Американской Лиги. Вот что происходило в большом мире, где жили
свободные люди.
узнал от самого Дюфресна спустя семь лет.
Нортону тихим мягким голосом. - Информация о наших финансовых делах
останется в тайне, я буду нем как рыба, и...
голова его почти касалась вышитых букв, оповещающих о грядущем
пришествии. Лицо коменданта было холодней могильного камня.
где-либо еще. Если Вы не хотите, конечно, чтобы библиотека опять
превратилась в одну маленькую комнату типа чулана, как это было раньше.
Надеюсь, это понятно?
будущее. И если я когда-нибудь еще буду нуждаться в успокоениях такого
сукиного сына, я о них попрошу специально. Я согласился на эту встречу,
потому что Вы утомили меня своими запросами, Дюфресн. Этому пора
положить конец. Я выслушивал бы идиотские истории типа Вашей дважды в
неделю, если бы пустил это дело на самотек. И каждый, кому не лень,
использовал бы меня как жилетку, в которую можно поплакаться. Я раньше
относился к Вам с большим уважением. Но теперь это закончилось. Вот и
все. Надеюсь, мы поняли друг друга?
чего?
показаниями и информацией, полученной из клуба, можно начать новое дело.
но тут и круглый идиот мог бы догадаться, что дело нечисто. Кешмен -
тюрьма к северу от Арустука, слабо охраняемая. Заключенные часто
посылаются на уборку картофеля, и это довольно тяжелая работа, но им
выплачивают хороший заработок. А также у этих людей есть реальная
возможность обучаться в CVI, престижном техническом институте, если у
кого возникает желание. Что самое главное для таких людей, как Томми,
людей с молодой женой и ребенком, отпускная программа в Кетмене довольно
свободная. Что означает реальный шанс хотя бы по выходным жить как
нормальный человек.
ездить на пикник.
потребовал взамен всего лишь одной маленькой услуги: не слова больше про
Элвуда Блейча. Томми предстояло решать, отправляться ли ему в Кешман или
оставаться здесь, где ему устроили бы действительно тяжкое существование
и вместо секса с женой предложили бы секс с тремя-четырьмя сестрами. -
Но почему? - Спросил Энди. - Почему Вы... - Да будет Вам известно, -
спокойно продолжал Нортон, - что я связывался с Роуд Айленд. Там
действительно содержался заключенный по имени Элвуд Блейч. Он был
выпущен на свободу во время последней амнистии, знаете, эти идиотские
правительственные программы, выдумка обезумевших либералов, позволяющая
уголовникам спокойно разгуливать по улицам. Блейч исчез.
о чем бы не стал болтать, если бы вышел на свободу, это же очевидно. Так
зачем же?
головную боль, - откровенно сказал Нортон. - Мне хорошо, что Вы
находитесь здесь, в Шоушенке, мистер Дюфресн. И пока я нахожусь на посту
коменданта. Вы на свободу не выйдете. Вы привыкли думать, что на голову
выше всех окружающих. Это очевидно, для этого достаточно посмотреть хоть
раз вам в глаза, и когда я впервые пришел в библиотеку, мне стало все
очевидно. Ощущение собственного превосходства написано у Вас на лбу
крупными буквами. Теперь Вы несколько изменились, и я этому рад. Не
думайте, что Вы для меня чем-то полезны, вовсе нет. Просто такого
человека не помешало бы поучить смирению. Вы привыкли шествовать по
прогулочному двору так, как будто это гостиная в доме Вашего приятеля, и
Вы приглашены на вечерний коктейль. Знаете, такие очаровательные
вечеринки, где всякий муж домогается чужой жены и все до одного
напиваются безобразно пьяными. Но больше Вы не будете прогуливаться
подобным образом, я в этом уверен. И буду следить на протяжении многих
лет с большим удовольствием за тем, чтобы к Вам не вернулась прежняя
самонадеянность. А теперь убирайтесь прочь.
личного экономиста сворачивается. И если Вы захотите впредь обходить
налоги и сводить концы с концами, обращайтесь в консультацию. Возможно,
Вам помогут.
затем прежний цвет вернулся к нему.
