предполагаете же вы, что все то время, покуда вы столько хлопотали, дру-
гие сидели сложа руки. Не воображаете же вы, будто оттого, что я англи-
чанин, у меня не хватило ума навести некоторые справки. Сколь ни велико
мое уважение к вашему роду, мсье Ален де Сент-Ив, но ежели я узнаю, что
вы предпринимаете в этом деле какие-либо шаги, все равно прямые или кос-
венные, я исполню свой долг, чего бы это мне ни стоило, иными словами, я
предам огласке настоящее имя бонапартистского шпиона, который помечает
свои письма Rue Gregoire de Tours [44].
ленного и несчастного кузена, и, если бы даже я не жалел его прежде,
сейчас я уже не мог его не пожалеть - так страшно был он потрясен, по-
няв, что позор его перестал быть тайной. Он не мог вымолвить ни слова,
схватился рукой за галстук, зашатался, мне показалось, он вот-вот упа-
дет. Я кинулся, чтобы поддержать его, но тут он овладел собою, отпрянул
от меня и стал, вытянув руки, словно защищаясь, как будто одно прикосно-
вение мое уже было бы для него оскорбительно.
вало ровным голосом продолжал поверенный, - понимаете, сколь осторожно
вам надлежит себя вести. Вы, если можно так выразиться, находитесь на
волосок от ареста, а так как я сам и мои агенты будем следить за вами
денно и нощно, вы уж постарайтесь не сворачивать с прямого пути. При ма-
лейшем вашем сомнительном шаге я немедля приму меры. - Роумен взял по-
нюшку табаку и окинул измученного, Алена критическим взором. - А теперь
позвольте вам напомнить, что ваша карета ждет у крыльца. Разговор наш
волнует его светлость... вам он тоже не может быть приятен... так что, я
полагаю, нет нужды его продолжать. В намерения графа, вашего дядюшки, не
входит, чтобы вы провели еще одну ночь под его кровом.
и я тут же последовал за ним. Должно быть, в глубине души я не чужд че-
ловеколюбия; во всяком случае, эта пытка, становившаяся с каждой минутой
все невыносимей, это медленное убийство - словно у меня на глазах чело-
века побивали камнями - заставили меня обратить мое сочувствие совсем в
другую сторону. И дядя и его поверенный в этот миг стали мне отврати-
тельны своей хладнокровной жестокостью.
в том самом вестибюле, где так недавно толпились слуги, чтобы почтить
его приезд, и где сейчас, когда его изгнали из-под этого крова, не ока-
залось ни души. Еще миг - и уже только эхо звенело у меня в ушах да
свистел ветер: то Ален захлопнул за собою дверь. Этот яростный грохот
дал мне ощутить (а впрочем, я и без того это понимал) всю неистовую силу
владевшего им гнева. В известном смысле я разделял его чувства; я пони-
мал, с каким восторгом он сам выгнал бы за дверь дядюшку, Роумена, меня
и решительно всех, кто был свидетелем его унижения.
быть последствия всех вышеописанных событий. Побито было немало горшков,
и выходило, что платить за все придется мне! Этого гордого бешеного зве-
ря раздразнили и опозорили наедине и на людях до того, что он уже ничего
не видел, не слышал и не понимал, а затем отпустили на все четыре сторо-
ны, и теперь он мог строить планы самого жестокого отмщения. Я невольно
подумал о том, как обидно, что всякий раз, едва я решу вести себя при-
мерно, кому-либо из друзей непременно понадобится разыграть героическую
сцену; в которой роль героя - или жертвы, что, в сущности, одно и то же,
- всегда предназначается мне. Героем может быть лишь тот, кто выбрал эту
роль по доброй воле. В противном случае никакой он не герой. И, право
же, возвращался я в свою комнату отнюдь не в умиротворенном расположении
духа: я думал о том, что дядя и мистер Роумен обратили в игрушку и мою
жизнь и мое будущее, я клял их за это на чем свет стоит, и менее всего
на свете желал бы сейчас повстречаться с тем или с другим; поэтому, ког-
да я нос к носу столкнулся с поверенным, это был для меня, выражаясь
языком боксеров, настоящий нокаут.
достью заметил, что он мрачен, задумчив, словом, нисколько не похож на
человека, который гордится делом рук своих.
