досок, груды камня, чаны с из-весткой он воспринял как личное оскорбление.
Почему ему надле-жит жить в неприспособленном, неотапливаемом помещении,
если он хочет жить в Петербурге? И чего ради царствующая тетушка решила его
сюда выслать?
неудовольствие, причем в самых непотребных выражениях, в лицо камергеру
Чоглакову, который вместе с супругой тоже приехал в Царское, дабы наблюдать
за молодым двором. Чоглаков вначале спокойно слушал великого князя, только
отирал капельки слюны, которые летели ему в лицо с царственных уст, а потом
вдруг взорвался и отчитал наследника, как мальчишку-кавалергарда.
нажаловаться теперь уже не только на тетушку, но и на Чоглакова.
Она никак не могла прийти в себя после скандала с импе-ратрицей, сейчас она
мечтала об одном -- побыть наконец одной, привести в порядок мысли. Петр
ворвался вихрем и сразу поднял жену с канапе. Великий князь не умел
жаловаться сидя, только ме-ряя комнату шагами он был в состоянии высказать
то, что наболело. Жену при этом он цепко держал за руку, она семенила за ним
сле-дом, никак не попадая в такт. И чем горячее он говорил, тем бы-стрее
бегал по комнате. Что это была за мука! Великий князь умел жаловаться
часами...
императрица хочет, чтобы Россия стала его родиной, то не следует превращать
ее в тюрьму. А Царское Село -- тюрьма, тюрьма... только недостроенная. Зачем
услали милых его сердцу голштинцев? Где Бредель, где Дукер? А Крамер? Он
лучший из ка-мердинеров, он знал его с первой минуты жизни, он был добр,
добр... Он давал разумные советы. А Румберг? За что его посадили в крепость?
Никто лучше Румберга не мог надеть сапоги! Русские свиньи, свиньи... Кузина,
почему вы молчите?
силу ей было бороться с этим потоком обид и негодований? Сам капризный тон
Петра, его детская интонация, хриплый и чуть картавый голос сразу же
выводили ее из себя: и это ее супруг, защитник и повелитель? Когда же он
станет взрослым? Но жен-ская обида скоро уступила место жалости почти
материнской. Он тоже одинок, тоже под наблюдением, тоже нелюбим. И она
начина-ла гладить его по плечу и стараться сбить с темы, которая особен-но
его раздражала. Уж то хорошо, что, бегая по комнате и с силой дергая ее за
руку, он не спрашивал, почему их сослали сюда.
пустой каприз императрицы: приказы ее часто бывали нелогичны. Но Екатерина
знала истинную причину их ссылки в Цар-ское Село.
смотрел на нее русский князь! Разумеется, она не могла себе позволить
афишировать их старые отношения. Танцы, комплименты; болезнь не иссушила ее
душу, не обезобразила те-ло--это счастье! И она готова поклясться, что никто
не видел, как передала она записку Сакромозо -- очередное послание матери. А
утром вдруг разговор с государыней: "Как вы посмели украшать себя живыми
розами? Розы -- знак невинности, а вы -- кокетка!" Екатерина привыкла к
таким упрекам, это обидно, больно, но не оскорбляет, потому что уверена в
своей невиновности. Но когда Шмидша явилась к ней второй раз с приказом
следовать в уборную государыни, великая княгиня шла ни жива ни мертва. После
того, что случилось вечером в ее покоях, Екатерина могла ожидать ссылки куда
более дальней, чем Царское Село.
горничных занимались ее туалетом: одна расчесывала локо-ны, другая
массировала шею и грудь Елизаветы, третья по очере-ди примеряла разных
фасонов туфли на полную, обтянутую розовым чулком ногу. И опять статс-дама
Ягужинская с жемчугом в руках. "Как держит ее подле себя государыня? --
невольно подумала Екатерина.-- Рядом с этой дамой всяк чувствует себя словно
смерт-ный рядом с богиней". Великая княгиня знала, что несколько лет назад
Петр волочился за Ягужинской, я, хоть она не хотела себе в этом сознаться,
волокитство мужа раздражало ее несказанно. Одно дело, когда он любезничает с
дурнушками, тут порок налицо, но влюбиться в красоту! Даже в этой
неприступной, холодной Афине Петруша видел женщину, а в ней, законной
супруге,-- никогда!
государыни при появлении невестки стало жестким, даже через румяна видно
было, как она покраснела от гнева. Движением руки она выслала всех из
комнаты, посмотрела на Екатерину с ненавистью и словно камень в лицо
бросила:
уткнула руки в бока и обрушила на невестку шквал ругани. Некоторых слов
Екатерина просто не понимала, но угадывала в них' крепкие выражения
кучерской и лакейской.
