто не смеялся над Ленькой -
поработал он побольше крана.
сосредоточенно глядя каждый в свою тарелку, и пронизывало эту тишину
какое-то напряжение. Ухом старого солдата уловил его Гаврилов.
Наэлектризованная тишина, плохая, подумал он, будто перед артналетом.
Заметил, что вилка в руке Сомова подрагивает, задерживается у самого
рта, словно Сомов хочет что-то сказать и никак не найдет нужного слова.
На пределе Вася, подметил Гаврилов, исхудал, каэшка висит, как на
пугале, борода пошла сединой, это в его-то тридцать пять лет. Понять бы,
где он, верхний предел усталости.
однако на него еще не кидался. Зря, Вася... Как говорит Ленька, в разных
весовых категориях мы с тобой работаем. Капитан Томпсон рассказывал,
что, когда молодым матросом умирал от морской болезни, боцман расквасил
ему физиономию - и вылечил. Может, так и было, но у нас свои законы, мы
и без мордобоя обойдемся.
по-флотски. - Выговаривайся, раз приперло. - И скажу! - Сомов бросил
вилку на стол. - Слово для прений имеет знатный механик-водитель товарищ
Сомов! - выскочил Тошка.- Часу хватит, товарищ механик?
неотрывно смотрели на Сомова. - Давай жми, - поощрил Гаврилов, тоже кла-
дя вилку на стол. - Про то, как я поход затеял на твою погибель. Точно?
- Орден на нашей крови захотел получить? - сдавленно крикнул Сомов.
Шилова Юлия
Мичурин Артем
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Шидловский Дмитрий
Шилова Юлия