вать меня остаться в Париже.
все-таки надоест, здесь тебя ждет большая работа - честная, трудная,
приносящая хороший доход работа: ты будешь способствовать развитию ре-
сурсов этого штата, пребывающего пока в первозданном состоянии. И, ко-
нечно, мне незачем писать, как я буду рад, если мы станем заниматься
этим вместе, плечом к плечу". Вспоминая то время, я дивлюсь, как у меня
вообще хватало духа противостоять этим призывам и упорно тратить деньги
моего друга, хотя мне и было известно, что моя манера расходовать их ему
не по душе. Во всяком случае, осознав свое положение, я осознал его пол-
ностью и решил не только следовать в будущем советам Пинкертона, но и
возместить убытки, понесенные им из-за меня в прошлом. Я припомнил, что
у меня еще остались кое-какие возможности, и решил посетить семейство
Лауденов в древнем городе Эдинбурге.
тупок довольно неблаговидный, но зато совершенный без особых затрудне-
ний. Поскольку у меня не было никаких вещей, которые стоило бы брать с
собой, я покинул свое имущество без малейшего сожаления. Дижон унаследо-
вал "Жанну д'Арк", "Знаменосца" и мушкетеров. Вместе с ним я купил чемо-
дан и кое какие необходимые в дороге вещи, и тут же, у дверей магазина,
мы расстались, так как свои последние часы в Париже я хотел провести в
одиночестве. И вот в одиночестве я заказал свой прощальный обед (гораздо
более роскошный, чем позволяли мои финансы); в одиночестве купил билет
на вокзале Сен-Лазар; в полнейшем одиночестве, хотя вагон был перепол-
нен, смотрел я на залитую лунным светом Сену, усеянную маленькими ост-
ровками, на шпили руанского собора, на корабли в гавани Дьеппа. Когда
первые лучи зари пробудили меня на палубе пакетбота от беспокойного сна,
я с удовольствием встретил рассвет, с удовольствием смотрел, как из ро-
зовой дымки встают зеленые берега Англии; с восторгом вдыхал соленый
морской воздух - и тут вдруг вспомнил: я более не художник, я перестал
быть самим собой, я расстался со всем, что мне было дорого, и возвраща-
юсь к тому, что всегда презирал, возвращаюсь рабом долгов и благодарнос-
ти, безнадежным неудачником.
с облегчением обратилась к Пинкертону, питавшему ко мне, как я знал,
прежнюю горячую дружбу и уважение, которые я ничем не заслужил и поэтому
мог надеяться сохранить навсегда. Неравенство в наших отношениях вдруг
остро меня поразило: я был бы безнадежно туп, если бы мог думать об ис-
тории нашей дружбы без стыда: ведь я давал так мало, а брал и принимал
так много! Мне предстояло целый день пробыть в Лондоне, и я решил (хотя
бы на словах) установить некоторое равновесие. Усевшись в углу кафе и
требуя все новые листы бумаги, я изливал в письме свою благодарность и
раскаяние, давал обещания на будущее. До сих пор, писал я, вся моя жизнь
была проникнута эгоизмом. Я был эгоистичен по отношению к моему отцу и к
моему другу, принимал их помощь и ничем за нее не платил, лишая их даже
такого пустяка (хотя большего они и не требовали!), как мое общество.
было закончено и отправлено, как сознание собственной добродетели согре-
ло меня, точно хорошее вино.
чтобы позавтракать со всей семьей. Почти никаких перемен не произошло
здесь за три года, протекших с тех пор, как я впервые сел за этот стол
юным американским студентом, который совсем растерялся, глядя на неведо-
мые яства - копченую треску, копченую лососину, копченую баранину, - и
тщетно ломал голову, стараясь догадаться, что скрывается под пышной юб-
кой куклы на подносе. Единственное изменение можно было заметить только
в том, что ко мне стали относиться с большим уважением. С подобающей
грустью была упомянута кончина моего отца, а потом вся семья поспешила
заговорить на более веселую тему (о господи!) - о моих успехах. Им было
так приятно услышать обо мне столько хорошего; я стал настоящей знамени-
тостью; а где сейчас находится эта прекрасная статуя Гения... Ну, Гения
какого-то места? "Вы ее, правда, не захватили с собой? Неужели?" - пот-
ряхивая кудрями, спросила самая кокетливая из моих кузин, словно предпо-
лагая, что я привез свое творение с собой и просто прячу его в кармане,
как подарок ко дню рождения. Это семейство, не искушенное в тропических
ураганах газетной чепухи Дальнего Запада, свято поверило "Санди Ге-
ральду" и болтовне бедняги Пинкертона. Трудно придумать другое обстоя-
тельство, которое могло бы подействовать на меня столь же угнетающе, и
до конца завтрака я вел себя, как наказанный школьник.
