незаметно подобраться к селению и захватить всех врасплох!
наконец я растолковал трудный для его понимания вопрос, он удивленно пожал
плечами и ответил:
принято.
ирокезов Северной Америки; можно было назвать акавоев ирокезами юга. При
всем этом я просто не мог надивиться легкомыслию наших хозяев. Своей
неосмотрительностью они просто сами искушали судьбу и навлекали на себя
опасность.
мной: мы торжественно пообещали друг другу взаимную помощь и защиту. В
подкрепление союза Оронапи подарил нам две лодки, одну большую, из
выжженного ствола, именуемую итауба - по названию дерева, из которого она
сделана, и вторую - маленькую, из древесной коры, именуемую ябото, дабы мы
при необходимости могли быстро приплыть к нему на помощь. В ответ на это я
вручил вождю испанскую шпагу, инкрустированную еще богаче, чем подаренная
Екуане. Кроме того, он получил от нас одну из испанских лодок.
выставить часового, а своим спутникам спать на шхуне. Корабль давно уже
стал для нас добрым другом, нашей крепостью, верной опорой и надежным
прибежищем.
назначенный в караул, к сожалению, спал. Спали и все жители Каиивы, лишь
псы порой лаяли кое-где среди хижин да лес по обыкновению полон был ночных
шумов.
подниматься, мы двинулись в дальнейший путь, провожаемые добрыми
напутствиями гостеприимных варраулов.
странствовавшем по морям и океанам, прежде чем вернуться на родину, и
такими вот Одиссеями представлялись мне сейчас мои спутники араваки,
возвращавшиеся после долгих лет рабства к своим семьям. Их окрыляла
радость предстоящего свидания с родными и близкими.
чтобы еще раз сообща обсудить наше положение. Я больше помалкивал. Говорил
в основном Манаури, тоже озабоченный неопределенностью нашего будущего.
Ему нетрудно было убедить людей: тучи, сгущавшиеся на юге со стороны
жестокосердых акавоев, грозили обрушиться и на берега Ориноко, на наши
селения, лучшим свидетельством чему были не столько предостережения
варраулов, сколько само их поведение, их дружеское к нам расположение.
Какие же выводы из этого для нас вытекали? Как и прежде, держаться всем
вместе, друг за друга. Все мы на шхуне должны считать себя единой семьей,
единым родом, связанным братскими узами, тем более что венчала нас общая
слава победы над испанцами и широкая молва о непобедимости нашего оружия.
объединиться в единый род, в который, конечно, принять и всех близких
родственников, живущих на Итамаке...
зверей и носят названия зверей!
хорошо!
главе его Конесо, верховный вождь...
прозвище Белый Ягуар прочно связывалось теперь с моей персоной. Я не стал
противиться. Пусть называют род как хотят, лишь бы это пошло на пользу его
членам и всему племени.
ждет их на берегах Итамаки, а единение нашей группы здесь было очевидным,
искренним и сулило прочность.
косо, - Фуюди. На паруснике он находился всего несколько дней и, конечно,
не мог принадлежать к нашему роду. И вот теперь в выражениях довольно
резких, чуть ли не угрожающих, он стал убеждать, что создание нами нового
рода может подорвать освященные веками устои, мир и единство племени.
доволен, ему не понравится, что имя вашего рода похоже на имя его рода!
простят твои проделки!..
несчастного калеку. В косоватых его глазах мелькнул страх, он сразу как-то
сник и весь сжался.
вспоминать!
указуя осуждающим перстом на Арасибо.
святотатство. Живя вместе с другими араваками у горы Грифов, он не захотел
признать приговора шамана Карапаны, вынесенного какому-то его
родственнику, посмел ослушаться шамана, пытался подорвать его могущество и
- безумный клеветник! - не остановился перед оскорблением, утверждая, что
Карапана - никчемный и слабый шаман.
приговора, и его лишь бросили одного у горы Грифов.
поражаясь, как такой неказистый человечек оказался способен на подобную
дерзость.
говорило, что он не признает себя виновным.
воспринят ли он всерьез. Вероятно, авторитет шамана был непререкаемым, а
водя его не подлежала обсуждению.
старейшин? - с вызовом проговорил Манаури, возвращаясь к ранее сказанным
словам Фуюди.
Фуюди.
покинуть и отправиться на юг, в английские фактории. Вашим вождем должен
быть Манаури, это ясно!
Манаури.
На многие мили вокруг деревья росли прямо из воды или из мшистых трясин,
залитых водой. Лишь изредка попадались островки сухой земли. Зловоние
гниющих растений доводило порой до одури. Жить здесь было бы невозможно. И
тем не менее какой богатейший животный мир населял эти болотистые трущобы!
Леса звенели от птиц, мириады насекомых жужжали в душном влажном воздухе.
великолепных, что, пораженный, я едва верил собственным глазам. Величиной
в две человеческие ладони, цвета лазурного неба, к тому же они сверкали на
солнце, словно расплавленный металл. Бабочки эти часто вылетали из леса и
кружили над кораблем. В них было что-то волшебное: созерцая их голубизну,
человек невольно переносился в страну какой-то счастливой сказки.
Загадочное очарование их еще более усиливали утверждения индейцев, что
некоторые бабочки - это лесные духи, гебу, притом часто духи злые.
Лес был так могуч в своем зловещем величии, что пред ним людские дела и
заботы порой казались ничтожными, вздорными и меркли, как меркнет свет
свечи в лучах солнца.