Нина Соротокина.

Трое из навигацкой школы

¶ * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ * §

Посвящается моим сыновьям

¶-1-§

- Пошли, Котов у себя.

- Может, не надо, а? - В голосе Алексея прозвучал последний робкий
призыв к благоразумию, который, впрочем, был обращен больше к самому себе,
чем к двум стоящим рядом друзьям.

Князь Никита Оленев, высокий, с несуразной фигурой малый, положил на
плечо Алексея руку, словно подталкивая его к двери, а третий из молодых
людей, Саша Белов, запальчиво воскликнул:

- Как же не надо? Ты дворянин! Или ты идешь и в присутствии нашем
требуешь у этого негодяя извинения, или, прости, Алешка, как ты сможешь
смотреть нам в глаза?

- А если он откажется извиниться? - пробормотал Алексей, сопротивляясь
осторожно подталкивающей руке Никиты.

- Тогда ты вернешь ему пощечину! - еще яростнее

крикнул Белов.

Он предвидел эту заминку у двери и теперь дал волю своему негодованию.

- Все ты колеблешься! Ходишь, как девица, румянец боишься расплескать.
Зачем только шпагу на бедре носишь? Это тебе не театральный реквизит. Может,
ты и мундир сменишь на женские тряпки?

Уже произнеся последние слова, Белов понял, что про театр вспоминать
сейчас ни к чему, зачем травить раны. Алешка и так на пределе, но было
поздно. Недаром в школе говорили: "Козла бойся спереди, коня сзади, а тихого
Алешу Корсака со всех сторон".

- Реквизит, говоришь? - Алексей сбросил с плеча руку, которая уже не
подталкивала к двери, а успокаивающе похлопывала, отступил назад и рванул
шпагу из ножен:

- Уж тебе-то я не позволю!.. Позиция ан-гард!

- Защищайся, Белов!

- Сэры, вы в уме? - только и успел крикнуть Никита Оленев.

Позднее Алексей говорил друзьям, что шпагу выхватил без умысла, просто
так, что он вовсе не хотел драться. "Глаза у тебя, однако, были опасные", -
отвечал Никита.

Эти "опасные" глаза и заставили Оленева выставить руку, отводя острие
шпаги от груди изумленного Белова. Шпага чиркнула по раскрытой ладони и
повисла, опущенная к полу. К Белову вернулся дар речи.

- Ты же ему руку поранил, сумасшедший! Никогда наперед не знаешь, что
ты выкинешь!

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился сухого сложения
мужчина в черном камзоле. Он вышел на шум, собираясь отчитать курсантов, но
так и замер с назидательно поднятым пальцем. Специальный указ запрещал в
школе носить оружие, а тут мало того, что курсант при шпаге, так еще затеял
оной драку.

- Что вы здесь?.. - начал Котов грозно и умолк, потому что прямо на
него, выставив вперед шпагу, шел Алексей Корсак.

Глаза у Котова округлились. Вид дрожащего лезвия не столько испугал
его, сколько обескуражил. Виданное ли дело, чтоб ученик шел с оружием на
учителя?

Белов опомнился первым и бросился отнимать шпагу, а распаленный
Алексей, который забыл, что у него в руках, решил, что ему хотят помешать
объясниться с Котовым.

- Отойди, Александр! - крикнул он, отталкивая Белова.

Шпага заходила ходуном, со свистом разрубая воздух.

- Отдай, дуралей, - требовал Белов.

- Не отдам, - твердил Корсак, не понимая, что он должен отдать и
судорожно вспоминая слова, которых требовал этикет: - За бесчинство ваше,
сударь, я пришел требовать удовлетворения! - прокричал он, наконец.

- Какое бесчинство? Опомнись! - воскликнул Котов.

- Вы дали мне пощечину!

- Ты лжешь!

В этот момент Белов разжал белые от натуги Алешины пальцы, шпага
взметнулась вверх и самым своим кончиком сорвала парик, украшавший голову
учителя. Парик описал плавную траекторию и упал прямо в руки к Никите,
который как раз кончил перевязывать носовым платком кровящую ладонь. Молодой
князь поднял глаза и, увидев лысую, гладкую, как кувшин, голову и обалдевшее
лицо Котова, громко, неприлично захохотал. Эхо рассыпалось по коридорам, как
сыгранная на трубе гамма. И тут до понимания Алексея дошел призыв Белова, но
он его по своему истолковал.

- И отдам! - крикнул он страстно. - Сполна отдам! Если не было вашей
пощечины, то моя налицо...- И он наотмашь приложился к отвислой щеке да так,
что рука потом ныла, как от тяжкой работы.