шения побеседовать с дядей Эдамом "о состоянии моих дел"; При этой зло-
вещей фразе лицо моего почтенного родственника заметно вытянулось, а
когда дедушка наконец расслышал, о чем я прошу (старик был глуховат), и
выразил желание присутствовать при нашем разговоре, огорчение дяди Эдама
совершенно явно сменилось раздражением. Однако все это внешне почти не
проявилось, и, когда он с обычной угрюмой сердечностью выразил свое сог-
ласие, мы втроем перешли в библиотеку - весьма мрачное обрамление для
предстоящего неприятного разговора. Дедушка набил табаком свою глиняную
трубку и устроился курить рядом с холодным камином - окна позади него
были полуоткрыты, а шторы полуопущены, хотя утро было холодное и сумрач-
ное; не могу описать, насколько не соответствовал он всей этой обстанов-
ке. Дядя Эдам занял свое место за письменным столом посредине. Ряды до-
рогих книг зловеще смотрели на меня, и я слышал, как в саду чирикают во-
робьи, а кокетливая кузина уже барабанит на рояле и оглашает дом зауныв-
ной песней в гостиной над моей головой.
короче, я сообщил моим родственникам о своем финансовом положении - о
том, сколько я задолжал Пинкертону, о том, что я не могу зарабатывать
себе на жизнь как скульптор, о том, чем я намерен заниматься в Штатах, и
о том, как я решил прежде, нежели еще задолжать человеку постороннему,
сообщить обо всем этом своим родным.
сказал дядя Эдам. - Смею сказать, это выглядело бы более прилично.
вы посмотрите на мою просьбу.
воскликнул он с горячностью, но в его тоне, к которому я тревожно прис-
лушивался, прозвучало скорее раздражение, чем родственное чувство. - Не-
ужели я мог бы забыть, что ты сын моей сестры? Я считаю, что помочь тебе
- мой прямой долг, и я его исполню.
ты приехал именно сейчас. В фирме, где я когда-то служил, открылась ва-
кансия; теперь ее владельцы величают себя "Итальянские оптовики"; можешь
считать, что тебе повезло, - добавил он, чуть улыбнувшись, - в мое время
это были простые бакалейщики. Я сведу тебя туда завтра же.
о другом. Я прошу вас вернуть Пинкертону, человеку небогатому, его
деньги. Я прошу вас помочь мне распутаться с долгами, а не устраивать за
меня мою жизнь.
бирать не положено, - возразил мой дядя, - кроме того, ты уже видел, что
получилось, когда ты сам устраивал свою жизнь. Теперь тебе следует поло-
житься на советы тех, кто старше и - что бы ты об этом ни думал - умнее
тебя. Все эти планы твоего приятеля, о котором, кстати говоря, я ничего
не знаю, и болтовню о возможностях, открывающихся перед тобой на Дальнем
Западе, я просто оставляю без внимания. Я не могу допустить, чтобы ты
отправился через всю Америку в погоне за мыльным пузырем. Приняв место,
которое я, по счастью, могу тебе предложить и за которое многие молодые
люди ухватились бы с величайшей радостью, ты будешь получать для начала
целых восемнадцать шиллингов в неделю.
друг давал мне больше, ничего не получая взамен!
свой долг, - заметил дядя с видом человека, выдвигающего неопровержимый
довод.
говоре, - произнес дядя Эдам, с угодливым видом поворачиваясь к каменщи-
ку, - но ведь вы сами так захотели.
сказал:
грустно, что вы сочли возможным сказать это в присутствии третьего лица.
это почему-то наплевать. Вот что, малый, - продолжал он, обращаясь ко
мне, - я твой дед, так, что ли? А Эдама ты не слушай. Я пригляжу, чтобы
тебя не обидели. Я ведь богат.
дине.
Буджолд Лоис
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Круз Андрей
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия