которые называются предками, и так же Как у жаб и прочей мелкой твари, у
него есть нечто, именуемое чувствами. Лев - джентльмен, он не притронет-
ся к падали. Я джентльмен, и я не могу позволить себе марать руки о ком
грязи. Ни с места, Филипп Гогла! Если вы не трус, ни с места и ни слова
- за нами следит стража. Ваше здоровье! - прибавил я и выпил тюремное
пиво. - Вы изволите отзываться неуважительно о юной девушке, о девице,
которая годится вам в дочери и которая подавала милостыню мне и многим
из нас, нищим. Если бы император - тут я отсалютовал, - если бы мой им-
ператор слышал вас, он сорвал бы почетный крест с вашей жирной груди. Я
не вправе этого сделать, я не могу отнять то, что вам пожаловал госу-
дарь. Но одно я вам обещаю - я обещаю вам, Гогла, что нынче ночью вы ум-
рете.
пению не будет конца, и поначалу изумился. Однако я с удовольствием за-
метил, что кое-какие мои слова пробили даже толстую шкуру этого грубого
животного, а кроме того, ему и вправду нельзя было отказать в храбрости,
и подраться он любил. Как бы там ни было, он очень скоро опомнился и,
надо отдать ему должное, повел себя как нельзя лучше.
он и опять выпил за мое здоровье, и опять я наиучтивейшим образом отве-
тил ему тем же.
ветились нетерпеливым ожиданием, точно у зрителей на скачках, и, право
же, надо прежде изведать богатую событиями жизнь солдата, а затем томи-
тельное бездействие тюрьмы, чтобы понять и, быть может, даже извинить
радость наших собратьев по несчастью. Мы с Гогла спали под одной крышей,
что сильно упрощало дело, и суд чести был, естественно, назначен из чис-
ла наших товарищей по команде. Председателем избрали старшину четвертого
драгунского полка, армейского ветерана, отменного вояку и хорошего чело-
века. Он отнесся к своим обязанностям весьма серьезно, побывал у нас
обоих и доложил наши ответы суду. Я твердо стоял на своем. Я рассказал
ему, что молодая девица, о которой говорил Гогла, несколько раз облегча-
ла мою участь подаянием. Я напомнил ему, что мы вынуждены милостыни ради
торговать безделицами собственного изготовления, а ведь солдаты империи
вовсе к этому не приучены. Всем нам случалось видеть подонков, которые
клянчат у прохожего медный грош, а стоит подавшему милостыню пройти ми-
мо, - осыпают его площадной бранью.
француз и солдат, я признателен этому юному созданию, и мой долг - защи-
тить ее доброе имя и поддержать честь нашей армии. Вы старше меня и воз-
растом и чином, скажите же мне, разве я не прав?
спине. "C'est bien, mon enfant [6]", - сказал он и вернулся к судьям.
тех, кто извиняется, тоже", - только и сказал он в ответ. Так что теперь
оставалось лишь озаботиться устройством нашего поединка. Что до места и
времени, выбора у нас не было: наш спор предстояло разрешить ночью,
впотьмах, под нашим же навесом, после поверки. А вот с оружием было
сложнее. У нас имелось немало всяких инструментов, при помощи которых мы
мастерили наши безделушки, но ни один не годился для поединка меж циви-
лизованными людьми; к тому же среди них не было двух совершенно одинако-
вых, так что уравнять шансы противников оказывалось чрезвычайно трудно.
и просмоленной бечевкой привязали к каждой по половинке ножниц; где раз-
добыли бечевку, не знаю, а смолу - со свежих срезов на еще не успевших
просохнуть столбах нашего навеса. Со странным чувством держал я в руках
это оружие - не тяжелее хлыста для верховой езды. Оно казалось и не бо-
лее опасным. Все окружающие поклялись не вмешиваться в ход дуэли и, если
дело кончится плохо, не выдавать имени противника, оставшегося в живых.
Подготовившись таким образом, мы набрались терпения и принялись ждать
урочного часа.
