переходил дорогу в направлении аптеки, где, очевидно, намеревался сделать
какие-то покупки. Это, как я понял, и был Джо Сарджент, о котором
рассказывал мне кассир; однако не успел я еще как следует рассмотреть черты
его лица, как меня внезапно охватило, словно волной захлестнуло, чувство
смутной неприязни и даже брезгливости, которую я не мог ни понять, и
объяснить. Мне почему-то показалось вполне естественным, что местные жители
избегают ездить на автобусе, которым управляет подобный человек, и вообще
стараются свести к минимуму любые контакты как с ним самим, так и с его
земляками.
пытаясь уяснить для себя причину внезапно нахлынувшего чувства. Это был
худой мужчина ростом где-то под метр восемьдесят, с покатыми плечами, одетый
в потрепанное гражданское платье синего цвета и потертую кепку для гольфа.
На вид ему было, пожалуй, лет тридцать пять, хотя странные глубокие складки
по бокам шеи сильно старили этого человека, особенно если не присматриваться
к его туповатому, невыразительному лицу. У него была узкая голова,
выпученные водянисто-голубоватые глаза, которые, как мне показалось, никогда
не моргали, плоский нос, скошенные лоб и подбородок и странно-недоразвитые
уши. Его подбородок и толстая верхняя губа, равно как и покрытые крупными
порами сероватые щеки, были практически лишены какой-либо растительности,
если не считать редких желтоватых волосков, которые где курчавились, а где
лежали прилизанными, слипшись в неровные и нерегулярные прядки, тогда как
сама кожа была какой-то шершавой и шелушащейся, словно от неведомой мне
хронической болезни. Руки у него были крупные, покрытые толстыми венами, и
также очень неестественного серовато-голубоватого оттенка. На фоне довольно
массивных кистей пальцы смотрелись нелепо короткими и, казалось, были
постоянно подогнуты, даже вжаты в толщу ладоней, Пока он возвращался к
автобусу, я обратил внимание и на его неуклюжую, покачивающуюся походку, а
также на то, что ступни были просто гигантского размера. Чем дольше я
смотрел на них, тем сильнее меня охватывало недоумение: как же он умудряется
находить себе обувь нужного размера.
усиливало мое отвращение к его внешнему виду. По всей видимости, он работал
или жил где-то поблизости от рыболовецких доков, поскольку за ним тянулся
шлейф резкого, характерного рыбьего запаха. И все же, если в его жилах и
текла какая-то чужеродная кровь, то я даже не решался предположить, какой
именно- расе она могла при-, надлежать. Все странности и нелепости его
внешности были определенно не азиатского, полинезийского или негроидного
происхождения, и все же я теперь во многом понимал людей, считавших его
чужаком, хотя самому мне показалось, что речь здесь может идти не столько о
чужеземном облике, сколько о биологическом вырождении.
предвиделось, я испытал явную досаду, поскольку мне по какой-то непонятной
причине отнюдь не улыбалась перспектива совершить поездку наедине с таким
водителем. Однако, когда настало положенное время, я был вынужден укротить
свои привередливые сомнения и проследовал за водителем в салон, сунув ему
при входе долларовую бумажку и пробормотав одно-единственное слово:
"Иннсмаут", Он протянул мне сдачу в сорок центов и на мгновение окинул меня
довольно любопытным взглядом, хотя при этом и не вымолвил ни слова.
сидел и он -- уж очень хотелось во время поездки полюбоваться панорамой
береговой линии.
газов, шумно загрохотал по мостовой мимо старых кирпичных зданий,
выстроившихся вдоль
показалось, что все они избегают смотреть в сторону проезжающего мимо них
автобуса, или, точнее, стараются делать вид, что не смотрят на него. Вскоре
мы свернули налево на Хай-стрит, где дорога оказалась более ровной и
гладкой. Путь наш пролегал мимо величавых старинных особняков раннего
республиканскою периода, и еще более старых колониальных фермерских домов,
затем мы миновали Лоувер-Грин и Паркер-ривер, пока наконец не выехали на
длинную и монотонную дорогу, тянувшуюся вдоль открытого всем ветрам
побережья.
поросший осокой и приземистым кустарником ландшафт становился с каждым
километром пути все более пустынным. Из своего окна я видел синие воды и
песчаную линию Сливового острова -- к тому времени мы почти вплотную
приблизились к берегу оказавшись на узкой проселочной дороге, которая
ответвлялась от основного шоссе, связывавшего Роули с Ипсвичем. Я не замечал
никаких построек, а по состоянию дорог предположил, что движение в этой
части местности особой оживленностью не отличалось. На невысоких, изъеденных
ветрами и непогодой телеграфных столбах было натянуто всего два провода.
Временами мы проезжали по грубо сколоченным деревянным мостам, перекинутым
через образованные приливом протоки, обширная сеть которых простиралась
далеко вглубь и делала этот район еще более изолированным и уединенным.
