земляка. Отдельные крики переросли в общий рев. Гэррети слушал свою
фамилию, пока она не превратилась для него в набор бессмысленных звуков.
Он помахал кричащим и опять провалился в сон.
Глава 11
город был сплошным полусонным кошмаром. Толпа вопила, не умолкая, пока
крики не слились в единый нечленораздельный шум, нарастающий и
утихающий, подобно рокоту прилива. Юпитеры превратили ночь в день,
осветив все зловещим оранжевым светом, в котором даже самое дружелюбное
лицо напоминало маску из фильма ужасов. Из окон летели конфетти, газеты,
длинные полоски туалетной бумаги.
от оранжевых огней и шума толпы к реке, где их встретил резкий запах
бумажной фабрики - химикаты, горелое дерево, рак желудка. Горы опилок
под ымались выше городских зданий, а рядом, как египетские пирамиды,
громоздились штабеля дров. Гэррети почудилось, что он уже не на земле, а
в каком-то месте вечности, когда его вернул к действительности толчок
под ребра. Это был Макфрис.
собралось целое войско. Нас встретят салютом из четырехсот стволов. - Я
слышал уже достаточно салютов из трех стволов, - проворчал Гэррети,
отчаянно протирая глаза. - Ну их. Дай поспать.
Летучего Голландца.
парней по-прежнему маячили впереди.
туалетов. Они шли уже по шоссе. Гэррети видел справа уступчатую
набережную, а впереди - призрачный свет фонарей, на этот раз не
оранжевых, а мертвеннобелых.
окинул всех безумными глазами, не узнавая. Его губы обметало, лицо
пылало.
все время даем ему воду, а она выходит с потом. Его фляжка пуста, и
другую ему придется просить самому. Это правило.
темноты выступил светящийся зеленым указатель: "Шоссе 95 Огаста Портленд
Портсмут юг".
гладкой, и Гэррети испытал знакомое волнение.
ружья. По сравнению с их алыми мундирами запыленный камуфляж солдат на
вездеходе казался тряпьем.
и хриплое дыхание. Алые гвардейцы молчали. Потом из темноты раздался
четкий голос Майора:
них, как у собак Павлова, выработался рефлекс - выстрелы обозначают
смерть.
воду стреляют чтобы тело утопленника всплыло на поверхность?
всю мочь крикнул:
- Пли!
шутка. Каменные лица солдат не изменили выражения.
холодного света на его черных очках, и толпа опять сомкнулась вокруг.
Правда, теперь она была дальше: шоссе имело четыре полосы - пять, если
считать траву посередине.
чувствуя, как роса через треснувшие туфли приятно холодит его ноги.
Кто-то получил предупреждение. Шоссе тянулось вперед, гладкое и
однообразное, омытое светом фонарей. Тени идущих выделялись на бетоне
четко, как при летней луне.
дремоту.
Он споткнулся, едва не упал и резко пробудился. Какой идиот сажает сосны
на средней полосе? Конечно, это дерево штата, но почему бы не посадить
его где-нибудь подальше?
к ним присоединились еще два вездехода, чтобы охватить увеличившуюся
площадь, на которой разместились теперь сорок шесть участников.
Постепенно Гэррети опять задремал. Его сознание начало блуждать отдельно
от тела, как камера с заряженной пленкой, то там, то тут щелкая
затвором. Он думал об отце, стягивающем с ног зеленые резиновые сапоги.
Он думал о Джимми Оуэнсе, которого он ударил стволом ружья. Да, это
придумал Джимми - раздеться и трогать друг друга. Ружье мелькнуло в
воздухе, брызнула кровь ("Извини, Джим, тьфу ты, тут нужен бинт")... Он
повел Джимми в дом, и тот кричал... Кричал... Гэррети огляделся, весь в
поту, несмотря на ночную прохладу. Ктото кричал. Ружья были нацелены на
маленькую, сжавшуюся в ужасе фигурку. Похож на Барковича. Грянули
выстрелы, и фигурка, стукнувшись о бетон, как мешок с мокрым бельем,
обратила к небу бледное лицо. Это был не Баркович, а ктото незнакомый.
мысли. К тому же она казалась невероятной. Боль в ногах могла стать в
два, в три раза сильнее, а она и сейчас временами была невыносима. И
хуже боли в ногах была сама смерть, запах разложения, засевший у него в
ноздрях. Под эти мысли он снова задремал, и на этот раз ему привиделась
Джен. Он на какое-то время совсем забыл о ней и теперь терпеливо
выстраивал в полусне ее образ. Ее маленькие ноги - толстоватые, но очень
привлекательные, с тонкими икрами и полными крестьянскими бедрами.
Стройная талия, круглые, гордо вздернутые груди. Мягкие черты ее лица.
Ее длинные светлые волосы.
вырвалось, и он думал, что она рассердится, но она промолчала. Он думал,
что, может быть, ей это даже польстило... На этот раз его разбудила
нарастающая тяжесть в кишечнике. На часах был час ночи. Он молча
взмолился, чтобы Бог позволил ему не делать этого на глазах у толпы. "О
Господи, сжалься, я дам тебе половину всего, что имею, только даруй мне
запор. О Го..."
свидетельствовало о сохраняющемся здоровье его тела, но его это не очень
утешало. Он шел, пока не вышел на сравнительно малолюдный участок; там
он, спеша, расстегнул ремень, спустил штаны и присел, прикрывая рукой
гениталии. Мускулы ног протестующе взвыли, и вместе с болью он исторг
содержимое прямой кишки.
всего, что с ним случилось. Самым худшим.
Конан-Дойль Артур
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Грабб Джеф
Ильин Андрей