слишком заметной. Мавра Егоровна бесстрастно улыбалась, и только когда дверь
за вице-канцлером захлопнулась, она рассмеялась в голос, заранее предвкушая,
как будет описывать мужу эту сцену.
было не до государственных дел.
сообщением о скором приезде Шетарди. Еще месяц назад русский посол Кантемир
депешировал из Парижа: "Министерство здешнее вложило себе в мысль, что после
открытия вредных и богомерзких умыслов маркиза Ботты присутствие Шетардиево
при дворе вашего величества признают весьма нужным... "
столько интересовал приезд Шетарди -- хоть кавалер он отменный и в
комплиментах мастак, сколько приятны были оценки французского двора этого
негодяя Ботты.
верительных грамот. Чтобы решиться на такую поездку, надобно иметь все
козыри на руках, а козыри -- это, конечно, бестужевский архив. Еще знал
Бестужев, что посол Дальон взбешен приездом Шетарди. Уж кто-кто, а бывший
посол умел присваивать себе чужие победы.
экстракты из перлюстрированной иностранной корреспонденции. Послы
английский, шведский, австрийский весьма не жаловали Шетарди и отзывались о
нем крайне откровенно. Но к Елизавете не попасть. Лесток поставил заслон и,
конечно, употребит все свое усердие, чтобы продержать Елизавету в постели
как можно дольше, болтая ей всякий медицинский вздор.
архив не попал в руки его врагов, что-де это доподлинно известно. Языком-то
молотить нетрудно, особливо если хочешь себя обезопасить, оправдать денежки,
которые каждый месяц получаешь в счет будущих заслуг.
бестолковую работу волн, Бестужев несколько успокоился, прошло бешенство, и
навалилась привычная тоска, серая, как это низкое, осеннее небо. А, может,
не тоска это, а страх? Сколько же может человек существовать в этом
изнурительном страхе?
последнее время он все словно по углам жался, а сегодня вдруг успокоился,
словно имеет на это право.
каллиграфически написанную записку. Бестужев пробежал ее глазами и молча
посмотрел на своего секретаря.
передал... и без всяких объяснений. Он сам толком ничего не знает.
записку. Спокойный, деловой тон, ни тени заискивания и уничижения. Кто он?
Наверное, иностранец... Хотя для иностранца он слишком искусен в русском
языке. Может быть, кто-то из секретарей английского или венского кабинетов
подслушал или подсмотрел что-то в бумагах и теперь хочет продать? Может
быть, Тайная канцелярия заигрывает с ним и посылает своего агента? А может
быть, одна из ищеек Лестока переметнулась во вражеский стан, чувствуя, что
хозяин проигрывает дело? Непонятно... Во всяком случае это человек не без
достоинства...
несколько поморщился -- в такую минуту отрывать от дел! В этом испуганном,
ярко одетом мальчике он увидел очередного просителя, которые, несмотря на
бдительность Яковлева и на строгий запрет самого Бестужева, как-то
просачивались сквозь плотно закрытую дверь. Сейчас эта фигура надломится,
упадет на колени, и польется слезливый рассказ об отце, сложившем голову за
государство, о безвинно пострадавших родственниках.
учатся западной куртуазности, глубоко поклонился, выждал паузу и быстрым
жестом вынул откуда-то из-под мышки туго спеленутый сверток. Ничего не
объясняя, он снял со свертка лоскут материи, положил его на стол и
почтительно отступил, опустив глаза в пол, словно остерегаясь подсматривать
за вице-канцлером в столь важный момент.
этим желтым от времени, пыльным, иззубренным по краям бумагам -- он узнал
их. Легкая дрожь, как в любовной истоме, ознобила спину -- они,
похищенные... вернулись к хозяину. Боже мой, неужели? Но откуда они у этого
франта?
посетитель сразу откликнулся ответным взглядом. Как насторожены и любопытны
глаза у этого мальчишки! Бестужев нахмурился, и молодой человек, стараясь
быть почтительным и скрыть неуемное любопытство, чуть сузил глаза, чуть
прикрыл их веками, и складочка наметилась меж бровей, взрослая, умная
складочка, которая никак не вязалась с по-детски пухлым ртом. И Бестужев
понял, что этот юнец отлично понимает его состояние, знает, что он принес, и
предлагает с этими бумагами себя в придачу.
крикнул юнец, щелкнув, как констаньетами, каблуками модных с крупными
пряжками туфель.
бумаги.
и добавил: -- В лейб-гвардии... а также на дипломатическом поприще.
себя удовольствием он увидел, что рука Белова, лежащая на эфесе шпаги, мелко
дрожит. Бестужеву даже показалось, что он слышит, как учащенно бьется сердце
под модным камзолом.
Анастасия Ягужинская, родственница вашей милости, похитила их и передала
мне.
а также в уповании, что ваша светлость и ее, Анастасию Ягужинскую, не
оставите своей заботой.
Брильи.
откровенен в своем рассказе, почти откровенен. Выслушав его, вице-канцлер
долго молчал. Наконец снял с бумаг засаленную ленту, пробежал глазами по
одному письму, по другому, потом рассеянно обвязал бумаги все той же лентой
и спрятал в стол.
Бестужева, -- причастны также друзья мои, -- опять секундная пауза, --
Корсак Алексей и Никита Оленев.
внушал ему не называть вице-канцлеру их фамилий. "Нам от Бестужева ничего не
надо. А ему нужны ли лишние свидетели в столь тайном деле? -- твердил он. --
Как бы не случилось лишних неприятностей! " Вице-канцлер, однако, рассеял
опасливые сомнения.
его сером лице улыбкой, благодушной и чуть задорной, не иначе как
собственная молодость промелькнула перед ним вдруг яркой кометой.
серьезно. -- Ты достоин лейб-гвардии. А девице Ягужинской передай...
собеседника. -- Она же в Париже...
русской миссии. Отдохнешь от лестокова любопытства.
он даже взмок от невозможности выплеснуть радость и прошептал размягченно:
отцом -- прокурором Павлом Ягужинским.
дверь, Бестужев подумал со вздохом: "Что ни говори, но творить добрые дела
весьма сладостно. Жаль только, что редко злая судьба шлет нам сию
возможность... "
вернуться изволили.
Степан принес лохань для умывания, поставил на рукомой. От воды валил пар.
Лука величественно кивнул. Пока дармоеда Гаврилы дома нет, можно барину и
теплой водой умыться.
плеча Никиты. -- А на словах передали, что ожидают вас к завтраку.
вскочил.
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Курылев Олег