черная пометка в карточке. И пока Вы будете там сидеть, обдумайте мои
слова: если Вы прекратите на меня работать, я приложу все усилия, чтобы
библиотека вернулась в то состояние, в котором была до Вашего прихода. И
сделаю Вашу жизнь тяжелой... Очень тяжелой. Уж будьте спокойны, это я
обеспечить смогу. Вы потеряете свою одноместную камеру в пятом блоке,
поступающих сейчас много, так что будете жить с соседом. Потеряете все
ваши камешки, лежащие на окне, и лишитесь протекции охраны против
гомосексуалистов. Вы лишитесь всего... Ясно? Думаю, Энди было ясно все.
вещь в этом мире. Энди Дюфресн действительно изменился. Он продолжал
делать грязную работу на Нортона и заниматься библиотекой, все шло
по-прежнему. По-прежнему он заказывал выпивку на день рождения и
Рождество, по-прежнему отдавал мне недопитые бутылки. Время от времени я
доставал ему полировальные подушечки, и в 1967 я принес молоток: старый,
который он получил девятнадцать лет назад, совсем истерся...
Девятнадцать лет! Когда вы произносите эти слова, они звучат как
захлопывание двери в гробницу и дважды повернутый в замке ключ. Молоток,
который тогда стоил десять долларов, теперь поднялся до двадцати двух, и
мы с Энди печально улыбнулись, когда заключали сделку.
дворе. Правда, двор теперь стал меньше: половина его была
заасфальтирована в 1962 году. В любом случае, Энди находил достаточно,
чтобы ему было чем заниматься. Когда он заканчивал обрабатывать камень,
помещал его на подоконник. Энди говорил мне, что он любит смотреть на
камешки, освещаемые солнечными лучами, на кусочки планеты, которые он
взял из пыли и грязи и отшлифовал до зеркального блеска. Аспидный
сланец, кварц, гранит. Крошечные скульптуры, склеенные заботливыми
руками Энди. Осадочные конгломераты, отполированные так, что можно было
ясно видеть, что они составлены из слоев различных пород, отлагавшихся
здесь на протяжении многих веков. Энди называл такие образцы
"тысячелетние сэндвичи".
оставить место для новых. Большинство из тех камней, что покинуло его
комнату, перешло ко мне. Считая те, самые первые, напоминающие запонки,
у меня было пять экземпляров. Одна скульптура человека, мечущего копье,
два осадочных конгломерата, тщательно отполированных. У меня до сих пор
хранятся эти камни, и я часто верчу их в руках, думая о том, сколь много
может добиться человек, если у него есть время и желание.
изменился Энди в глубине души, он был бы доволен результатами своих
трудов. Но для этого ему пришлось бы заглянуть чуть глубже, чем он
привык.
на званом ужине. Я называл такое поведение чуть иначе, но прекрасно
понимаю, что именно имел ввиду комендант. Я уже говорил, что Энди носил
свою свободу как невидимый пиджак, и хотя он находился за решеткой,
никогда не походил на заключенного. Глаза его никогда не принимали
отсутствующего тупого выражения. Он никогда не ходил так, как
большинство здесь - сгорбившись, вжав голову в плечи, тяжело переставляя
ступни, словно они налиты свинцом. Нет, не такой была походка Энди:
легкий шаг, расправленные плечи, будто он возвращается домой, где его
ждет прекрасный ужин и красивая женщина вместо пресного месива из
овощей, переваренной картошки и двух жирных жестких кусочков того, что
скорее можно назвать пародией на мясо... Плюс картинка с Реквель Элч на
стене. И за все эти четыре года, хотя Энди и не стал таким же, как
остальные, он приутих, замкнулся в себе, стал более молчаливым и
сосредоточенным. И кто может его винить? Разве что Нортон.
чемпионата. Это был сказочный год, год, когда "Ред Соке" стали
победителями. Первое место вместо предсказываемого Лас Вегасом девятого.
Когда это случилось - когда команда стала призером Американской лиги -
невиданное оживление охватило всю тюрьму. Это была какая-то идиотская
радость, странное ощущение, что если ожила безнадежная, казалось бы,
команда - то шанс на воскресение есть у всякого. Теперь я едва ли смогу
объяснить природу этого чувства, как бывший битломан не объяснит причин
своего сумасшествия, когда оно уже прошло. Но тогда все это было вполне
доступным и реальным. Всякое радио включалось на волну радиостанции,
Сертаков Виталий
Рыбаков Вячеслав
Херберт Фрэнк
Роллинс Джеймс
Суворов Виктор
Посняков Андрей