джинсы с кожаными латками на коленях. Куртка была старая, потертая, и на
спине флюоресцентными красками была нарисована вставшая на хвост кобра с
полностью расправленным капюшоном. Краска уже начала шелушиться и
осыпаться, словно кобра линяла, меняя кожу. Мотоцикл с грохотом уносился на
север, разрезая встающую впереди стену тишины, оставляя за собой
разбуженных дрожащих обитателей пустыни. Аляповато нарисованный плакат -
несколько голубых музыкальных нот, парящих над парой красных пивных
бутылок, показался справа от шоссе. Полотно плаката было, словно оспой,
испещрено старыми дырами от пистолетных выстрелов. Края дыр успели порыжеть
на солнце. Всадник мотоцикла бросил небрежный взгляд на плакат, где
значилось : "Прямо впереди! ВОДОПОЙ!" Ниже было добавлено: " Заправь ее как
следует, приятель ".
фоне ночного неба. Водитель начал снижать скорость. Стрелка спидометра
быстро опустилась до восьмидесяти, потом до семидесяти, шестидесяти...
Впереди уже были видны голубые неоновые буквы "Водопой", светившиеся над
входом в приземистое деревянное здание с плоской пыльной красной крышей.
Вокруг строения, словно усталые осы вокруг улья, сгрудились три автомашины,
джип и пикап-грузовик, большая часть голубоватой краски которого уже
облупилась до красной грунтовки.
выключил двигатель. Грохот мотоциклетного двигателя тотчас же сменился
носовым голосом Фрэдди Фендера, поющего о "растраченных днях и пропавших
ночах". Водитель опустил ножку подставки, позволяя черному "харли" легко
податься назад, словно присевшему отдохнуть зверю. Когда он отошел от
машины, мускулы его были напряжены, словно струны рояля, и в той точке, где
сходятся ноги, жарко пульсировало.
резкими хищными чертами, белое, как только что высеченное из мрамора. В
темневших на этом необыкновенно белом лице провалах глазниц скрывались
белые зрачки, чуть разбавленные розоватостью сосудов. На расстоянии они
казались розовыми, как у кролика, но вблизи было видно, что это глаза змеи
- холодные, блестящие, немигающие, гипнотизировавшие. Волосы у него были
желтовато-белые, коротко стриженные. Голубоватые вздутые вены на виске
пульсировали почти что в ритм с грохотом ударника из музыкального автомата
- джук-бокса. Он повесил шлем на ручку мотоцикла и направился к зданию,
бросив взгляд на стоявшие возле него машины. В кабине грузовика на полке
лежала винтовка, у одного автомобиля на заднем бампере была сделана
надпись: "Нацепи всем им рога!", над зеркальцем заднего вида в джипе
болталась пара зеленых игральных костей.
воздухе стлался сигаретный дым, все шестеро мужчин, находившиеся там - трое
играли в карты, двое у бильярдного стола, один за стойкой бара - подняли на
него глаза и замерли. Мотоциклист-альбинос по очереди ответил на каждый
взгляд, потом сел на один из табуретов у стойки, и кобра на его спине в
полумраке комнаты показалась цветовой вспышкой. После нескольких секунд
тишины один из игроков ударил кием по бильярдному шару. Удар прозвучал,
словно выстрел...
красной клетчатой рубашке и пыльных "левисах", которые не меньше сотни раз
побывали на колючей проволоке. У него был тягучий техасский выговор. - По
крайней мере, я подпортил тебе удар, а, Метти?
он, казалось, из одних ног и рук. Кроме того, у него были рыжие волосы и
нахмуренный лоб, блестевший от пота из-под грязной ковбойской шляпы. Он
медленно жевал зубочистку, стоя у самого стола и не спеша оценивал
положение шаров, одновременно поглядывая на этого странного белесого типа
углом глаза.
черными глазами, которые словно были придавлены тяжелыми веками, двинулся
вдоль стойки бара, следуя за мокрой тряпкой, которую его ладонь толкала
вперед.