остатки каменного фундамента, чуть выступавшего над зыбучими песками -- это
напомнило мне страницы какой-то книги об истории этой местности, в которой
говорилось, .что некогда это был благодатный и плотно заселенный людьми
район. Все изменилось, как в ней говорилось, почти внезапно -- сразу после
эпидемии 1846 года, -- и, если верить старинным преданиям, имело какую-то
связь со скрытыми дьявольскими силами. На самом же деле, как я полагал, все
объяснялось лишь неразумной вырубкой леса вдоль береговой линии, то лишило
местность ее естественной зашиты и открыло путь для нашествия подгоняемых
ветрами песков.
раскинувшийся слева от нас безбрежный простор Атлантического океана, Наша
узкая дорога стала круто забирать вверх, и я испытал странное чувство
беспокойства, глядя на маячивший впереди одинокий горный хребет, где изрытая
колеями лента дороги, казалось, смыкалась с голубым небом. Складывалось
такое впечатление, будто автобус намеревался продолжать свое бесконечное
восхождение, оставляя позади себя населенную людьми землю и стремясь
сомкнуться с неизведанной тайной верхних слоев воздуха и сводчатого
небосклона. Запах моря приобрел зловещий скрытый смысл, а молчаливо
наклонившаяся, напряженная спина и узкая голова водителя стали казаться мне
особенно ненавистными. Взглянув на него, я заметил, что задняя часть его
черепа, как и щеки, почти лишена волосяного покрытия, и лишь клочки
желтоватой растительности, покрывают сероватую, шелушащуюся поверхность его
затылка.
раскинувшуюся внизу обширную долину, где Мэнаксет сливался с притоками и
устремлялся к северу вдоль вытянутой вереницы скалистых гор, а затем
поворачивал к мысу Анны. В дымке просматривавшегося вдалеке горизонта я смог
различить расплывчатые очертания одиноко стоявшей горы -- это был
Кингспорт-хэд, увенчанный старинной и древней постройкой, о которой было
сложено так много легенд. Однако уже через мгновение все мое внимание было
привлечено более близкой панорамой, раскинувшейся прямо под нами. Это был
тот самый окутанный мрачными тенями подозрения и всеобщей неприязни
Иннсмаут.
заполненный компактными постройками, однако в нем определенно ощущался
непривычный дефицит зримой, ощутимой жизни. Над хитросплетением черных
дымоходов не курился ни единый дымок, а три высокие некрашенные колокольни
холодно маячили на фоне омываемого морем горизонта. Вершина одной из них
порядком разрушилась, а несколько ниже в ней и в еще одной -- в ее соседке
-- чернели круглые отверстия, оставшиеся от некогда располагавшихся в них
башенных чаев. Необъятная для взора масса провисающих двускатных крыш и
заостренных фронтонов домов с пронзительной ясностью свидетельствовали о
явном и далеко зашедшем упадке, а по мере того как мы продвигались по
пустынной дороге, я мог со все большей отчетливостью видеть, что во многих
крышах зияют черные провалы, а некоторые обвалились целиком. Были там и
большие, квадратные дома, выстроенные в георгианском стиле, с унылыми
куполообразными крышами. Располагались они преимущественно вдали от кромки
воды и, возможно, именно поэтому пара из них имела относительно крепкий вид.
В сторону материка тянулась проржавевшая, поросшая травой железнодорожная
ветка, обрамленная покосившимися телеграфными столбами -- на сей раз без
проводов, -- и едва различимые полоски старых проселочных дорог, соединявших
город с Роули и Ипсвичем.
в самой ее середине я смог различить белую башню довольно неплохо
сохранившегося кирпичного строения, отдаленно напоминавшего какую-то
небольшую фабрику. Длинная кромка гавани была обильно засорена песком и
огорожена старинного вида каменными волноломами, на которых я начал смутно
различать крохотные фигурки сидящих рыбаков; у самого дальнего края ее
виднелось то, что походило на остатки фундамента некогда стоявшего там
маяка. Песчаный язык как бы образовывал внутреннюю поверхность береговой
линии гавани, и я увидел стоявшие на нем ветхие хибарки, застывшие в
непосредственной близости от полоски суши рыбацкие плоскодонки со спущенными
в воду якорями, и беспорядочно разбросанные по берегу рыбацкие корзины для
рыбы и омаров. Единственное глубокое место, как мне показалось, находилось
там, где русло реки, протекавшей за башенной постройкой, поворачивало на юг
и соединялось с океаном у дальнего края волнолома.
нависавших над водой своими исковерканными, напрочь сгнившими краями, причем
те из них, которые уходили дальше на юг, казались наиболее стл6вшими и
заплесневелыми. А дальше, уже в океанском просторе, я смог различить -- даже
несмотря на высокий прилив -- длинную черную полоску едва выступавшей над
водой суши, которая, несмотря на всю свою неопределенность и размытость,
почему-то показалась мне довольно зловещей. Насколько я мог судить, это и
Конан-Дойль Артур
Лондон Джек
Посняков Андрей
Рыбаков Вячеслав
Шилова Юлия
Круз Андрей