выпрямилась, как Афродита, выходящая из пены морской, и
поклонилась зрителям с поистине королевской грацией.
Восторженная публика, а более всего-старшая ее часть, начала
свистеть и требовать большего, но тщетно: исчерпав свой
репертуар, артистка благодарно потрясла головой и мелким шажком
ушла со сцены, таща за собой облако мыльных пузырей.
пари, что ни одной из вас такое не пришло бы в голову.
нас.
что было подозрительно похоже на подмигивание, сладко
улыбнулась, произнесла: "Я очень рада, что вам это нравится", -
и пошла дальше, я же тем временем недоверчиво задумался над
смыслом ее слов. А заодно проводил их взглядом, чтобы
проверить, не идет ли кто-нибудь за ними. Так и оказалось:
сперва двинулся какой-то очень толстый, массивно сложенный тип
с обвисшими щеками и добродушной миной, - но это не имело
значения, потому что следом за ним поднялись десятки других.
Главное событие вечера закончилось, такие великие минуты
выпадали редко, всего три раза за вечер - семь вечеров в
неделю, - так что эти люди отправились на более сочные
пастбища, где можно было набраться водки за четверть здешней
цены.
видимость соответственно улучшилась. Я огляделся, но не заметил
ничего интересного. Кельнеры кружили по залу. В выпивке,
которую мне подали, только химический анализ мог бы выявить
микроскопические следы виски. Какой-то старик вытирал
танцевальный круг неторопливыми, ритуальными движениями
капеллана, исполняющего святой обряд. Окрестр, слава богу,
молчал, энергично поглощая пиво, пожертвованное ему каким-то
начисто лишенным музыкального слуха клиентом. А потом я увидел
ту, ради которой сюда пришел, хотя полагал, что этим вечером
уже не увижу ее.
сторону зала, укутав плечи шалью, и какая-то девушка что-то
шептала ей на ухо. Из напряженного выражения их лиц и нервных,
торопливых жестов следовало, что известие довольно срочное.
Астрид несколько раз кивнула, потом пробежала через
танцевальный круг и вышла парадной дверью. С отсутствующим
видом и не спеша я двинулся за ней. Мне без особого труда
удалось догнать ее и оказаться в нескольких шагах позади,
когда она свернула на Рембрандтплейн. И остановилась. Я тоже
остановился, глядя туда, куда глядела она, и слушая то, что она
слушала.
в эту ночную пору кафе было почти полно, и по страдальческим
лицам клиентов легко читалось, что они выложили бы любую сумму,
лишь бы он убрался отсюда. Этот балаганчик, видимо, был точной
копией того, перед "Рембрандтом", с такими же яркими
красками, многоцветным балдахином и так же одетыми куклами,
танцующими на своих эластичных нитках. Разве что исполнение
было похуже-с точки зрения как механизма, так и музыки. У этого
шарманщика, тоже старика, была длинная, развевающаяся седая
борода, очевидно, не мытая и не чесанная с тех пор, как он
отпустил ее, а также лоснящаяся шляпа и английский военный плащ
по самые щиколотки. Мне почудилось, что среди тявканья, стонов
и сопения шарманки удается разобрать фрагмент "Цыганерии",
хотя, бог свидетель, Пуччини никогда не приказывал умирающей
Мими страдать так, как она страдала бы, очутись в этот вечер на
Рембрандтплейн.
видимо, серьезная публика, состоящая из одного человека. В нем
можно узнать одного из той группы, что я видел у шарманки перед
"Рембрандтом". Одежда его была потерта, но опрятна, черные
волосы сосульками падали на страшно худые плечи, торчащие под
пиджаком, как палки. Даже с расстояния в двадцать шагов было
видно, что пагубный процесс в нем зашел уже слишком далеко:
щеки трупно ввалились, а кожа приобрела цвет старого
пергамента.
случае, не из любви к бедной Мими, а просто для того, чтобы
сохранить равновесие и не упасть. Очевидно, молодой человек
очень плохо себя чувствовал и ему хватило бы одного
неосмотрительного движения, чтобы рухнуть наземь. Время от
времени все его тело сотрясали неудержимые судороги, а из
гортани вырывались всхлипы или хрипение. Старик в плаще,
видимо, считал его не особенно выгодным клиентом, потому что
нерешительно крутился рядом, осуждающе причмокивая и беспомощно
разводя руками, весьма похоже на слегка свихнувшуюся квочку.
Кроме того, он то и дело беспокойно озирал площадь, словно
опасаясь чего-то или кого-то.
виновато улыбнулась старику, обняла рукой юношу и потянула его
за собой. Какое-то время он силился выпрямиться, и тогда стало
заметно, что он довольно высок, по крайней мере на шесть дюймов
выше девушки, но рост только подчеркивал его скелетообразное
сложение. Глаза неподвижные и остекленелые, лицо человека,
погибающего от голода, щеки запали так неправдоподобно, что,
казалось, зубов за ними нет. Астрид пыталась
полувести-полунести его, но хотя истощение достигло такой
степени, что он никак немог быть намного тяжелее ее, его, а
вместе с ним и Астрид, мотало из стороны в сторону.
впечатление было таково, будто обнял скелет, - и принял от
Астрид этот груз. Она взглянула на меня, ее темные глаза
наполнились смятением и страхом. Не думаю, чтобы моя кожа цвета
сепии располагала ее к доверию.
справлюсь.
Лимэй. Она вгляделась.
- Еще несколько часов назад вы никогда меня не видели, даже не
знали моей фамилии, а теперь, когда я так загорел и
похорошел... оп-ля!
едва не выскользнул из моих рук. Не подлежало сомнению, что мы
оба недалеко уйдем, вытанцовывая такой вальс по Рембрандтплейн,
так что пришлось нагнуться, чтобы перекинуть его через плечо,
как это делают пожарники. Она в ужасе схватила меня за руку:
легкий способ.
заберет! Я выпрямился, снова обнял его и постарался удерживать
как можно ближе к вертикальному положению.
Вы и ван Гельдер.
высокомерно. - Как уже было сказано, братик Георг находится в
исключительно невыгодном положении, ибо достаточно знаком
полиции. Бывший заключенный в качестве брата - это, с точки
зрения общества, минус.
кого-нибудь, кто бы выглядел таким угнетенным и проигравшим по
всем статьям.
ее. - Недалеко отсюда.
ярдов боковой улицей-если можно назвать улицей тесный и мрачный
проход за "Новым Бали". Ступеньки, ведущие в жилище Астрид,
высотой и крутизной превосходили все, что я прежде видел, а с
перевешенным через плечо Георгом взбираться по ним было
особенно трудно. Астрид отворила ключом дверь своей квартиры,
которая оказалась немного больше клетки для кроликов и
состояла, насколько могу судить, из крохотной гостиной и
прилегающей к ней столь же мизерной спальни. Я прошел в
спальню, уложил Георга на кровать, выпрямился и отер лоб.
полегче, чем эти ваши проклятые ступеньки, -произнес я с
чувством.
Георгом... "Новый Бали" не особенно щедр.