Чтение 22–й страницы книги ~Дьявольский интерфейс~

отбой розыску Секвойи. Наш блудный сынишка возвращался в Команду. Мне
пришлось напомнить Ункасу, что для выезда в "цивилизованный мир" надо
сменить набедренную повязку на что-то более существенное. Даром что
половина нынешнего городского населения ходит в чем мать родила - почти
или буквально, солидному ученому следует все же соблюдать некоторые
приличия. Я называю это "поддерживать реноме". Вождь называет это "иметь
товарный вид".

Его семейство было в сборе. Они залопотали на своем черокском. Говоря
по совести, язык не то чтобы очень ласкающий слух. По звучанию я бы
поместил его между самыми паршивыми языками в мире - между гэльским и
ивритом: гортанные всхлипы, шиканье, шаканье и клацанье. После того, как
Вождь рассказал о нашем решении, я церемонно попрощался с членами семьи.
На сей раз никакого шиканья и клацанья. Все молча. Я отвесил глубокий
поклон папочке. Поцеловал руку мамочке. И в следующий момент Господь
(адъютантом которого на Земле является Хрис) пожелал, чтобы я совершил
самую упоительную ошибку в моей жизни.

Когда дело дошло до прощания с отпрысками, я позволил себе
прикоснуться двумя пальцами к подбородку сестры Секвойи - этой пугливой
лани - и приподнять ее вечно опущенную голову. Овальное личико, длинная
шея, удобная для гильотины. Не только не красавица, даже хорошенькой
трудно назвать. Но мила, восхитительно мила. Красиво очерченные скулы,
глубокие глаза, упругая кожа - неповторимое лицо, исполненное жизни. Я
пристально вгляделся в это лицо - и увидел в нем миры, о существовании
которых и не смел мечтать. И вот тут-то я и совершил восхитительную
ошибку. На прощание я поцеловал ее в губы.

Все семейство окаменело. Гробовая тишина. Девушка осматривала меня
внимательнейшим взглядом - так долго, что я успел бы с чувством прочитать
вслух сонет. Затем она внезапно опустилась на колени передо мной и провела
ладонями по моим ногам - ниже колен. И тут напряжение в комнате сменилось
вспышкой бурных эмоций. Мамочка с рыданиями заключила дочку в свои сдобные
объятия. Папочка с державным видом прошествовал ко мне, возложил ладонь
мне на грудь - там, где сердце, - затем взял мою ладонь и поместил ее на
свое сердце. Я ошалело оглянулся на Секвойю.

- Ты только что взял в жены мою сестру, - небрежно проронил он.

Я чуть в обморок не брякнулся.

Он участливо улыбнулся.

- Традиция. Поцелуй обозначает предложение стать женой. Она выразила
свое согласие - и тем самым ты стал предметом лютой ненависти чуть ли не
сотни ее местных воздыхателей, отважных индейских парней. Но не паникуй.
Гинь. Я помогу тебе выпутаться из этой истории.

Я вызволил его сестру из материнских объятий и еще раз поцеловал -
вступая в новые права. Но когда она стала снова оседать на колени, я
удержал ее в вертикальном положении - из опасения, что на сей раз это
может обозначать развод,

- Нет, не надо выпутывать меня из этой истории, Секвойя, - сказал я.

- Ты хочешь оставить, как есть?

- Да.

- Ты это серьезно? Досчитай хотя бы до ста!

- Я серьезно. И мне не нужно считать до ста.

Тогда он подошел ко мне и, сминая мою грудную клетку, заключил в свои
могучие объятия.

- Я давно мечтаю о таком брате, как ты. Гинь. А теперь посиди
спокойно, пока мы не организуем соответствующую церемонию.

- Какую церемонию? Разве ты не сказал, что...

- Болван, ты женился на дочери самого уважаемого и могущественного
вождя резервации. Прости за неделикатность, но это неравный брак. Так что
необходимо произвести определенные ритуальные действия. Положись на меняй
не суетись - пусть тебя ничего не шокирует.

На протяжении следующего часа я молча сидел сиднем, испытывая легкое
головокружение. А возле викиапа собралась толпа человек в пятьдесят. Их
поджидали машины на воздушной подушке. Все собирались куда-то ехать.

- Будет участвовать не все племя, - пояснил Секвойя, - только
ближайшие родственники.

Он нанес на свое лицо устрашающую боевую раскраску - я едва узнал
его. Поодаль собралась группа безутешных поклонников. Смелые юноши
затянули грустную песнь отвергнутых женихов. Из глубины дома четверо дюжих
парней вынесли огромный сундук. Моя суженая семенила возле сундука и
покрикивала на грузчиков: осторожнее, не уроните!

- Ее приданое, - сообщил Вождь.

- Зачем приданое? У меня, слава Богу, одиннадцать миллионов. И мне не
нужно...

