чил от него никакого ответа. Каблограмма возымела большее действие, так
как, во всяком случае, заставила отца вспомнить о моем существовании.
"Напишу немедленно", - телеграфировал он мне, однако обещанное письмо
пришло очень не скоро. Я недоумевал, сердился, тревожился, но благодаря
своей прежней бережливости не испытывал никаких финансовых затруднений.
Все затруднения, тревоги, муки отчаяния выпали на долю моего бедного от-
ца, который там, в Маскегоне, боролся с судьбой за существование и бо-
гатство и, возвращаясь домой после тяжелого дня бесплодного риска и неу-
дач, перечитывал, может быть, со слезами, последнее злое письмо своего
единственного сына, ответить на которое у него не хватало мужества.
осталось, я получил наконец обещанное письмо вместе с обычным чеком.
рячки я не только не отвечал на твои письма, но и не выслал тебе денег.
Прости своего старика отца - ему пришлось очень нелегко, а теперь, когда
все кончилось, доктор требует, чтобы я переменил обстановку и поехал
охотиться в Адирондакские горы. Только не думай, что я нездоров - прос-
тое переутомление и упадок душевных сил. Многие из самых видных дельцов
не устояли: Джон Т. Брейди удрал в Канаду с чужими капиталами. Билли
Сендуит, Чарли Даунс, Джо Кейзер и еще многие из наших видных граждан
сели на мель. Но Додд Голова Что Надо снова выстоял бурю, и, мне кажет-
ся, я так все устроил, что к осени мы станем богаче, чем были.
нулся в работе над своей первой статуей, - так возьмись же за дело
серьезно и кончи ее. Если твой учитель - все не могу запомнить, как пи-
шется его фамилия, - вышлет мне сертификат, что она отвечает рыночным
нормам, ты получишь в свое полное распоряжение десять тысяч долларов,
чтобы истратить их здесь или в Париже, как захочешь. Поскольку ты ут-
верждаешь, что там больше возможностей для твоей работы, я даже думаю,
что тебе следует купить или выстроить в Париже собственный домик, а там,
глядишь, твой старик отец начнет заходить к тебе обедать. Я с удо-
вольствием приехал бы сейчас, потому что начинаю стареть и очень стоско-
вался по своему милому мальчику, но у меня на руках еще несколько спеку-
ляций, которые требуют моего личного присутствия и наблюдения.
корреспонденции и, хотя напрасно ищу в них имя моего Лаудена, все же
кое-что узнаю о той жизни, которую он ведет в этом незнакомом мне Старом
Свете, описанном талантливым пером".
письмо в одиночестве. Оно означало такую перемену судьбы, что необходим
был наперсник, - и таким наперсником я, разумеется, выбрал Джима Пинкер-
тона. Возможно, это отчасти объяснялось тем, что он упоминался в письме;
однако не думаю, чтобы последнее обстоятельство сыграло какую-нибудь
особую роль, - наше знакомство уже успело перейти в дружбу. Мой сооте-
чественник мне очень нравился; я посмеивался над ним, я читал ему нота-
ции, и я любил его. Он, со своей стороны, глубоко восхищался мной и гля-
дел на меня снизу вверх - ведь я в избытке получил то "образование", о
котором он так мечтал. Он ходил за мной по пятам, всегда готов был сме-
яться моим шуткам, и наши общие знакомые прозвали его "оруженосцем".
он не меньше меня, а выражал эту радость куда более бурно. Статуя была
уже почти закончена, так что потребовалось всего несколько дней, чтобы
подготовить ее к показу. Мой учитель дал свое согласие, и в безоблачное
майское утро у меня в мастерской собрались зрители предстоящего испыта-
ния. Мой учитель вдел в петлицу пеструю орденскую ленточку. Он пришел в
сопровождении двух студентов-французов, моих приятелей; они оба теперь -
известные парижские скульпторы. "Капрал Джон" (как мы его называли), во-
преки своей сдержанности и своей привычке целиком отдаваться работе, ко-
торые с тех пор принесли ему такое уважение во всем мире, на этот раз
покинул свой мольберт, чтобы поддержать земляка в столь важную минуту.
Милейший Ромни пришел по моей особой просьбе, ибо кто из знавших его не
чувствовал, что радость неполна, если он ее не разделяет, а несчастье
переносится легче благодаря его утешениям? Кроме того, при церемонии
присутствовали Джон Майнер, англичанин, братья Стеннис - Стеннис-аше
[11] и Стекнис-frere [12], как они фигурировали в счетах барбизонеких
трактирщиков, - два легкомысленных шотландца, и, разумеется, Джим; от
волнения он был бел как полотно, а на лбу у него поблескивали капельки
пота.
вид был не лучше. Учитель с серьезным видом обошел статую, потом улыб-
нулся.
собного студента из числа присутствующих) объяснил ему, что статуя пред-
назначается для украшения общественного здания, своего рода префектуры.
бавил он, когда ему были даны соответствующие разъяснения. - Ну, это де-
ло другое. Отлично, отлично.
