Чтение 24–й страницы книги ~Трое из навигацкой школы~

перед сторожем. -- Меня должен был ожидать здесь... э... человек от
господина Лестока.

-- Никого нет, ваше сиятельство. Давно не было, -- сказал сторож,
согнувшись в поклоне, и подумал: "Француз... Я здесь на вашего брата
насмотрелся".

Носатый несколько удивился, даже обеспокоился, но потом пожал плечами и
сказал, что они останутся с барыней до прибытия нужного человека и что к
ужину он желал бы зайчатину под белым соусом и токайского, так как другого
вина в этой варварской стране не достанешь.

¶-8-§

Время не пощадило богатого убранства царева домика. Дубовые панели в
гостиной покоробились и выгнулись от сырости. Через разошедшиеся швы
проглядывали бревна и мох.

Развешенные по стенам ружья заржавели, и пыль опушила их серым налетом,
картины так потемнели, что при самом изощренном воображении невозможно было
понять, что на них изображено. Огромный стол словно осел, и казалось, что
его пузатые, как бутылки, ноги, раздулись не по измышлению скульптора, а от
водяной болезни, и тяжелая столешница вот-вот прихлопнет их.

Устинья Тихоновна украсила стол лучшей скатертью голландского полотна,
спрятав подтеки и налеты плесени под огромными блюдами и ярко начищенной
медной посудой.

Шевалье де Брильи пододвинул к себе тарелку, понюхал, поморщился.

-- Зайца умеют готовить только в Париже, -- сказал он мрачно и
приступил к трапезе. -- К нему необходимы шампиньоны. Самое главное в любом
блюде -- соус. Ты знаешь, звезда моя, соус "борделез" или "бернез" с белым
вином?

-- Сережа, зачем ты привез меня сюда? -- требовательным и строгим
голосом спросила Анастасия. -- Какого человека ты ждешь?

-- В России я отвык от приличных вин. Забыл, что есть приличная еда.
Холодная спаржа под соусом из шампиньонов... О, как это вкусно! Туда кладут
мускатный орех...

Шевалье старался не смотреть в сторону Анастасии, но всей кожей
чувствовал ее прямой, надменный и даже презрительный, боже, как это бесит,
взгляд.

-- Но главное -- соус и вино... -- продолжал он как бы про себя. --
Маркиз Шетарди привез в Россию сто тысяч бутылок тонких французских вин.
Правда, половина разбилась в дороге. Вся Москва, весь Петербург собирались у
него отведать эти вина. Но соус не привезешь из Парижа.

-- Сережа, не зли меня. Кого ты ждешь?

-- Ну хорошо. Я скажу. Хотя это не для прелестных ушек. Это мужские
дела.

-- Ты будешь говорить? -- крикнула Анастасия звонко, и дула ружей, как
трубы органа, отозвались гулким эхом.

-- Я жду выездной паспорт, -- сказал де Брильи после долгого молчания.

-- Ты иностранец. Зачем тебе паспорт? -- изумилась Анастасия.

-- Кто поймет ваши варварские обычаи? Ни один человек не может выехать
за пределы России без бумаги за подписью вицеканцлера Бестужева. Таков его
личный приказ.

-- На меня тоже паспорт привезут? -- спросила с усмешкой Анастасия.

-- Нет, звезда моя. Лесток не знает, что ты поехала со мной, -- шевалье
словно и не почувствовал иронии.

-- Если паспорт подписывает Бестужев, почему его должен привезти
человек Лестока?

-- Шетарди, звезда моя...

-- И Шетарди участвует в этой кампании с паспортом? Его же нет в
России.

-- Но именно Шетарди вызвал меня во Францию.

-- Зачем?

-- 0-ля-ля! Звезда моя, это уже дела политические. Анастасия устало
потерла виски и встала из-за стола, не притронувшись к еде. "Политические...
Стоило бежать от русских политических дел, чтобы ввязаться во французские,
-- размышляла она, прохаживаясь по комнате. -- Что-то он хитрит, мой
католик". Она села в кресло у камина. Пружины скрипнули по-старушечьи, кожа,
когда-то красная, эластичная, а теперь бурая и растрескавшаяся, как пятка
крестьянки, царапнула голый локоток.

-- Ты ничего не ешь, звезда моя. Когда мы приедем в Париж, я велю
повару приготовить "кок о вен". Это очень вкусно. Туда добавляют три-четыре
столбика тимьяна, и он дает особый, ни с чем не сравнимый аромат. До Парижа
придется голодать. В России нечего есть.

-- Так уж и нечего. -- Анастасия смотрела куда-то сквозь де Брильи,
словно он был прозрачным и неинтересным для нее предметом, а то, что
находилось сзади него, стоило рассмотреть повнимательнее. Француз
почувствовал, как в нем вспенивается раздражение.

-- Русским только бы набить живот, -- сказал он назидательно, пытаясь
за менторской интонацией скрыть свое негодование. -- Зачем тонкое вино,
когда есть водка? А что ест русский крестьянин. Этот ужасный черный хлеб,
капуста, каша, масло из конопли! Да и этого у него нет вдосталь.