тетушка, ее удел один -- молчать, а будет минутка затишья, броситься к ногам
государыни. Но этой минутки не было. Елизаве-та была в такой ярости, что
Екатерина ждала -- вот-вот ее ударят. И ладно бы отхлестала по щекам дланью,
но сколь унизительно быть избитой белой атласной туфлей, которую императрица
сорвала с ноги, а теперь размахивала ею перед лицом великой княгини.
Екатерина молчала, глядя в пол, слезы сами собой высохли, и толь-ко жилка
под глазом неприятно дергалась.
удивлением она увидела в руке своей туфлю, отбросила ее с негодованием и
села к зеркалу.
мыслей на расстоянии, в уборную явились горничные и как ни в чем не бывало
принялись за туалет государыни, а Ягужинская подошла с поклоном и возложила
на царственную шею жемчуг.
она остужала их руками, слегка массируя дергающую-ся жилку. Потом посмотрела
в зеркало -- неужели ее лицо безобра-зит тик? Все... самое страшное позади.
Удивительнее всего, что Елизавета ни слова не сказала об аресте, который
случился здесь вчера вечером. Она ругала великую княгиню только за тай-ную
переписку с матерью, все остальное было гарниром. Каким-то образом в руки
Елизаветы попало последнее письмо. Но должна же была она ответить матери,
которая решила сделать брата Фрица герцогом Курляндии и просила помощи
Екатерины. Слава Богу, она не дала никаких обещаний, а написала только,
чтобы Фриц и думать забыл о своих притязаниях, в Курляндии вообще решили
себе крамолу- Курляндия и так и эдак склонялась в раз-говоре; как смеешь ты,
негодница, девчонка, рассуждать о делах государственных?!
может быть, императрица не знает, что произошло вчера в покоях невестки? И
почему не предположить, что арест Сакромозо дело рук только Бестужева и он
не доложил об этом госуда-рыне? В яростном ослеплении Елизавета вспомнила
все ее прошлые прегрешения, с грохотом высыпала все обиды: и за мать
обругала, и лютеранкой обозвала, и шельмой, и потаскушкой, перечислив всех
молодых людей, которые, по рассказам Шмидши, оказывали Екатерине излишние
знаки внимания. Знай государыня о вчерашней сцене, в этот список непременно
попало бы имя Никиты Оленева.
вечером явился со своей половины в спальню к жене. Ни о какой любви,
разумеется, не было и речи. Петр был твердо уверен, что их брак -- чистая
формальность и здесь просто не-приличны какие-либо чувства, кроме
приятельских. Как только он нырнул под одеяло, в спальню вошла Крузе и
вывалила из меш-ка целый ворох игрушек. Петр весело рассмеялся. Крузе,
подмиг-нув, закрыла дверь на ключ, чтобы в спальню не сунулась Чоглакова*,
которой строго-настрого было наказано не давать велико-му князю предаваться
детским развлечениям. Крузе судила иначе и с умилением издали следила, как
на ночном столике появился отряд прусских солдатиков, выстроенных в каре,
как между све-чей, заменяющих деревья, выросла картонная казарма, а по
из-гибам одеяла, как по холмам и долинам, поехала карета с кро-хотными
форейторами на запятках.
служить великокняжеским особам, сколько следить за ид поведением. Первая
была ставленницей Елизаветы, и все, заслуживающее внимания, нашептывала
прямо в ухо императрице. Камер-фрау Крузе, теща любимца двора адмирала
Сиверса, была определена к молодому двору Бестужевым и доносила ему лично.
Внешне дамы вполне ладили, хотя дух соперничества часто заставлял их хоть в
мелочах, но под-ставлять друг другу ножку. Елизавета не переносила вида
игрушек в руках Петра Федоровича, Бестужеву было на это совершенно
наплевать, и, совершая беззаконие с оловянными солдатиками, Крузе как бы
дразнила свою соперницу, ставила ее на ме-сто. Мол, по твоему ведомству
нельзя, а по моему -- можно!
явится вдруг Чоглакова, все игрушки немедленно будут засунуты под одеяло, а
Петр неуклюже будет изображать нежность к жене, зная, что этого ждет весь
двор.
от неловкого движения Екатерины, карета завалилась набок. Поверженные лошади
из папье-маше продолжали перебирать ногами.
играл в войну, но уже не солдатиками, а лакеями, камердинерами, пажами и
карлами, которых обрядил в военную форму
Русанов Владислав
Андреев Николай
Шилова Юлия
Марко Джон
Василенко Иван
Сертаков Виталий