Прекрасная песня, -- тихо произнес он. -- А теперь сыграй еще
раз в альте.
теперь играл все три дополнительных голоса сразу. Вновь и вновь
старик повторял: "Еще раз!", и с каждым разом слова эти звучали
веселей. Кнехт играл мелодию в теноре, под аккомпанемент двух
или трех противопоставленных голосов. Так они несколько раз
проиграли старинную песню; в пояснениях теперь уже не было
нужды, -- с каждым новым повтором песня как бы сама собой
обогащалась украшениями и расцвечивалась. Маленькая пустая
комната, освещенная веселым утренним солнцем, празднично
звучала в ответ.
же присоединились светлые звуки трех голосов, и четыре голоса
протянули свои тонкие, ясные линии, перекликались друг с
другом, поддерживали друг друга, взаимно пересекались и
описывали друг возле друга веселые дуги и фигуры, а мальчик и
старик, забыв обо всем на свете, отдавались этим прекрасным,
сроднившимся линиям и фигурам, возникавшим из переплетений,
отдавались в плен этих невидимых тенет, музицировали, тихо
раскачиваясь, словно повинуясь незримому капельмейстеру. Так
продолжалось, покуда Магистр, закончив мелодию, не повернул
головы и не спросил:
он весь сиял, но ни слова произнести не мог. Магистр спросил:
они их еще не разбирали.
что это такое, если мы с тобой сами сочиним фугу. Итак, для
фуги прежде всего необходима тема, но тему мы не будем
придумывать, мы просто возьмем ее из нашей песни.
очень странно, какой-то обрубок без головы и хвоста. Потом
сыграл тему еще раз и дальше, вот уже послышалось первое
вступление, второе совершило переход из квинты в кварту, третье
повторило первое на октаву выше, четвертое повторило второе и
разрешилось в тональности доминанты. Вторая разработка свободно
модулировала в другие тональности, третья, с тяготением в
субдоминанту, завершилась переходом в основной тон. Мальчик
смотрел на умные белые пальцы, видел, как на сосредоточенном
лице тихо отражалось течение музыки, пока глаза покоились под
полуопущенными веками. Сердце мальчика буйно колотилось от
восхищения, от любви к Магистру, его слух впитывал фугу, и ему
казалось, что он впервые слушает музыку; он угадывал за
возникающим сочетанием звуков дарующую счастье гармонию закона
и свободы, служения и власти, он вверял себя и приносил клятву
верности этому Магистру, он видел в те минуты, как он сам и его
жизнь, как весь мир ведом, упорядочен и осмыслен духом музыки,
и когда игра обрела конец, он смотрел, как его кумир, его
волшебник и король, еще несколько мгновений слегка склонялся
над клавишами, с полуприкрытыми глазами и тихо светящимся
изнутри лицом, и мальчик не знал, ликовать ли ему от блаженства
этих мгновений или горько плакать оттого, что они уже миновали.
Затем старик медленно поднялся с табурета, проницательно и
вместе несказанно ласково взглянул на него своими веселыми
голубыми глазами и проговорил:
музицируя. Это чудесно. Надеюсь, что мы останемся друзьями, ты
и я. Может статься, ты и сам научишься сочинять фуги, Иозеф.
выходу, но в дверях обернулся, приветствуя Иозефа па прощанье
еще раз взглядом и легким учтивым наклоном головы.
учеников: когда он вышел из флигеля, то увидел город и мир куда
более преображенными и зачарованными, чем если бы их украсили
знамена, венки, гирлянды и фейерверк. Кнехт только что пережил
акт своего призвания, которое с полным правом можно назвать
таинством: он лицезрел раскрывшийся ему мир духовного, до этого
известный только с чужих слов или по страстным мечтаниям. Этот
мир не только существовал где-то вдали, в прошлом или будущем,
нет, он был рядом и действовал, излучал свет, посылал своих
вестников, апостолов, посланцев, таких, как этот старый
Магистр, впрочем, казавшийся теперь Иозефу не таким уже старым.
