очевидно, должно увеличивать ее центростремительную силу, уменьшая
центробежную. Иными словами, действие солнечного притяжения постоянно
усиливается, и комета с каждым периодом приближается к солнцу. Другого
объяснения этому изменению орбиты не придумаешь. Кроме того, замечено, что
поперечник кометы быстро уменьшается с приближением к солнцу и столь же
быстро принимает прежнюю величину при возвращении кометы в афелий. И разве
это кажущееся уменьшение объема кометы нельзя объяснить, вместе с господином
Вальцом, сгущением вышеупомянутой эфирной среды, плотность которой
увеличивается по мере приближения к солнцу? Явление, известное под именем
зодиакального света, также заслуживает внимания. Чаще всего оно наблюдается
под тропиками и не имеет ничего общего со светом, излучаемым метеорами. Это
светлые полосы, тянущиеся от горизонта наискось и вверх, по направлению
солнечного экватора. Они, несомненно, имеют связь не только с разреженной
атмосферой, простирающейся от солнца по меньшей мере до орбиты Венеры, а по
моему мнению, и гораздо дальше [Этот зодиакальный свет, по всей вероятности,
то же самое, что древние называли "огненными столбами": Emicant Trabes quos
docos vocant.. См.: Плиний, II, 26.]. В самом деле, я не могу допустить,
чтобы эта среда ограничивалась орбитой кометы или пространством,
непосредственно примыкающим к солнцу. Напротив, гораздо легче предположить,
что она наполняет всю нашу планетную систему, сгущаясь поблизости от планет
и образуя то, что мы называем атмосферными оболочками, которые, быть может,
также изменялись под влиянием геологических факторов, то есть смешивались с
испарениями, выделявшимися той или другой планетой.
Предполагая, что всюду на своем пути найду атмосферу, в основных чертах
сходную с земной, я надеялся, что мне удастся с помощью остроумного аппарата
господина Гримма сгустить ее в достаточной степени, чтобы дышать. Таким
образом, главное препятствие для полета на луну устранялось. Я затратил
немало труда и изрядную сумму денег на покупку и усовершенствование аппарата
и не сомневался, что он успешно выполнит свое назначение, лишь бы
путешествие не затянулось. Это соображение заставляет меня вернуться к
вопросу о возможной скорости такого путешествия.
сравнительно медленно. Быстрота подъема всецело зависит от разницы между
плотностью атмосферного воздуха и газа, наполняющего шар. Если принять в
расчет это обстоятельство, то покажется совершенно невероятным, чтобы
скорость восхождения могла увеличиться в верхних слоях атмосферы, плотность
которых быстро уменьшается. С другой стороны, я не знаю ни одного отчета о
воздушном путешествии, в котором бы сообщалось об уменьшении скорости но
мере подъема; а между тем она, несомненно, должна бы была уменьшаться - хотя
бы вследствие просачиванья газа сквозь оболочку шара, покрытую обыкновенным
лаком, - не говоря о других причинах. Одна эта потеря газа должна бы
тормозить ускорение, возникающее в результате удаления шара от центра земли.
Имея в виду все эти обстоятельства, я полагал, что если только найду на моем
пути среду, о которой упоминал выше, и если эта среда в основных своих
свойствах будет представлять собой то самое, что мы называем атмосферным
воздухом, то степень ее разрежения не окажет особого влияния - то есть не
отразится на быстроте моего взлета, - так как по мере разрежения среды
станет соответственно разрежаться и газ внутри шара (для предотвращения
разрыва оболочки я могу выпускать его по мере надобности с помощью клапана);
в то же время, оставаясь тем, что он есть, газ всегда окажется относительно
легче, чем какая бы то ни была смесь азота с кислородом. Таким образом, я
имел основание надеяться - даже, собственно говоря, быть почти уверенным, -
что ни в какой момент моего взлета мне не придется достигнуть пункта, в
котором вес моего огромного шара, заключенного в нем газа, корзины и ее
содержимого превзойдет вес вытесняемого ими воздуха. А только это последнее
обстоятельство могло бы остановить мое восхождение. Но если даже я и
достигну такого пункта, то могу выбросить около трехсот фунтов балласта и
других материалов. Тем временем сила тяготения будет непрерывно уменьшаться
пропорционально квадратам расстояний, а скорость полета увеличиваться в
чудовищной прогрессии, так что в конце концов я попаду в сферу, где земное
притяжение уступит место притяжению луны.
подъеме воздушного шара на значительную высоту воздухоплаватель испытывает,
помимо затрудненного дыхания, ряд болезненных ощущений, сопровождающихся
кровотечением из носа и другими тревожными признаками, которые усиливаются
по мере подъема [После опубликования отчета Ганса Пфааля я узнал, что
известный аэронавт мистер Грин и другие позднейшие воздухоплаватели
опровергают мнение Гумбольдта об этом предмете и говорят об уменьшении
болезненных явлений, - вполне согласно с изложенной здесь теорией.]. Это
обстоятельство наводило на размышления весьма неприятного свойства. Что,
если эти болезненные явления будут все усиливаться и окончатся смертью?