мгновение ему показалось, будто в позвоночник ему ткнули альпенштоком. Он
бросил взгляд в сторону Слима Хокинса, Бобби Хейзелтона и Рея Коупа, уже
третий час сидевших за своим регулярным покером, в который они всегда
играли в пятницу по вечерам. Он заметил, что Бобби ткнул Рея локтем в ребра
и ухмыльнулся, качнув головой в сторону бара.
вид был уж слишком экстравагантный, грязноватый и нездоровый. Едва ли это
взрослый мужчина, скорее всего, ему лет девятнадцать или двадцать. Лучи
взял с полки пивную кружку, из стучащего холодильника бутылку "Одинокой
звезды". Из джук-бокса полился голос Долли Партон, которая начала петь о
том, как "горю я, малыш, горю". Лучи подтолкнул кружку вдоль стойки в
направлении альбиноса, и тут же быстро отодвинулся, натирая тряпкой
деревянный прилавок. У него было такое чувство, что он потеет в жарком
сиянии полуденного солнца.
них вкатился в боковую лузу.
тридцать пять, верно?
Человек не может сосредоточиться на игре!
покер.
поверх своих королей и десяток. Он был наездником в сезонном родео, с
короткой стрижкой и сверкающим золотым зубом. Три года назад он уже
нацелился на первое место по Техасу, когда черный зверь, а не лошадь, по
кличке Твистор, сбросил его и сломал в двух местах ключицу. - Музыка
помогает думать. Вил, иди-ка сюда, я должен помочь тебе носить тяжелый
бумажник, он тебе карман оттягивает.
потрудиться.
потом на Бобби. - Вы, парни, лучше присматривайте за стариной Бобби, -
предупредил он. - В прошлую пятницу он нагрел меня на полсотни зелененьких.
столе, и Слим Хокинс сказал мрачно: "дерьмо-о".
Хокинс опустошил бумажный стаканчик и снова сказал таким же мрачным
голосом:
"Чертов мальчишка, - подумал он, сузив свои голубые холодные глаза,
обрамленные усталыми морщинами. - Небось не знает, каково зарабатывать себе
на жизнь. Может, он из тех панков, что несколько дней назад грабанули
магазин у Джеффа Харди в Пекосе. - Он смотрел, как альбинос подносит к
губам кружку с пивом. - Ручки у него в перчатках, наверное такие же
беленькие и мягкие, как бедра у Мери Руф Кеннон". У него самого ладони были
большие и мозолистые, покрытые многочисленными ссадинами и шрамами после
десяти лет работы на ранчо.
пластинка, некоторое время шипела, как будто горячий жир на сковородке,
потом Вейлон Дженнингс запел о том, как он отправится в Люкенбич, штат
Техас. Метти крикнул Лучи, заказывая новую бутылку "Одинокой звезды" и
свежую пачку "Мальборо".
начал слегка улыбаться сам себе, словно вспомнил какой-то анекдот, но
улыбка была жуткой и холодной, и Лучи повел зябко плечами, когда случайно
взгляд его упал на лицо альбиноса, альбинос развернулся на своем табурете,
отвел назад руку с кружкой и запустил ею прямо в музыкальный автомат.
Цветное стекло и пластик полетели во все стороны с таким грохотом, словно
одновременно выпалила дюжина ружей. Голос Вейлона Дженнингса перешел в
пронзительный фальцет, потом прогрохотал басом, словно диск проигрывателя
сошел с ума. Замигали лампочки, пластинка окончательно остановилась. В баре
повисла мертвая тишина, нарушаемая лишь позвякиванием осколков стекла,
падавших на пол.
Он уставился на искалеченный джу-бокс. "Мадре де диос! - подумал он. - Эта
штука обошлась мне пять лет назад в триста долларов!". Потом он повернулся
к альбиносу, который наблюдал за барменом с улыбкой, не более веселой, чем
оскал черепа. Наконец Лучи обрел власть над своим голосом.
словно озоном, запахло опасностью и натянутыми нервами.
альбинос сказал:
выступили капли пота.
к мужчинам. Его улыбка буквально заморозила всех, кроме Вила Джекса,