шутку. А особенно когда ему нужна была лошадь, лишняя бутылка или
деньги. Он обращался ко мне с видом школьника, а я разыгрывал роль отца,
и оба мы при этом дурачились напропалую.
щекотало во мне грешном бренное тщеславие. Более того, он (я полагаю,
бессознательно) временами обращался со мной не только фамильярно, но
прямо-таки дружески, и в человеке, который так долго ненавидел меня, это
казалось мне тем более коварным. Он мало выезжал и, случалось, даже отк-
лонял приглашения.
щины? Я лучше посижу дома, Маккеллар, и мы с вами разопьем на досуге бу-
тылку и поговорим всласть.
вольствие кому угодно, с таким блеском они велись. Он неоднократно выра-
жал удивление, что так долго недооценивал мое общество.
жение и теперь не изменилось, но не будем говорить об этом. Будь вы не
так преданы своему хозяину, я бы не был о вас столь высокого мнения.
чинять зло; и к тому же самая завлекательная форма лести - это когда
после многих лет несправедливости человеку отдают запоздалую дань уваже-
ния. Но я нисколько не хочу оправдываться. Я достоин всяческого порица-
ния; я дал ему провести себя; короче говоря, сторожевой пес сладко спал,
когда внезапно его разбудили.
своем языке; двигался совершенно беззвучно и попадался на глаза там, где
его меньше всего ожидали, погруженный в глубокие размышления, из которых
при вашем появлении он выходил, чтобы приветствовать вас с подчеркнуто
приниженной вежливостью. Он казался таким смирным, таким хрупким, всеце-
ло занятым своими фантазиями, что я мало обращал на него внимания и даже
сочувствовал ему как безобидному изгнаннику на чужбине. И все же, без
сомнения, он все время подслушивал, и, конечно, именно этому, а также
моей беспечности мы обязаны тем, что секрет наш стал известен Баллантрэ.
лись веселее обычного.
наши чемоданы.
и в провинцию Нью-Йорк.
неделе, а мне понадобилось целых двадцать дней. Но ничего, я еще наверс-
таю, придется только торопиться.
мое двуличие, но, выпрашивая по шиллингу у своего папаши, я все время
сохранял небольшой запасец про черный день. Вам, если вы пожелаете соп-
ровождать нас в нашем фланговом марше, придется платить за себя. Мне
хватит денег на себя и Секундру - не больше. Достаточно, чтобы быть
опасным, но не достаточно, чтобы быть великодушным. Однако у меня оста-
ется свободное место на облучке моей кареты, которое я могу вам предос-
тавить за скромную плату. Таким образом, весь зверинец будет в сборе:
сторожевой пес, обезьяна и тигр.
бежденным, я хочу, чтобы вы увидели меня и победителем. Ради этого я го-
тов намочить вас, как губку, под океанскими шквалами.
меня не отделаться.
ным здравым смыслом попадаете прямо в точку. А я никогда не борюсь с не-
избежным.
я.
это напрасная трата слов. Завтра в семь утра карета будет у подъезда.
Потому что я выхожу в парадную дверь, Маккеллар, я не крадусь тайком по
тропинкам, чтобы сесть в карету на дороге, ну, скажем, у Орлиного боло-
та.
сказал я. - Мне необходимо переговорить с Карлайлем.
вы заплатите за место в карете, мне очень нужны. А ведь вы могли бы даже
опередить меня в Глазго, наняв верховую лошадь.
Шотландию!
сэр. Мое сердце говорит мне об этом. И одно ясно: начинается оно с пло-
хого предвестия.
повнимательней.
банил по стеклам.
ландски выговаривая слова. - Это значит, что известного вам Маккеллара
здорово укачает.
ваясь к реву бури, которая с особенной яростью налетала именно с этой
стороны. Гнетущее уныние, ведьмовские завывания ветра в башенках, неис-
товые шквалы, от которых, казалось, дрожали толстые каменные стены дома,
- все это не давало мне спать. Я сидел с зажженной свечой, вглядываясь в
черные стекла окна, через которое вот-вот грозила ворваться буря, и на
этом пустом квадрате я видел то, что нас ожидало и от чего волосы у меня
вставали дыбом. Ребенок развращен, семья развалена, мой хозяин мертв,
или хуже чем мертв, моя хозяйка повергнута в отчаяние - все это ярко
представлялось мне в черноте окна, и взвизги ветра точно насмехались над
моей беспомощностью.
молчании мы покинули Дэррисдир: дом стоял со струящимися водостоками и
закрытыми ставнями - дом печали и запустения. Я заметил, что Баллантрэ
высунулся в окно и глядел назад, на эти мокрые стены и мерцающую под
дождем крышу, до тех пор, пока их совсем не скрыл туман. Мне кажется,
что вполне понятная грусть охватила и его при этом прощании. Или это бы-
ло предвидение конца? Во всяком случае, поднимаясь от Дэррисдира по
длинному склону и шагая рядом со мной по лужам, он начал сперва насвис-
тывать, а потом напевать одну из самых печальных песен наших краев -
"Скиталец Вилли", которая всегда вызывала слезы у слушателей в харчевне.
ле, но некоторые строки, особенно напоминавшие о нашем положении, нав-
сегда запечатлелись в моей памяти. Одна строфа начиналась так:
с меланхолией окружавшей меня обстановки и были мастерски пропеты (или,
вернее, "сказаны") в самый подходящий момент. Он посмотрел на меня и
увидел слезы на моих глазах.
бывает минут сожаления?
я, - если бы в вас не были заложены все возможности быть хорошим.
вы ошибаетесь. Я болен тем, что ничего не хочу, мой дорогой проповедник.
небо без перерыва кропило мне голову. Дорога пролегала по пустошам и
холмам, где не слышно было ни звука, кроме плача какой-то птицы в мокром
вереске и рокота вздувшихся ручьев. Времена ми я забывался, и сейчас же
меня охватывал отврати тельный и зловещий кошмар, от которого я пробуж-
дался весь в поту и задыхаясь. Временами на крутом подъеме, когда лошади
тащились шагом, до меня доносились голоса из кареты. Разговор шел на том
экзотическом языке, который для меня был не более внятен, чем птичий ще-
бет. Временами, когда подъем затягивался, Баллантрэ выходил из кареты и
шагал рядом со мною, чаще всего не произнося ни слова. И все время, в
Лукьяненко Сергей
Акунин Борис
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Мурич Виктор