Однако я решил, что этого вряд ли следует опасаться. Ведь их причина
заключается в постепенном уменьшении обычного атмосферного давления на
поверхность тела и в соответственном расширении поверхностных кровяных
сосудов - а не в расстройстве органической системы, как при затрудненном
дыхании, вызванном тем, что разреженный воздух по своему химическому составу
недостаточен для обновления крови в желудочках сердца. Оставив в стороне это
недостаточное обновление крови, я не вижу, почему бы жизнь не могла
продолжаться даже в вакууме, так как расширение и сжатие груди, называемое
обычно дыханием, есть чисто мышечное явление и вовсе не следствие, а причина
дыхания. Словом, я рассудил, что когда тело привыкнет к недостаточному
атмосферному давлению, болезненные ощущения постепенно уменьшатся, а я пока
что уж как-нибудь перетерплю, здоровье у меня железное.
изложил некоторые - хотя далеко не все - соображения, которые легли в основу
моего плана путешествия на луну. А теперь возвращусь к описанию результатов
моей попытки - с виду столь безрассудной и, во всяком случае, единственной в
летописях человечества.
из корзины горсть перьев и убедился, что шар мой продолжает подниматься с
достаточной быстротой и, следовательно, пока нет надобности выбрасывать
балласт. Я был очень доволен этим обстоятельством, так как хотел сохранить
как можно больше тяжести, не зная наверняка, какова степень притяжения луны
и плотность лунной атмосферы. Пока я не испытывал никаких болезненных
ощущений, дышал вполне свободно и не чувствовал ни малейшей головной боли.
Кошка расположилась на моем пальто, которое я снял, и с напускным
равнодушием поглядывала на голубей. Голуби, которых я привязал за ноги,
чтобы они не улетели, деловито клевали зерна риса, насыпанные на дно
корзины. В двадцать минут седьмого высотомер показал высоту в 26400 футов,
то есть пять с лишним миль. Простор, открывавшийся подо мною, казался
безграничным. На самом деле, с помощью сферической тригонометрии нетрудно
вычислить, какую часть земной поверхности я мог охватить взглядом. Ведь
выпуклая поверхность сегмента шара относится ко всей его поверхности, как
обращенный синус сегмента к диаметру шара. В данном случае обращенный синус
- то есть, иными словами, толщина сегмента, находившегося подо мною, почти
равнялась расстоянию, на котором я находился от земли, или высоте пункта
наблюдения; следовательно, часть земной поверхности, доступная моему взору,
выражалась отношением пяти миль к восьми тысячам. Иными словами, я видел
одну тысячешестисотую часть всей земной поверхности. Море казалось гладким,
как зеркало, хотя в зрительную трубку я мог убедиться, что волнение на нем
очень сильное. Корабль давно исчез в восточном направлении. Теперь я по
временам испытывал жестокую головную боль, в особенности за ушами, хотя
дышал довольно свободно. Кошка и голуби чувствовали себя, по-видимому, как
нельзя лучше.
причинили мне немало неприятностей, повредив сгущающий аппарат и промочив
меня до костей. Это была, без сомнения, весьма странная встреча: я никак не
ожидал, что подобные облака могут быть на такой огромной высоте. Все же я
счел за лучшее выбросить два пятифунтовых мешка с балластом, оставив про
запас сто шестьдесят пять фунтов. После этого я быстро выбрался из облаков и
убедился, что скорость подъема значительно возросла. Спустя несколько секунд
после того, как я оставил под собой облако, молния прорезала его с одного
конца до другого, и все оно вспыхнуло, точно груда раскаленного угля.
Напомню, что это происходило при ясном дневном свете. Никакая фантазия не в
силах представить себе великолепие подобного явления; случись оно ночью, оно
было бы точной картиной ада. Даже теперь волосы поднялись дыбом на моей
голове, когда я смотрел в глубь этих зияющих бездн и мое воображение
блуждало среди огненных зал с причудливыми сводами, развалин и пропастей,
озаренных багровым, нездешним светом. Я едва избежал опасности. Если бы шар
помедлил еще немного внутри облака - иными словами, если бы сырость не
заставила меня выбросить два мешка с балластом - последствием могла быть - и
была бы, по всей вероятности, - моя гибель. Такие случайности для воздушного
шара, может быть, опаснее всего, хотя их обычно не принимают в расчет. Тем
временем я оказался уже на достаточной высоте, чтобы считать себя
застрахованным от дальнейших приключений в том же роде.
не менее девяти с половиной миль. Мне уже становилось трудно дышать, голова
мучительно болела, с некоторых пор я чувствовал какую-то влагу на щеках и
вскоре убедился, что из ушей у меня течет кровь. Глаза тоже болели; когда я
провел по ним рукой, мне показалось, что они вылезли из орбит; все предметы
в корзине и самый шар приняли уродливые очертания. Эти болезненные симптомы
оказались сильнее, чем я ожидал, и не на шутку встревожили меня.
Расстроенный, хорошенько не отдавая себе отчета в том, что делаю, я совершил
нечто в высшей степени неблагоразумное: выбросил из корзины три пятифунтовых
мешка с балластом. Шар рванулся и перенес меня сразу в столь разреженный
слой атмосферы, что результат едва не оказался роковым для меня и моего
предприятия. Я внезапно почувствовал припадок удушья, продолжавшийся не
менее пяти минут; даже когда он прекратился, я не мог вздохнуть как следует.
Кровь струилась у меня из носа, из ушей и даже из глаз. Голуби отчаянно
Контровский Владимир
Орловский Гай Юлий
Круз Андрей
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Орловский Гай Юлий