ложью и выдумками, как нынче вечером.
большее, чем даже я мог помыслить? Вы поистине поразительная личность!
Что вы обошлись с ним жестоко, я знал и уже имел удовольствие этому по-
радоваться. Но чтоб это был еще и обман! В каком смысле, почтеннейший?
зом не моргнул.
все это неправда, и в том смысле, что мне нечего ему предъявить, и в
том, что я просто похвастался, и в том, что я солгал. Как я могу его
арестовать? Ваш дядюшка сжег все документы! Я говорил вам об этом, вы,
видно, запамятовали... когда впервые встретился с вами в Эдинбургской
крепости. То был акт великодушия. На своем веку я видел много подобных
актов и всегда о них сожалел... всегда! "Вот это и есть его наследство",
- сказал граф, когда от бумаг остался один только пепел. Он и не предпо-
лагал, что наследство это окажется столь велико. А насколько оно велико,
покажет время.
хватает дерзости... при сложившихся обстоятельствах, можно даже сказать,
бесстыдства чуть ли не опустить руки?
ня буквально опускаются руки. Я чувствую себя совершенно безоружным про-
тив вашего кузена.
ли вы осыпали беднягу всевозможнейшими оскорблениями? Не оттого ли так
старались снабдить меня тем, в чем у меня нет ни малейшей нужды, - еще
одним врагом? Не оттого ли, что вы против него совершенно безоружны?
"Вот мой последний снаряд, - говорите вы, - мои боевые припасы совершен-
но исчерпаны, погодите минутку, сейчас я выпущу последний снаряд. Снаряд
его раздразнит, но ранить не сможет. Вот, смотрите, он вне себя от бе-
шенства, а я теперь безоружен, еще один укол, еще пинок ногой - ну вот,
теперь он вконец обезумел! Укройтесь за моей спиной - я совершенно безо-
ружен!" Я спрашиваю себя, мистер Роумен, какова подоплека этой своеоб-
разной шутки, чем она вызвана и не есть ли это самое настоящее преда-
тельство?
из ряда вон выходящая, счастлив наш бог, что она уже позади. И, однако
же, это не предательство, нет-нет, мистер Энн, это не предательство. Ес-
ли вы соблаговолите послушать меня всего лишь минуту, я сумею вам это
доказать. - Казалось, он опять обрел прежнюю живость. - Почему я все это
затеял? - вновь начал он. - Ваш кузен еще не читал ту газетную заметку,
но, как знать, когда бы он ее прочел. Ведь эта проклятая газета могла
оказаться у него в кармане, почем знать? Мы были... можно сказать, мы и
сейчас еще зависим от воли случая, цена которому два пенни.
заться героем любопытной газетной заметки. Вы, вероятно, полагали, будто
это тоже способ соблюсти тайну. Но вы глубоко заблуждались. Половина
Англии уже твердит имя Шандивер, еще день-другой, и почта разнесет эту
весть повсюду: такая у нас прекрасная машина для распространения новос-
тей! Вы только подумайте, когда родился мой папенька... впрочем, я отв-
лекся. Вернемся к делу. У нас тут соединились такие горючие вещества,
что мне и подумать страшно - ваш кузен и газета. Стоило ему бросить один
только взгляд на это известие, и что бы теперь уже с нами было? Спраши-
вать легко; отвечать куда сложнее, мой молодой друг. И позвольте вам
сказать: виконт обыкновенно читает именно эту газету. Я уверен, она ле-
жала у него в кармане.
сколь велика опасность.
Но так повелел ваш дядя, что мне оставалось делать, мистер Энн? Сказать
ему, что вы убили Гогла? Едва ли это было возможно.
Да, положение у нас было прескверное.
поверенный. - Для вас было крайне важно, чтобы кузен ваш уехал - и не-
медля. Вам тоже необходимо уехать сегодня же вечером под покровом темно-
ты, а как бы вы ухитрились это сделать, окажись виконт в соседней комна-
те? Значит, надо было его выпроводить, и как можно скорее. Задача нелег-
кая.
Шилова Юлия
Беляев Александр
Акунин Борис
Роллинс Джеймс
Мережковский Дмитрий
Афанасьев Роман