Стивен КИНГ

МЕТОД ДЫХАНИЯ

I. Клуб

Возможно, в этот снежный и ветреный вечер 23 декабря 197... года я
оделся чуть быстрее, чем обычно. Я подозреваю также, что и другие члены
клуба сделали то же самое. В ненастные вечера в Нью-Йорке очень трудно
поймать такси, и я заказал машину по телефону. Я сделал заказ в пять
тридцать на восемь часов, и моя жена удивленно подняла брови, но ничего
не сказала. Без четверти восемь я уже стоял под козырьком подъезда
нашего дома на 58 Ист-Стрит, где мы жили с Эллен с 1946 года. В пять
минут десятого такси еще не было, и я поймал себя на том, что в
нетерпении мечусь вверх-вниз по ступенькам.

Машина приехала в десять минут девятого. Я влез в такси, довольный,
что наконец укрылся от ветра, но в то же время злясь на водителя, как,
по-видимому, он того заслуживал. Этот ветер, пришедший вчера вместе с
фронтом холодного воздуха из Канады, свистел и завывал вокруг машины,
заглушая шум водительского радио и раскачивал антенну. Большинство
магазинов было еще открыто, однако на тротуарах почти не было видно
запоздалых покупателей. Те же, кто решился выбраться из дома, выглядели
как-то неуютно или даже болезненно.

Весь день непогодилось, и теперь снова повалил снег - сначала тонкой
занавесой, а затем плотными вихревыми потоками, кружившимися впереди
нас. Возвратясь домой сегодня, я наверняка буду вспоминать об этом
сочетании снега, такси и Нью-Йорка с еще большим чувством дискомфорта.
Впрочем, никто не знает заранее, что будет потом.

На углу Второй и Сороковой улицы большой рождественский колокольчик
из фольги пролетел над перекрестком словно привидение.

"Жуткий вечер, - сказал водитель. - Завтра в морге окажется еще пара
десятков трупов. Алкашей да несколько грязных шлюх".

"Вполне возможно".

Таксист задумался. "Ну что ж, это даже к лучшему, - сказал он
наконец. - Меньше расходов на пособия, разве нет?"

"Ваше рождественское милосердие, - ответил я, - просто поразительно".
Таксист задумался. "Вы что, один из этих слюнявых либералов?" - спросил
он через некоторое время.

"Я отказываюсь отвечать на том основании, что мой ответ может быть
использован против меня", - сказал я. Таксист фыркнул, что должно было
означать: "Ну почему мне всегда везет на всяких умников?", но больше
ничего не добавил.

Я вышел на пересечении Второй и Тридцать пятой и прошел пол-квартала
вниз до клуба, навстречу завывающему ветру, нагнувшись и придерживая
шляпу одетой в перчатку рукой. Как никогда раньше, моя жизненная сила
сжалась где-то глубоко в моем теле до размеров маленького дрожащего
огонька в газовой колонке. В семьдесят три человек ощущает холод быстрее
и глубже. В таком возрасте лучше сидеть дома перед камином, или, по
крайней мере, у электрического обогревателя. В семьдесят три
воспоминания о горячей крови - это скорее не воспоминания, а
академический отчет.

Снегопад утихал, но сухой, как песок, снег все еще хлестал меня по
лицу. Я обрадовался, увидев, что ступени, ведущие наверх к двери 249Б,
были посыпаны песком. Конечно, работа Стивенса - он достаточно хорошо
знал древнюю алхимию: кости превращаются не в золото, а в стекло.

Стивенс был там, он стоял, распахнув дверь, и через мгновение я
оказался внутри. Через обшитые красным деревом холл и двойные двери,
распахнутые на три четверти, на рельсах, я поспешил вниз, в библиотеку с
читальней и баром. Это была темная комната, где светились лишь случайные
островки - читальные лампы. На дубовом паркете лежал отблеск более
густого света, и я слышал потрескивание березы в огромном камине. Тепло
разливалось по всей комнате. Рядом сухо и слегка нетерпеливо зашуршала
газета. Это, наверное, Иохансен, со своим "Уол Стрит Джорнал". И через
десять лет можно было бы узнать о его присутствии по тому, как он читал
свои газеты. Занятно, если не сказать, удивительно.

Стивенс помог мне снять пальто, бормоча что-то об ужасном вечере:
прогноз обещал сильный снегопад до утра.

Я согласился с тем, что вечер выдался действительно ужасный, и
огляделся на эту большую с высокими потолками комнату. Ненастный вечер,
потрескивающий огонь и... история о духах. Я сказал, что в семьдесят три
горячая кровь - это уже в прошлом? Может быть, это и так. Но я
почувствовала тепло в груди от чего-то иного, не связанного с огнем или
равнодушностью Стивенса.

Я думаю, это было потому, что настала очередь Маккэррона рассказывать
историю.

Я прихожу в это здание из коричневого камня на Восточной Тридцать
пятой улицы вот уже десять лет, через почти регулярные промежутки
времени. В моих мыслях я называю его "клуб джентльменов" - забавный
анахронизм времен еще до Глории Стайнем. Но даже сейчас я не знаю, ни
что он на самом деле такое, ни как он возник.

