не без опаски, потому что в нескольких футах подо мной сквозь
щель в двухстворчатом грузовом люке верхнего этажа пробивался
яркий свет и невозможно было предсказать, как долго эти двери
останутся закрытыми.
описывал теперь дугу радиусом почти в девятнадцать футов. Я
опустил его еще ниже, гадая, скоро ли привлечет внимание
часового тихий свист, с каким ключ рассекает воздух, но, к
счастью, в этот момент внимание часового сосредоточилось на
чем-то ином. На улице появился голубой пикап, прибытие которого
помогло мне вдвойне: наблюдатель наклонился, сильнее
высунувшись из окна, чтобы присмотреться к машине, а шум мотора
заглушил все звуки, способные предупредить его об опасности со
стороны раскачивающегося над ним ключа.
заглох. Ключ был как раз в верхней точке своей дуги. Когда он
пошел вниз, я выпустил между пальцами еще два фута шнура.
Охранник, с безнадежным опозданием спохватившийся было, что не
все в порядке, повернул голову, аккурат в самый миг, чтобы
получить всей тяжестью ключа в лоб. Он рухнул, словно на него
обвалился, железнодорожный мост, медленно сполз назад и пропал
из виду.
мне рукой. Я ответил приветственным жестом, проверил,
по-прежнему ли прочно маленький револьверчик сидит в моем
носке, держась за карниз, опустился животом на подъемную балку,
потом изменил позицию, перенес вес на левую руку, и правой
достал пистолет из подмышечной кобуры, взял его в зубы, повис,
вцепившись и балку, откачнулся всем телом назад, потом- вперед,
левой ногой дотянулся до парапета, а правой резко ударил в
грузовые двери, одновременно спрыгивая с балки и хватаясь
руками за створки. И едва коснувшись ногами пола, уже сжимал
пистолет в правой руке.
уже была обряжена в длинную юбку с Хейлера и вышитый лиф, а за
руки ее держали румяные, жизнерадостные, добродушные
Моргенштерн и Муггенталер, ясные, отеческие улыбки которых тут
же застыли, словно в стоп-кадре. Гудбоди, стоявший ко мне
спиной, как раз поправлял, приводя в соответствие со своими
эстетическими требованиями, чепец на голове Белинды. Он
медленно обернулся. Щеки его обвисли, глаза расширились, а
кровь отхлынула от лица, которое почти сравнялось по цвету с
его снежными волосами..
секунд она смотрела на меня, не веря собственным глазам, потом
стряхнула с себя обессилевшие вдруг руки Моргенштерна и
Муггенталера и подбежала ко мне. Сердце ее стучало, как у
пойманной птицы, но только это и выдавало, что она здесь
испытала.
позволяла боль в лице, я поинтересовался:
Так мы все и стояли, не обменявшись ни словом, пока де Граф и
ван Гельдер не взбежали с топотом по лестнице. Ровным счетом
ничего не происходило. Готов присягнуть, что ни один из них
даже не моргнул. Белинду начала бить неудержимая крупная дрожь-
естественная реакция, но все же она сумела бледно улыбнуться
мне, и я знал, что более тяжелых последствий не будет:
парижский Интерпол недаром выбрал именно ее.
в руках, молча разглядывали эту сцену. Наконец де Граф спросил:
господина...
серьезно откликнулся ван Гельдер. - Трое известных и уважаемых
граждан Амстердама...
болит.
угораздило?
высказывание Астрид, услышанное мной на аэродроме, но развивать
тему у меня не было ни малейшего желания. - Ну что, можно
рассказывать?
как мне показалось, прийти в себя. - Он мне об этом рассказал.
Говорил и улыбался.
противиться... Итак, господа, - я повернулся к полицейским, -
присмотритесь хорошенько к этому Гудбоди. Наиболее садистский и
психоптатичный убийца, какого я встречал и даже о каком
когда-либо слышал. Человек, который повесил Астрид Лимэй на
крюке. Человек, который приказал заколоть Мэгги вилами на лугу
в Хейлере. Человек, который...
видно, что это - не умещается у него в голове.
безумия, оказавшегося смертельным. Человек, который пытался и
меня убить тем же способом, человек, который сегодня трижды
пытался меня убить. Человек, который сует бутылку джина в руку
полубеспамятного наркомана, отлично зная, что это - смерть.
Который после бог знает каких истязаний и пыток бросает в канал
людей, обмотанных оловянными трубами. Который принес
деградацию, безумие и смерть тысячам одурманенных людей во всем
мире. Он сам назвал себя главным кукловодом, который приводит в
движение тысячи насаженных на крюки кукол на цепях и
заставляет всех их танцевать то, что он им сыграет. Танец
смерти.
ошеломленным. - Этого не может быть. Доктор Гудбоди?
Священник...
досье. Бывший член "Коза ностра" с Восточного побережья. Но
даже мафиози не могли его переварить. Как известно, они никогда
не убивают без цели, но только из принципиальных коммерческих,
так сказать, соображений. А Катанелли убивал, потому что
влюблен в смерть. Вероятно, когда был мальчиком, обрывал мухам
крылышки. Когда же вырос, мухи перестали его удовлетворять. Ему
пришлось покинуть Соединенные Штаты - мафия вынудила его.
возвращался на щеки Гудбоди. - Это возмутительно. Это...
пальцев и антропометрическая карта. Должен сказать, что шло у
него тут все как по маслу. Заходящие в порт пароходы оставляют
героин в герметически закупоренном и снабженном грузилом
контейнере у одного из буев при входе в порт. Потом героин
забирает баржа и перевозит на Хейлер, где передает в тамошнюю
кустарную мастерскую, выпускающую кукол, которые затем попадают
сюда, в этот оптовый магазин. Вполне безобидно, не правда ли?
Только вот одна из многих, специально помеченная кукла начинена
героином.
не можете доказать.
убить вас через несколько минут. У него целая организация, у
этого нашего приятеля Катанелли. На него работали все, от
шарманщика до исполнительницы стриптиза. Шантаж, деньги,
наркотики, наконец, угроза смерти - и любой был нем, как могила.
мной. - Но каким образом?
небольшую, оставляли тут, в куклах. Другие куклы шли в
розничную продажу - в магазины или на лоток, с которого они
продаются в парке Вондел, а также, вероятно, на другие лотки.
Девушки Гудбоди закупали эти особо помеченные куклы в
совершенно легальных магазинах и посылали их за границу мелким
распространителям героина либо наркоманам. В парке Вондел куклы
задешево сбывали шарманщикам, которые были связующим звеном с
кончеными наркоманами, достигшими такой безнадежной стадии, что
нельзя им позволить появляться в приличных ресторанах, если,
конечно, такие паршивые притоны, как "Новый Бали", можно
назвать приличным рестораном.