направился к крепостным стенам, на небе не видно было ни звездочки; мы
заняли свои места и сквозь шорох городского прибоя, доносившегося со
всех сторон, еще слышали оклики стражи, обходящей замок. Лакла - старши-
на, председатель суда чести, поставил нас в позицию, вручил нам палки и
отошел. Чтобы не испачкать платье кровью, мы оба разделись и остались в
одних башмаках; ночная прохлада окутала наши тела словно бы влажной
простыней. Противника моего сама природа создала куда лучшим фехто-
вальщиком, нежели меня: он был много выше, настоящий великан, и силу
имел вод стать сложению. В непроглядной тьме я не видел его глаз; а при
том, что палки наши были слишком гибки, я был не вполне уверен, сумею ли
парировать удары. Лучше всего, решил я, если удастся извлечь выгоду из
своего недостатка - едва будет дан сигнал, я пригнусь и мгновенно сделаю
выпад. Это значило поставить свою жизнь на одну-единственную карту: если
я не сумею ранить его смертельно, то защищаться в таком положении уже не
смогу; но хуже всего, что при этом я подставлял под удар лицо, а лицо и
глаза мне меньше всего хотелось подвергать опасности.
мой маневр, сразу же пронзили бы друг друга. А так он лишь задел мое
плечо, моя же половинка ножниц вонзилась ему ниже пояса и нанесла смер-
тельную рану; великан всей своей тяжестью опрокинулся на меня, и я ли-
шился чувств.
личил над собою с дюжину голов, и порывисто сел.
мне руку, и в голосе его послышались слезы. - Это всего лишь царапина,
сынок. Я здесь, и уже о тебе позабочусь. Плечо твое мы перевязали, одели
тебя, теперь все обойдется.
вечал старшина.
одного, а десятерых выстрелами из мушкета, саблей, штыком или любым дру-
гим настоящим оружием, я не испытал бы таких угрызений совести, чувство
это еще усиливали все необычные обстоятельства Нашего поединка - и тем-
нота, и то, что мы сражались обнаженные, и даже смола на бечевке. Я ки-
нулся к моему недавнему противнику, опустился подле него на колени и
сквозь слезы только и сумел позвать его по имени.
затеяли кровавый бой, столь же чуждый истинных правил, как схватка диких
зверей. И теперь он, который всю свою жизнь был отчаянным задирой и го-
ловорезом, умирает в чужой стороне от мерзкой раны и встречает смерть с
мужеством, достойным Байяра. Я стал просить, чтобы позвали стражу и при-
вели доктора.
здесь и дожидаться патруля. Ранен Гогла, и ждать придется ему. Успокой-
ся, сынок, пора бай-бай.
обозвал нас всех одним из своих любимых смачных словечек.
хотя на самом деле никому не спалось. Было еще не поздно. Из города, что
раскинулся далеко внизу, со всех сторон доносились шаги, скрип колес,
оживленные голоса. Несколько времени спустя облачный покров растаял и в
просвете меж навесом и неровной линией крепостных стен засияли бесчис-
ленные звезды. А здесь, среди нас, лежал Гогла и порою, не в силах сдер-
жаться, стонал.
вернул за угол, и мы его увидели: четверо солдат и капрал, который
усердно размахивал фонарем, чтобы свет проникал во все уголки двора и
под навесы.
лись.
подозвал стражу.
ли огни фонарей; сквозь толпу прокладывал себе дорогу офицер. Посредине
лежал обнаженный великан, весь в крови. Кто-то еще раньше укрыл его оде-
ялом, но, терзаемый нестерпимой болью, Гогла наполовину его скинул.
ответите.
ком выбранился.
нуты, сняли допрос. Он дал одноединственное объяснение случившемуся: он,
мол, покончил с собой, так как ему осточертели англичане. Доктор утверж-
Лукин Евгений
Андреев Николай
Корнев Павел
Березин Федор
Суворов Виктор
Свержин Владимир