В ту ночь, когда Эмлин Маккэррон рассказал свою историю о методе
дыхания, только шестеро из нас - в клубе тогда насчитывалось всего
одиннадцать членов - выбрались из дома в непогоду. Я вспоминаю годы,
когда в клубе могло состоять лишь восемь постоянных членов, но бывали
времена, когда их было, по крайней мере, двадцать, а то и больше.

Я полагаю, Стивенс мог знать, как все это возникло, и я уверен, что
он был там с самого начала, сколько бы лет с тех пор не прошло. И я
верил, что Стивенс был старше, чем он выглядел, намного старше. Он
говорил со слабым бруклинским акцентом, но несмотря на это он был
агрессивно корректен и пунктуален, как английский дворецкий третьего
поколения. Его сдержанность была частью его обаяния, а его маленькая
улыбка - закрытой и запечатанной дверью. Я никогда не видел никаких
клубных записей, если он хранил их. Никто не говорил мне об
обязанностях, - здесь не было обязанностей. Мне ни разу не позвонил
секретарь - здесь не было секретаря. И в 249Б на 35 Ист-Стрит нет
телефонов. Не было и коробки с мраморными черными и белыми шарами. И.
наконец, у клуба - если это клуб - никогда не было названия.

Впервые я попал в клуб (как я должен его теперь называть) как гость
Джорджа Уотерхауза. Он возглавлял адвокатскую фирму, в которой я работал
с 1951 года. Мое продвижение на фирме - одной из трех крупнейших в
Нью-Йорке - было стабильным, но крайне медленным. Я трудился, как мул,
но у меня не было настоящих способностей. Я знаю людей, которые начинали
с моей помощью и делали гигантские скачки, в то время как я продвигался
медленным шагом. Я наблюдал за всем этим без особого удивления.

За все время до того дня, когда Уотерхауз зашел ко мне в офис в
начале ноября, мне довелось лишь обменяться с ним парой любезных фраз,
посещать вместе обязательный банкет, устраиваемый фирмой ежегодно в
октябре и встречаться чуть чаще накануне спада 196... года.

Этот визит был столь необычным, что у меня возникли неприятные мыли
об увольнении, равно как и надежды на неожиданное продвижение. Уотерхауз
стоял у двери, облокотившись о косяк, со своим сверкающим значком
общества Фи-Бета-Капа на пиджаке и говорил вежливые общие фразы - ничего
из того, что он сказал, не имело какого-то значения. Я ждал, когда он
закончит с любезностями и перейдет к делам: "Да, по поводу этой справки
Кейси" или "Нас попросили расследовать назначение мэром Салковича на..."
Но, казалось, дел никаких и не было. Он посмотрел на часы и сказал, что
ему была приятна наша беседа и что ему надо идти.

Я все еще не мог придти в себя от растерянности, когда он повернулся
и обронил: "Есть место, которое я посещаю по вечерам в большинство
вторников - что-то вроде клуба. В основном старые дурни, но некоторые из
них могут составить неплохую компанию. У них запас превосходных вин,
если вы ценитель. Время от времени кто-то из них рассказывает хорошую
историю. Почему бы вам не пойти как-нибудь вечером туда, Дэвид? Как мой
гость".

Я пробормотал что-то в ответ и до сих пор я не уверен, что я тогда
сказал. Я был смущен этим предложением. Казалось, что оно было сделано
под влиянием минуты, но его холодно-голубые англосаксонские глаза под
густыми завитками бровей явно говорили о другом. И если я не могу
вспомнить точно, что я ответил на это загадочное предложение, то только
потому, что в тот момент неожиданно понял, что нечто подобное я и ожидал
от него все это время.

В тот вечер Эллен восприняла эту новость с любопытством, переходящим
в раздражение. Я работал с Уотерхаузом, Карденом, Лаутоном, Фрейзером и
Эффингемом уже около пятнадцати лет, и было понятно, что я уже не мог
надеяться занять более высокое положение в фирме. Эллен же сочла, что
таким образом фирма нашла более дешевый способ моего вознаграждения за
службу.

"Старики, собирающиеся, чтобы рассказать истории о войне или поиграть
в покер, - сказала она. - Предполагается, что ты будешь проводить
счастливые вечера в библиотеке, пока они не отправят тебя на пенсию...
Да, я приготовлю тебе виски со льдом". Она нежно меня поцеловала. Бог
знает, что Эллен прочитала на моем лице, но она преуспела в этом за все
те годы, что мы прожили вместе.

Ничего не произошло в последующие недели. Когда я мысленно
возвращался к необычному предложению Уотерхауза - воистину необычное,
ибо оно исходило от человека, с которым я встречался не чаще двенадцати
раз в году и которого я видел в обществе от силы на трех приемах или
вечеринках, включая банкет фирмы в октябре, - мне начинало казаться, что
я неправильно истолковал выражение его глаз, и что он действительно
пригласил меня случайно и забыл об этом. Или даже сожалел, что так