-- Вот уж не знала, что тебя так занимает русский крестьянин. Что до
французов, то мне говорили, что их любимое блюдо -- луковый суп. Долго-долго
кипятят в котле одну луковицу, а потом заправляют кусочком сыра. Очень
сытно... А на сладкое -- каштаны. Может, это и вкусно, я не пробовала. И
перестань, наконец, Россию ругать. И так тошно...

Обида, прозвучавшая в словах Анастасии, вернула де Брильи спокойное
расположение духа. Он вытер рот, сложил салфетку и удобно откинулся на
спинку стула.

-- Вы, русские, очень обидчивы. Я заметил, что сами себя вы ругаете,
как ни одна нация в мире, а стоит открыть рот немцу или французу, как вы
сразу лезете в драку. Я не ругаю Россию. Я ее не понимаю. Видимо, сам
климат, эта бескрайняя равнина, бесплодная почва, полное отсутствие гор, эти
ужасные елки...

-- Все в кучу, -- прошептала Анастасия.

--... создают особый характер: покорный, ленивый, примитивный.
Единственно, на что русские способны, это на подражание. Вообрази, в Москве
у меня поломался замок от дорожного саквояжа, и русский оружейник взялся
сделать подобный. Старый замок был сделан в Париже и сделан с изъяном --
трудно вставлялся ключик. Казалось, делаешь новый замок -- убери изъян, тем
более, что это просто. Так нет, звезда моя, -- голос француза звучал
торжествующе, -- оружейник сделал замок -- копию с тем же изъяном. У русских
нет гениев. Есть один талант -- подражать!

Анастасия слушала внимательно, улыбалась и покачивала ногой в такт
словам шевалье. Если тот замолкал на мгновение, чтобы глотнуть вина,
башмачок замирал, но стоило французу продолжить рассказ, как он опять
начинал маятником отсчитывать время.

-- А баня? Разве в состоянии цивилизованный человек понять, что такое
русская баня? Когда я увидел зимой голых мужчин и женщин, которые
барахтались в снегу, я решил, что мне изменило зрение, что я сошел с ума.
"Кто эти люди? -- спросил я своего спутника. -- Самоубийцы? "-"Успокойтесь,
-- ответил он мне. -- Это баня". Рубленый дом, откуда валит дым, а в нем в
чаду и угаре русские занимаются вакханалией, развратом! И такие бани,
говорят, есть в каждом доме, даже в приличном. Впрочем, это не для девичьих
ушек. Прости, звезда моя...

-- Сережа, ты говоришь чушь. В банях моются.

-- Цивилизованный человек моется другим способом. Мне рассказывали, что
русские ходят в баню дважды в неделю, а то и чаще. Тех, кто не соблюдает
э... э... -- в лице шевалье появилось этакое легкое, интимное выражение, --
их обычаев, они секут розгами, здесь же в бане. Розги, благо, всегда под
рукой, их вымачивают в кипятке...

-- Калистрат, -- позвала негромко Анастасия. Сторож явился сразу,
словно стоял под дверью и ждал, что его позовут: -- Истопи завтра баню с
утра. Да пожарче. Мыться будем.

Шевелье несмело покосился на Анастасию. То холодна, как русалка, то
вот... баня. Что ж, он честный человек, но этому он не будет противиться.

-- А теперь спать, -- Анастасия сладко зевнула. -- Друг мой, Сережа,
пойди скажи Лизавете, чтобы положила грелку в постель. Сыро...

¶-9-§

Калистрат Иванович протопил баню по всем правилам. Рано утром по туману
натаскал воды с озера, наполнил бочки. Григорий нарубил сухих березовых
дров. Горели они жарко, до оранжевости раскалили камни очага. В чугунном
котле запарил сторож березовый веник и выплеснул желтую воду на камни для
запаха.

Когда баня наполнилась ядреным, стоячим паром и ушел, испа"рился запах
гари, голый по пояс сторож выглянул из дверей.

-- Григорий, иди раздевай барина. Дай ему тулуп. Не смотри, что сейчас
лето. Над озером туман бродит. Француз -- он хлипкий. У нас в Петербурге
одна парижская княжна в кровати себе нос отморозила.

В гостиной Анастасия давала де Брельи последние указания.

-- Все понял, -- согласно кивал головой шевалье. -- Я разденусь в доме,
надену, как это... халат на меху... тулуп. Я буду делать все, что скажет
Григорий. -- И совал в руки кучера флаконы с жидким мылом и ароматической
водой. Григорий брал их осторожно, как ядовитых жуков, и рассовывал по
карманам.

"Баня -- это варварство, -- размышлял француз, -- однако это пикантно,
будет что рассказать в Париже". И шепнул в золотой локон:

-- А ты когда придешь, звезда моя?

-- Потом, потом, иди. Григорий, хорошо попарь барина! Пусть он по