- Традиция. Она не может перейти в твой дом с пустыми руками. Или
тебе удобнее взять приданое лошадьми и рогатым скотом?

Я замахал руками: перспектива убирать навоз за черокскими коровами
меня никак не прельщала.

Где-то в доме имелась неистощимая кладовка, ибо мамочка вынесла
родственникам такое количество снеди, какого хватило бы на угощение всей
независимой акционерной страны "Фарбен Индустри". Сестра Секвойи на время
исчезла, чтобы появиться в традиционном наряде скво - но не в оленьей
шкуре, а в тончайших китайских шелках. На голове у нее было что-то вроде
чалмы, на шее - роскошная цепь, на запястьях - уйма браслетов. До меня не
сразу доперло, что зеленые штучки на браслетах - крупные изумруды.

- Порядок, - сказал Секвойя. - Можем отправляться в путь.

- Позволено ли мне спросить - куда?

- В твой новый дом. Традиция.

- У меня нету нового дома.

- Есть. Это мой вигвам, который я дарю тебе в качестве свадебного
подарка. Еще вопросы?

- Только один. Я понимаю, что ты чертовски занят и тебе не до этого,
но будь добр подсказать мне, как зовут мою жену?

От моего вопроса у Вождя слегка занялось дыхание. Но он сумел взять
себя в руки.

- Натома. Натома Угадай.

- Прелестное имя.

- Кстати, а как тебя-то зовут? Я имею в виду, с какого имени ты
начинал свою жизнь?

- Эдуард Курзон.

- Натома Курзон. Звучит неплохо. Ладно, пошли. Нам предстоит
выстрадать длительную церемонию.

По пути из Эри - новый пук традиций. Мы с Натомой сидели в машине
рядышком, а ее родители за нашей спиной - как строгие стражи добродетели.
Вдоль дороги выстроилась толпа соплеменников Секвойи. Взрослые
приветствовали нас, а мальчишки кричали обычные свадебные непристойности -
не зная языка, я угадывал смысл по тону, общему для всех народов. Когда я
потянулся обвить тонкий стан Натомы своей шаловливой лапой, мамочка сзади
тихо засопела, что я понял как однозначное: не сметь! Папочка хихикнул.
Моя женушка по-прежнему не поднимала головы, но я заметил, как запунцовели
ее скулы.

Мы выехали из резервации и быстро домчались до городского вигвама
Секвойи. Вождь заглянул в прихожую и сделал очень выразительный индейский
жест.

- Где, черт возьми, мои волки? - воскликнул он на двадцатке.

- Они здесь, со мной, профессор Угадай! - отозвался М'банту из
глубины дома. - Мы ждем вас с огромным нетерпением.

Мы с Вождем вошли в вигвам и обнаружили, что М'банту сидит в главной
комнате, а волки улеглись вокруг него и трутся носами о его бока.

- Как он умудрился, разрази его гром! - ахнул Секвойя. - Ведь это же
волки-убийцы!

- Откуда мне знать. Вся его жизнь проходит рядом с животными.

- Нет ничего проще, профессор Угадай. Надо только уметь говорить на
волчьем языке - и сразу станешь их неразлучным другом.

- Вы умеете говорить на звериных языках?

- Почти на всех.

Когда мы объяснили М'банту, что происходит, он пришел в восторг.

- Надеюсь, Гинь, ты окажешь мне честь быть твоим свадебным
распорядителем?

Он присоединился к индейским родичам, окружившим вигвам. Что-то
булькало в расставленных вокруг больших котлах, а гости пели - двигаясь по
кругу, хлопая в ладоши и приплясывая. Этим однообразным действиям не было
конца, но праздничное возбуждение непонятным образом нарастало.

- Готовься, Гинь, - сказал Секвойя, - к очередному брачному ритуалу.
Не трусь, я подскажу, что и когда делать.

- Хорошо.

- Гинь, еще не поздно отказаться.

- Нет.

- Уверен?

- Угу.

На пороге дома родители передали мне Натому. Она взяла меня за руку.
Вождь стоял за ней, а М'банту за мной. Уж не знаю, где М'банту раздобыл
потребный материал, но его лицо было раскрашено белой глиной, а волосы
посыпаны красной охрой. Ему недоставало лишь копья и щита.

Из брачной церемонии я ничего толком не запомнил. Помню только, что
Секвойя суфлировал мне на двадцатке, а М'банту на том же языке отпускал
этнографические комментарии, которые, разумеется, значительно просветили
бы мой ум, не будь он в таком смятении.

По завершению торжественной круговерти папочка и мамочка сопроводили
нас внутрь вигвама. Натома пребывала в тревожном волнении, пока дюжие
ребята не внесли сундук с приданым и не поставили его благополучно на пол.
Ее головка была понурена, и она держалась на изрядном расстоянии от меня -
до тех пор, пока мы не остались одни и я не завязал крепко-накрепко