собираясь уйти. Быть может, сознание, что она уходит, придало мне храб-
рости воспользоваться этими последними минутами, а это, в свою очередь,
помогло ей ускользнуть.
солнце мое закатилось, очаровательница моя исчезла, и я вновь остался в
полутьме в обществе наседок.
оттого, что в глаза мне ударил свет; я вскочил, едва не задохнувшись
(ибо в эту минуту мне, разумеется, привиделось, что я все еще спускаюсь
с крепостных стен), и увидел, что надо мною склонился Рональд с фонарем
в руке. Оказалось, что уже за полночь, что проспал я чуть не шестнадцать
часов, что Флора уже загнала кур в курятник, а я и не слыхал, как она
входила. Невольно я спросил себя: наклонилась ли она надо мною, когда я
спал, взглянула ли на меня? Мои высоконравственные соседки спали непро-
будным сном; приободренный мыслью о предстоящем ужине, я насмешливо по-
желал им доброй ночи, вышел в сопровождении Рональда в сад и был бесшум-
но введен в спальню на первом этаже. Там меня ждали мыло, вода, бритва,
застенчиво предложенная мне юным хозяином, который сам пока еще в этом
предмете не нуждался, и новое платье. Какая это была восхитительная,
хоть и несколько ребяческая радость - вновь побриться самому, не полага-
ясь на тюремного цирюльника! Волосы мои сильно отросли, но у меня хвати-
ло благоразумия не пробовать остричься собственноручно. От природы они у
меня вьются, и я, право же, не находил, чтобы прическа эта меня слишком
уродовала. Платье оказалось почти так хорошо, как я надеялся. Жилет из
тончайшей шерсти был очень мил, панталоны - отличного кашемира, и сюртук
сидел превосходно. Когда я облачился во все это и глянул на себя в зер-
кало, я поневоле послал своему изображению воздушный поцелуй.
понадобились?
лейшего шума, меня ввели в маленькую столовую с эркером. Ставни были
закрыты, фитиль в лампе опасливо приспущен. Красавица Флора поздорова-
лась со мною шепотом, и, когда меня усадили за стол, оба продолжали соб-
людать такие предосторожности, которые показались бы чрезмерными, даже
если бы мы находились в Ухе Диониса [14].
ли, что я нахожусь в такой близости от места, где покоится золотой лор-
нет, даже и я ощутил некоторое смятение.
деть рядом с, ним, графин поистине великолепного портвейна. Пока я ужи-
нал, Рональд занимал меня рассказами о городских новостях: там, разуме-
ется, только и разговору было, что о нашем побеге - ежечасно во все сто-
роны рассылали солдат и верховых гонцов, но, согласно самым последним
сведениям, никто из беглецов пойман не был. Поступок наш в Эдинбурге
оценили очень высоко; отвага пришлась всем по вкусу, и многие открыто
сожалели, что надежда на спасение у нас все-таки ничтожна. Оказалось,
что со скалы упал Сомбреф, крестьянин, один из тех, кто спал под другим
навесом; таким образом, я мог быть уверен, что всем моим товарищам по
команде удалось уйти и под нашим навесом не осталось ни души.
передать удовольствия, которое я испытывал, сидя за одним столом с Фло-
рой: я был на свободе, одет, как пристало джентльмену, находчив и остро-
умен, как всегда, когда бывал в ударе. Оба эти качества были мне сейчас
особенно необходимы, ибо приходилось играть одновременно две весьма нес-
хожие роли: Рональду следовало по-прежнему видеть во мне веселого и бес-
печного солдата, Флоре же в моих словах и во всем поведении должен был
слышаться уже знакомый ей голос глубокой и чувствительной натуры. Быва-
ют, право, счастливые дни, когда всякое дело у человека спорится, когда
его ум, пищеварение, возлюбленная - все словно бы сговорились побаловать
его, и даже погода старается ему угодить. Скажу лишь, что в этот вечер я
превзошел самого себя и мне удалось доставить истинное удовольствие хо-
зяевам дома. Мало-помалу они забыли о своих страхах, а я об осторожнос-
ти; нас вернула на грешную землю катастрофа, которую совсем нетрудно бы-
ло предвидеть, но от этого она поразила нас ничуть не меньше.