И именно этот мир прислал одного из своих досточтимых
вестников, дабы окликнуть и призвать его, маленького
гимназиста! Таково было значение этой встречи, и прошли недели,
прежде чем Иозеф осознал и убедился, что магическому событию,
свершившемуся в тот священный час его призвания,
соответствовало определенное событие и в реальном мире, что
призвание его было не только благодатью и зовом в душе и
совести его, но также даром и зовом к Нему земных сил.
музыки был не случайностью и не обычной инспекцией. Уже
несколько лет имя Кнехта, на основании сообщений его учителей,
значилось в списках учеников, признанных достойными включения в
элиту или, во всяком случае, рекомендованных к тому Верховной
Коллегией. Поскольку же Кнехта хвалили не только за успехи в
латыни и добрый нрав, но особенно его рекомендовал и хвалил
учитель музыки. Магистр не преминул воспользоваться служебной
поездкой и на несколько часов заехал в Берольфинген, чтобы
самому взглянуть на рекомендованного ученика. При этом для него
не столь важны были успехи в латыни или беглость пальцев (тут
он целиком полагался на отметки учителей, на уроках которых он
все же побывал), сколько убеждение в том, что мальчик
действительно обладает даром музыканта в высшем смысле этого
слова, даром вдохновения, даром подчинения высшему, даром
смирения и службы культу. Вообще говоря, учителя, с полным к
тому основанием, вовсе не были щедры на рекомендации учеников
для элиты, но все же случалось, что они отдавали предпочтение
какому-нибудь гимназисту, руководясь недобросовестными
побуждениями. Нередко кто-нибудь из преподавателей по
недостатку проницательности упорно рекомендовал своего любимца,
у которого, кроме прилежания, честолюбия и умения
приноравливаться, ничего не было за душой. Таких Магистр
решительно не выносил и очень быстро, каким-то особым чутьем,
угадывал, сознает ли испытуемый, что сейчас решается его судьба
и будущность; и горе тому кандидату, который выступал чересчур
уж спокойно, самонадеянно и умно, или, еще того хуже, начинал
заискивать -- таких Магистр отвергал еще до начала испытаний.
понравился, он с удовольствием вспоминал о нем и тогда, когда
он давно уже покинул Берольфинген; записей или отметок он
никаких в своей тетради не сделал, но запомнил искреннего и
скромного мальчугана и сразу по прибытии собственноручно занес
его в список, куда вносились ученики, проэкзаменованные одним
из членов Верховной Коллегии и признанные достойными.
книгой", но иногда проскальзывало и презрительное "Каталог
честолюбцев" -- Иозефу приходилось слышать а гимназии и всякий
раз на иной лад. Когда список упоминал учитель, хотя бы только
для того, чтобы упрекнуть ученика: такому, мол, нечего и думать
о занесении в "Золотую книгу", тогда в голосе его слышались
торжественные нотки, что-то весьма уважительное, но было при
этом и какое-то важничание. Но когда, случалось, сами ученики
заговаривали о "Каталоге честолюбцев", то делали они это
развязно, с несколько преувеличенным безразличием. А однажды
Иозеф из уст одного юнца услышал и следующее: "Чего там, плевал
я на этот идиотский список! Настоящему парню туда не попасть,
это я уж точно говорю. Учителя заносят в него только зубрилок
да подхалимов".
встречи с Магистром. Сначала он ничего не знал о том, что
отныне он причислен к electi{2_1_03}, к flos
juventutis{2_1_04}, как в Ордене именовали учеников элитарных
школ. Он и не думал ни о каких практических результатах и
ощутимых последствиях той встречи, которые отразились бы на его
судьбе, на его повседневной жизни, и в то время как для
учителей он был избранным, как бы уже уходящим, сам он отнесся
к акту своего призвания как к чему-то происшедшему только в
глубине его души. Но и так это был резкий перелом в его жизни.
Если в час, проведенный с волшебником, и свершилось или
приблизилось нечто, что сердце его уже предчувствовало, то все
же именно этот час отделял вчерашнее от сегодняшнего, прошлое
от настоящего и грядущего. И это было похоже на то, как
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Апраксина Татьяна
Посняков Андрей
Василенко Иван
Сертаков Виталий