Котов успел только крикнуть: "У-ух" - и задом влетел в комнату.
Александр быстро захлопнул дверь и, подхватив обомлевшего Корсака, понесся
прочь по коридору. Никита повесил на ручку двери парик и, громко хохоча,
бросился вслед за друзьями.

- Как при тебе шпага-то оказалась? - сердито спросил Александр, когда
они, переводя дыхание, выскочили на улицу.

- Я из театра. - Только сейчас Алексей осознал, что совершил. - Теперь
все, конец... в солдаты... или в Сибирь! Котов ведь решил, что я убивать его
пришел. Почему вы меня не остановили?

- Перестань причитать, - все еще смеялся Оленев.- Посадят всех под
арест, это точно. Всыпят. Но пусть это Федор делает. Ему это по чину
положено. Но чтоб всякие штык-юнкеры руки распускали... Мразь! Доносчик!

- Хорошо ты его. - Белов тоже позволил себе улыбку. - Рожу теперь
раздует пузырем. А как грохнуло, господа!

Они шли по улице, размахивая руками, припоминая новые

подробности и смешные детали. Сзади, горестно вздыхая, тащился Алексей.

- Такое и в помыслах представить страшно, - приговаривал он. - Вас
посадят и выпустят, а со мной что будет?

- Не хнычь! - крикнул Оленев.- Ответ будем держать все вместе. Выше
нос, гардемарины!

И они пошли в трактир обмыть пощечину.

¶-2-§

Описанное событие происходило под сводами Сухаревой башни, где в
сороковых годах XVIII столетия размещалась Морская академия, или попросту
навигацкая школа, готовящая гардемаринов для русского флота. Когда-то
навигацкая школа была очень нужна России. Море было истинной страстью Петра
I. Чуть ли не все свое дворянство решил он обучить морской службе, чтобы
превратить дворянских детей в капитанов, инженеров и корабельных мастеров.
Для этих целей и открыли в Москве в 1701 году школу математических и
навигационных искусств. Курсантов набирали принудительно, как рекрутов в
полк. Дети дворян, подьячих, унтерофицеров сели за общие парты. Обучение
велось "чиновно", то есть по всем правилам. Профессор Эбердинского
университета Форварсон с двумя помощниками учили недорослей морской науке.
Леонтий Магницкий, автор известной "Математики", вел цифирный курс.
Неутомимый соратник Петра Брюс оборудовал обсерваторию в верхнем ярусе
Сухаревой башни и сам с курсантами наблюдал движение небесных светил.
Обыватель обходил стороной школу на Сретенке, считая ее притоном
чернокнижья. Про Брюса говорили, что он продал душу дьяволу за тайну живой и
мертвой воды. После смерти Петра многие его начинания были брошены.
Наследники престола занимались казнями, охотой и балами. Бывшие соратники
преобразователя, видевшие смысл жизни в служении государству, после смерти
своего кумира сбросили личину патриотов и вспомнили о собственных кровных
нуждах. В России легче было построить флот, чем привить понимание в
необходимости этого флота. Сейчас, когда корабли тихо гнили в обмелевших
кронштадтских гаванях, вспоминая битвы при Гангуте и Гренгаме, когда сама
мысль о России, как морской державе, стала ненужной и хранилась только по
привычке, московская Навигацкая школа совершенно захирела. Еще при Петре в
1715 году в Петербурге создали Морскую академию для прохождения всей
мореходной науки, а в Сухаревской школе, хоть и была она по примеру
столичной переименована в академию, предписывалось иметь только начальные
курсы.

Но переводить курсантов, или, как их называли, "морских питомцев", в
Петербург на доучивание было хлопотно, дорого, и их опять после прохождения
арифметики принялись кое-как обучать круглой и плоской навигации, морской
астрономии и прочим премудростям.

Адмиралтейская коллегия с недоумением просматривала штат навигацкой
школы - закрыть ли ее совсем или присовокупить к другому учебному заведению?
В петербургской академии питомцы живут в казармах, гвардейские офицеры
поддерживают в классах строгий порядок, а в Москве все по старинке. Да и как
учить "фрунту" орду в разносшитых, драных мундирах? Как заставить ходить на
занятия расселенную по трущобам "морскую гвардию", если от голода и тоски по
дому курсанты будто хмелели, смотрели независимо и впадали в предерзости, из
которых самая невинная - ограбление монастырского сада или пекарни?

В те времена аппетит к знаниям прививался поркой. Слова "бить" и
"учить" всякий недоросль воспринимал как синонимы. Но навигацкая школа
побила все рекорды. В нее привозили столько розог, что выше названное
учебное заведение можно было скорее принять за фабрику по производству
корзин и прочих изделий из гибкой лозы.

Розги сваливались в просторном подвальном помещении, прозванном