богача, который в вопросах культуры недалеко ушел от дикарей Фенимора
Купера, после чего потребовалось объединение всех наших способностей,
чтобы составить сертификат в выражениях, приемлемых для обеих сторон. В
конце концов этот документ был сочинен. Капрал Джон написал его своим
неразборчивым почерком, учитель освятил своим именем и росчерком, я су-
нул его в конверт вместе с уже приготовленным письмом, после чего мы все
отправились завтракать - все, кроме Пинкертона, помчавшегося на извозчи-
ке отвезти мое послание на почту.
мэтра. Стол накрыли в саду, блюда я выбирал лично, а над картой вин мы
устроили военный совет, что привело к превосходным результатам, и вскоре
все уже разговаривали с большим воодушевлением и быстротой, Правда, ког-
да произносились тосты, всем приходилось на несколько минут умолкать.
Разумеется, мы выпили за здоровье мэтра, и он ответил короткой остроум-
ной речью, полной изящных намеков на мое будущее и на будущее Соединен-
ных Штатов; затем пили за мое здоровье; затем - за здоровье моего отца,
о чем он был немедленно извещен каблограммой. Подобное мотовство и
экстравагантность чуть не доконали мэтра. Выбрав в поверенные Капрала
Джона (очевидно, исходя из предположения, что он стал уже слишком хоро-
шим художником, чтобы в нем могли сохраниться какие-либо американские
черты, кроме имени), он излил свое негодующее изумление в одной нес-
колько раз повторенной фразе: "C'est barbare!" [13]. Помимо обмена фор-
мальными любезностями, мы разговаривали - разговаривали об искусстве, и
разговаривали о нем так, как могут говорить только художники. Здесь, в
Южных Морях, мы чаще всего разговариваем о кораблях; в Латинском кварта-
ле мы обсуждали вопросы искусства - и с таким же постоянным интересом и,
пожалуй, с таким же отсутствием результатов.
сам был молодым мэтром) последовал за ним, после чего все простые смерт-
ные, разумеется, почувствовали большое облегчение. Остались только рав-
ные среди равных, бутылки заходили по кругу, беседа становилась все бо-
лее и более оживленной. Мне кажется, я и сейчас слышу, как братья Стен-
нис произносят свои многословные тирады, как Дижон, мой толстый прия-
тель-француз, сыплет остротами, столь же изящными, как он сам, а другой
мой приятель, американец, перебивает говорящих фразами вроде: "Я нахожу,
что в отношении тонкости Коро..." или: "для меня Коро - самый..." - пос-
ле чего, исчерпав свой запас французских слов (он был не силен в этом
языке), снова погружается в молчание. Однако он хотя бы понимал, о чем
идет речь, что же касается Пинкертона, то шум, вино, солнечный свет,
тень листвы и экзотическое удовольствие принимать участие в иностранной
пирушке были для него единственным развлечением.
когда зашел спор о каких-то тонкостях и в качестве примера была названа
какая-то картина, мы решили отправиться в Лувр. Я уплатил по счету, и
несколько минут спустя мы всей толпой уже шли по улице Ренн. Погода сто-
яла жаркая, и Париж сверкал тем поверхностным блеском, который очень
приятен, когда у вас хорошее настроение, и действует угнетающе, когда на
душе грустно. Вино пело у меня в ушах и озаряло все вокруг. Картины, ко-
торые мы видели, когда, громко переговариваясь, проходили по галереям,
полным бессмертных творений, кажутся мне и теперь прекраснейшими, какие
мне только доводилось видеть, а мнения, которыми мы обменивались, каза-
лись нам тогда необыкновенно тонкими, глубокомысленными и остроумными.
наших национальных обычаев. Дижон предложил отправиться в кафе и запить
события дня пивом; старшего Стенниса эта мысль возмутила, и он потребо-
вал, чтобы мы поехали за город, если возможно - в лес, и совершили длин-
ную прогулку. К его мнению немедленно присоединились все англичане и
американцы, и даже мне, человеку, над которым часто смеялись за его
пристрастие к сидячей жизни, мысль о деревенском воздухе и тишине пока-
залась неотразимо соблазнительной. По наведении справок выяснилось, что
мы можем успеть на скорый поезд до Фонтенбло, если сейчас же отправимся
на вокзал. Не считая одежды, у нас с собой не было никаких "личных ве-
щей" - термин изысканный, но довольно смутный, - и кое-кто из нашей ком-
пании предложил все-таки заехать за ними домой. Но братья Стеннис приня-
лись издеваться над нашей изнеженностью. Оказалось, что они неделю назад
приехали из Лондона, захватив с собой только пальто и зубные щетки. От-
сутствие багажа - вот тайна жизни. Несколько дорогостоящая, разумеется,
поскольку каждый раз, когда вам нужно причесаться, приходится платить
парикмахеру, и каждый раз, когда нужно сменить белье, приходится поку-
пать новую рубашку, а старую выбрасывать; однако можно пойти на любые
жертвы (доказывали братья), только бы не стать рабом чемоданов. "Челове-
Конюшевский Владислав
Херберт Фрэнк
Прозоров Александр
Андреев Николай
Посняков Андрей
Вронский Константин