том, не пора ли выстроить новую, в которой окна походили бы на окна, а
не на амбразуры дзотов, спортивная площадка не напоминала прогулочный
двор тюрьмы, а в классах зимой было бы достаточно тепло.
между котельной и кладовкой, забитой рулонами бумажных полотенец,
коробками с мелом, полками с методическими пособиями, давным-давно
устаревшими и вышедшими из употребления, и ведрами с пахучими рыжими
опилками. В кабинете, вмещавшем учительский стол и шесть ученических
парт, повернуться было негде, но все же Сэлли Рэтклифф постаралась
оформить свой класс как можно веселее. Она знала, что жизнь ее
подопечных - рекомендованных к занятиям с логопедом - заикающихся,
картавящих, шепелявящих, гундосящих и гнусавящих - и так была далеко
не сладкая, полная страхов от ощущения собственной неполноценности,
насмешек товарищей и излишней назойливости родителей. Не хватало,
чтобы и внешняя обстановка довершала безрадостную картину.
флюгера, стены были завешены красочными фотографиями теле- и рокзвезд,
а на двери пристроился плакат с изображением Гарфильда [Абрам Гарфильд
- 20-й президент США (прим. пер.).]. Слова, замкнутые в огромном
пузыре, вылетавшем изо рта Гарфильда, были следующие: "Если такая
дохлая кошка, как я, может гладко языком молоть, то вы и подавно
сможете".
назад, в кабинете скопилась огромная беспорядочная куча бумаг. Сэлли
собиралась потратить весь день на то, чтобы в них разобраться, но в
четверть второго пополудни собрала все, заткнула в тот самый шкаф,
откуда вытащила, захлопнула дверцу и заперла. Сама себя она
оправдывала тем, что грех сидеть взаперти в подвале в такой прекрасный
солнечный день, хотя печка и не работала, впервые за все время своего
существования именно тогда, когда надо. Но эти оправдания были не
вполне искренни. У Сэлли были на нынешний день обширные планы.
чтобы солнце отбрасывало лучи ей на колени и пригревало их, и
размышлять о таинственном куске дерева, купленном в магазине Нужные
Вещи.
ниспослана свыше как одно из чудесных свидетельств существования
Всевышнего, на которые то там, то сям изредка натыкаются счастливчики.
Держать эту деревяшку в руке - все равно что испить из
хрустально-чистого источника в жаркий день. Держать ее в руках - все
равно что насытиться, когда умираешь с голоду. Держать ее... Короче,
прикасаясь к ней, Сэлли испытывала восторг души. Кроме того, ее все
время что-то мучило. Она спрятала деревяшку в нижний ящик комода, под
белье, надежно заперла дверь дома, но все же постоянно беспокоилась,
что какой-нибудь бессовестный вор проберется в дом и умыкнет
основаны. Найдется ли такой вор, который, забравшись в дом, позарится
на ничем не примечательный кусок дерева, даже если его найдет? Но если
этот вор случайно прикоснется... если звуки, запахи и образы обольют
его с ног до головы, как обливают ее, стоит Сэлли сжать деревяшку в
своем маленьком кулачке... ну тогда...
устроится поудобнее и проведет часок в спокойных (или не совсем)
мечтаниях, чувствуя, как пол под ногами превратится в покачивающуюся
на волне палубу, слушая, как звери мычат, мяукают, лают, блеют, ощущая
ласку лучей солнца, такого незнакомого, нездешнего, дожидаясь того
волшебного момента - Сэлли была уверена, что он настанет, надо только
достаточно долго держать деревяшку в руке, сидеть тихо как мышь и
истово молиться - когда дно огромного деревянного судна со скрежетом
упрется в вершину горы. Она терялась в догадках, за какие подвиги Бог
избрал ее для своего всевышнего благословения, ее, единственную из
всех верующих, чтобы позволить насладиться великим чудом Его
прикосновения, но раз уж избрал, Сэлли намерена испытать это чудо
сполна, поелику возможно.
стоянке - молодая красивая женщина, с золотистыми волосами, высокая,
длинноногая. Об этих длинных ногах было много разговоров, когда Сэлли
Рэтклифф проходила мимо парикмахерской, гордо вышагивая в туфлях на
намеренно низких каблуках, зажав сумочку в одной руке и Библию,
испещренную мудрыми трактатами, в другой.