тоста, но все они так переплетены друг с другом, что разделить их невоз-
можно. Прежде всего я хочу выпить за здоровье храброго, а тем самым и
великодушного неприятеля. Он встретил безоружного и беспомощного бегле-
ца. Он, точно лев, презрел столь легкую победу и, вместо того, чтобы без
труда доказать свою доблесть, предпочел обрести друга. Вслед за этим я
хотел бы, чтобы вы выпили за самого прекрасного, самого деликатного нед-
руга - за ту, что заметила узника в темнице и своим бесценным сострада-
нием вселила в него бодрость; я знаю, всеми ее поступками с того часу
руководило милосердие, и я могу лишь молиться (надеяться не смею!), что-
бы она и впредь не оставила меня своими милостями. И еще я хотел бы
впервые и, должно быть, в последний раз выпить за того, боюсь, вернее
надо сказать, - за воспоминание о том, кто сражался не всегда бесславно
против ваших соотечественников, но пришел сюда уже побежденный, чтобы
вновь быть побежденным дружеской рукой одного из вас и незабываемыми
очами другой.
нальд, который за гостеприимством забыл обо всем на свете, слишком раз-
машисто, со звоном поставил на стол свой бокал. Но так или иначе, едва я
успел закончить свою заздравную речь, как мы услышали глухой удар в ком-
нате над нами, словно некое весьма грузное тело свалилось с постели на
пол. В жизни еще не доводилось мне видеть такого неописуемого ужаса, ка-
кой выразился на лицах моих хозяев! Было предложено поскорей вывести ме-
ня в сад либо спрятать под набитый конским волосом диван, стоящий у сте-
ны. Но приближающиеся шаги явственно сказали нам, что исполнить первый
план мы уже не успеем, второй же я с негодованием отверг.
вить себя в смешное положение.
ге встала моя незабвенная приятельница с золотым - лорнетом. В одной ру-
ке тетушка держала подсвечник с зажженной свечой, в другой, твердостью
не уступавшей руке драгуна, - громаднейший пистолет. Тетушка куталась в
шаль, из-под которой выглядывала белоснежная ночная рубашка, а голову ее
венчал весьма внушительный ночной чепец. Так явилась она пред нами; пос-
тавила свечу, положила пистолет, видимо, заключив, что в них более нет
необходимости, молча оглядела комнату - но молчание это было красноречи-
вей самых гневных слов - и, оборотясь ко мне с неким подобием поклона,
произнесла дрожащим от негодования голосом:
робностях было бы слишком долго. И хотя встреча наша мне чрезвычайно
приятна, но, признаться, я к ней сейчас никак не подготовлен. Я уве-
рен... - Но тут я понял, что ни в чем я не уверен, и начал сначала: - Я
весьма польщен... - И опять же понял, что нисколько я не польщен, а от-
чаянно сконфужен. И тогда я смело отдался на ее милость: - Сударыня, я
буду с вами совершенно откровенен. Вы уже доказали свое милосердие и
сострадание к французским пленникам. Я один из них. И если бы наружность
моя так сильно не изменилась, вы, верно, признали бы во мне того "ориги-
нала", который имел счастье не однажды вызывать у вас улыбку.
лась к племяннице.
ти беспомощно умолкли.
она.
что вы ничего не узнали сразу. Но я умолял не нарушать ваш сон и подож-
дать до утра, когда вам представили бы меня по всем правилам приличия.
этот взгляд я не нашел ничего лучшего, как отвесить глубокий и, надеюсь,
изящный поклон.
- но я не нахожу, что им место у меня в гостиной.
если не считать Эдинбургского замка, нет, пожалуй, другого места, откуда
я с большей радостью готов был бы исчезнуть.
ки, который она, немедля погасила.
чересчур уж большую честь.
серьезны. Что мне было делать? Куда идти? И можно ли гневаться на этих
добросердечных детей за то, что они пожалели горемыку? Ваш покорный слу-
га вовсе не такой головорез, чтобы на него стоило ополчаться со столь
Доценко Виктор
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Мурич Виктор