как-то Бобби Дагас. На что Чарли Фортин ответил:
твою задницу. Их хозяйка принадлежит Господу нашему Иисусу Христу и
Лестеру Пратту. Причем именно в такой последовательности.
снаружи вышагивала своими длинными ногами Сэлли Рэтклифф. Она
направлялась на Вечерние Библейские чтения для молодежи, проводившиеся
преподобным Роузом по четвергам в своем неведении и своей добродетели.
или иной прелестной принадлежности Сэлли, когда в парикмахерскую Клип
Джоинт заходил Лестер Пратт, а делал он это не реже чем раз в три
недели, чтобы не допускать беспорядка в своей по военному аккуратной
прическе. Всем до единого в городе, из тех, кто вообще об этом
задумывался, было ясно, что он безоговорочно верит в целомудрие Сэлли
и спорить с человеком такого сложения, как Лестер Пратт, не стоило. Он
был вполне доброжелательным и любезным малым, но во всем, что касалось
Бога и Сэлли, оставался непреклонно серьезен. Лестер был из тех, кто
при случае вырвет руки-ноги остряков откуда они растут и поменяет
местами.
горячей любви и глубокой привязанности, но до высшей точки
взаимопонимания никогда не доходило, поэтому Лестер возвращался домой
переполненный душевным и плотским трепетом, в мечтах о той, недалекой
уже ночи, когда ему не придется этот трепет унимать в самый
неподходящий момент. Он боялся только не потопить любимую в своих
столь долго сдерживаемых излияниях, когда это в самом деле произойдет.
завершения сексуального влечения; правда, в последние дни объятия
Лестера уже не производили на нее столь сильного впечатления. Она
обдумывала, не рассказать ли жениху о деревяшке со Святой Земли,
купленной в магазине Нужные Вещи и содержащей столь чудесные свойства,
но в конце концов решила этого не делать. Нужно бы, конечно. Чудесами
необходимо делиться. Большой грех оставлять их лишь для себя. Но она
была удивлена (и даже несколько испугана) чувством ревностного
обладания, рождавшегося всякий раз, когда возникало желание рассказать
об удивительном приобретении Лестеру и тем более разрешить подержать
его в руках.
этом задумалась. - Нет, это твое! Для него это не будет иметь такого
значения, как для тебя! Не может!
как и своим телом, но ни для того, ни для другого время еще не пришло.
стоянке машин было мало, и одной из них, самой новой и красивой, был
"мустанг" Лестера. Она постоянно мучилась со своей собственной машиной
- все время что-то выходило из строя в ходовой части - но проблема
разрешалась легко. Когда она сегодня утром позвонила Лесу и попросила
снова одолжить ей машину (только накануне днем вернула после
шестидневного пользования), он сразу согласился подогнать ей
"мустанга". Обратно он может и пробежаться, сказал Лестер, все равно
они с ребятами решили сегодня поиграть в футбол. Она догадывалась, что
он отдал бы ей машину, даже если бы она ему была нужна, и это казалось
вполне естественным. Она была странным образом убеждена, скорее
интуитивно, чем по опыту, что Лестер прыгнул бы через горящий обруч,
если бы только она приказала, и такое безрассудное обожание вызывало
наивную уверенность в своей неотразимости. Лес поклонялся ей, они оба
поклонялись Богу; все было так, как должно быть и будет всегда, и
вовеки веков, аминь.
сумочку, заметила что-то белое, торчащее из-под сидения. Это что-то
было похоже на конверт.
нечто подобное в "мустанге". Лес содержал машину в такой же чистоте и
порядке, как свою собственную персону. На конверте было написано всего
два слова, но они вызвали у Сэлли Рэтклифф весьма неприятное ощущение.
"Любовь моя" - вот что было написано размашистым почерком. Женским
почерком.
обнаружила, а конверт был запечатан.
машине Лестера, с закрытыми окнами и потеет как нервнобольная. Сэлли
включила мотор, опустила оконное стекло со своей стороны и перегнулась
через соседнее сидение, чтобы приоткрыть второе окно.
не пользовалась ни парфюмерией, ни косметикой, во-первых, потому, что
Орлов Алекс
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Володихин Дмитрий