свои мысли на ежегодной Игре. Тебе покажется, что еще рано,
чересчур рано, и все же я советую, если нет у тебя в голове
готового плана, пусть с этого дня не минует ни одной недели или
хотя бы месяца, чтобы ты не подумал о публичной Игре. Записывай
свои наметки, используй каждые свободные полчаса, чтобы
проглядеть схему какой-нибудь классической партии, не забудь
прихватить ее с собой и в служебные поездки. Готовься, но не
стремись насильственно выжать из себя удачную мысль. Почаще
размышляй об ожидающей тебя прекрасной и праздничной задаче,
ради которой ты должен собрать все свои силы и соответственно
себя надстроить".
и мудрый человек, мастер своего дела, между прочим, в то время,
когда Игра формально достигла своей вершины и в каждой партии
можно было обнаружить множество украшений, а в исполнении --
богатство орнамента, подобно тому как мы это наблюдаем,
например, во времена поздней готики или рококо в архитектуре и
декоративном искусстве; и именно тогда, примерно в течение двух
десятилетий, в Игре появилось что-то бисерное, что-то от
ненастоящего блеска стеклянных бус, какая-то бедность смыслом и
пустозвонство, казалось, это всего лишь озорная, кокетливая
игра причудливыми завитушками, как бы пританцовывающее, чуть ли
не эквилибристическое парение самого разнообразного и
утонченного ритмического рисунка. Встречались адепты Игры,
рассуждавшие о стиле того времени как о давно утраченном
волшебном ключе, но встречались и иные, воспринимавшие его как
чисто внешний, перегруженный изысками, декадентский и
немужественный стиль. Один из создателей и мастеров тогдашнего
стиля и составил магистерский календарь-памятку, полный столь
доброжелательных и отлично продуманных советов и напоминаний; и
покамест Иозеф Кнехт пытливо читал и перечитывал календарь, в
груди его родилось что-то светлое и радостное, возникло
настроение, посетившее его прежде, как он думал, всего однажды,
и он вспомнил, что это было во время той медитации перед самой
инвеститурой, когда он представил себе чудесный хоровод
Магистра музыки и Иозефа, мастера и ученика, старости и юности.
Должно быть, пожилой, даже очень старый человек когда-то
придумал и записал эти слова: "Пусть не минует ни одной
недели..." и "не стремись насильственно выжать из себя удачную
мысль". Вероятно, этот человек лет двадцать, а то и более,
занимал высокий пост Магистра, несомненно, в ту охочую до Игры
эпоху рококо он сражался с весьма избалованной и самоуверенной
элитой и сам создал более двадцати блестящих ежегодных Игр,
длившихся тогда по четыре недели, и сам руководил ими; человек
очень старый, для которого ежегодная обязанность создавать
большую торжественную Игру давно уже не означала высокой чести
и радости, а скорее бремя, великий труд, задачу, для выполнения
которой надо было настроить себя, убедить, как-то
стимулировать. По отношению к этому мудрому старцу и опытному
советчику Кнехт испытывал не только признательность и уважение
-- ведь календарь не раз служил ему хорошую службу, -- но и
нечто похожее на радостное, веселое, даже немного озорное
чувство превосходства, превосходства молодости. Ибо среди
многочисленных забот Магистра Игры, с которыми он так недавно
познакомился, этой одной он не знал: как бы не забыть, как бы
вовремя вспомнить о ежегодной Игре, и он не ведал также, что за
эту задачу можно приняться без должной собранности и радости,
что у тебя может не хватить предприимчивости или, того хуже,
выдумки. Кнехт, который казался себе в последние месяцы
довольно старым, в эту минуту ощутил себя сильным и молодым. У
него не было возможности долго отдаваться этому прекрасному
чувству, он не мог насладиться им до конца -- четверть часа,
отведенные для отдыха, почти истекли. Но светлое, радостное
чувство это нe покинуло его срязу: краткий отдых в магистерском
саду, перелистывание календаря-памятки все же чем-то обогатили
его. Он почувствовал не только разрядку и минутное, радостное
ощущение полноты жизни, его осенили две мысли, которые тут же
приняли форму решений. Первое; когда он состарится и устанет,
он сложит с себя высокие обязанности в тот самый час, как
только в композиции ежегодной Игры увидит докучливую
обязанность и не будет знать, что для нее придумать. Второе: он
решил, не откладывая, начать подготовку к своей первой
ежегодной Игре, взяв себе в товарищи и помощники Тегуляриуса,
-- это будет приятно и радостно другу, да и для него самого
послужит своеобразным трамплином, который даст ему возможность
вдохнуть новую жизнь в Парализованную дружбу. Ждать какого-то
толчка идя довода от другого -- нельзя, инициатива должна
исходить от него, Магистра.
Мариафельса Кнехт носился с мыслью об одной Игре, которую он и
решил теперь использовать для своего первого ежегодного
торжества. В основу структуры и измерений этой Игры -- и в этом
заключалась его счастливая находка -- он хотел положить
старинную конфуцианскую ритуальную схему китайского дворика,
ориентированного по странам света, с его воротами, стеной
духов, соотношением и назначение хозяйственных и жилых
построек, подчиненностью их созвездиям, календарю, семейной
жизни, с его символикой и правилами закладки сада.
мифический порядок и значение этих правил представлялись ему
как особенно привлекательное и милое его сердцу подобие космоса
и места, занимаемого человеком в мироздании; он нашел также,
что древнейший народный дух в этом традиционном расположении
удивительно гармонично сочетается с духом спекулятивно-ученым,
духом мандаринов и магистров. Он уже давно и с любовью, правда,
не делая никаких записей, лелеял этот план, и в голове у него
он сложился окончательно; лишь вступление на высокий пост
помешало Кнехту продолжить его разработку. Сейчас, в эту
минуту, он принял решение построить свою ежегодную Игру по этой
идее китайцев, а Фрицу, если он окажется в состоянии
проникнуться духом его замысла, он сейчас же поручит подготовку
общей композиции и перевода ее на язык Игры. Но тут сразу же
возникло препятствие: Тегуляриус не знал китайского языка.
Выучить его в такой короткий срок было невозможно. Впрочем,
если Тегуляриус будет строго придерживаться указаний Магистра и
Восточно-азиатского института, то, привлекши еще и литературу,
он сможет проникнуть в магическую символику китайского двора --
дело ведь не в филологии.
потому, что он -- человек избалованный, не способен трудиться
каждый день. Необходимо немедленно дать всему ход. Приятно
пораженный, Кнехт улыбнулся: а ведь и впрямь этот столь
осторожный старый человек, сочинивший календарь-памятку,
оказался прав со своим напоминанием.
обычного -- Кнехт вызвал Тегуляриуса. Тот явился, отвесил
поклон с несколько подчеркнутым смирением, принятым им теперь в
обращении с Кнехтом, и был немало удивлен, когда обычно столь
скупой на слова Кнехт, лукаво кивнув ему, спросил:
словно бы поспорили и мне так и не удалось склонить тебя на
свою сторону? Спор шел о ценности и значении Восточноазиатского
института, особенно об изучении китайского, и я все старался
убедить тебя тоже заниматься в этом институте и изучить
китайский язык. Ну вот, вспомнил! А теперь меня берет досада,
что я не смог убедить тебя тогда. Как было бы хорошо, если бы
ты знал китайский! Мы бы с тобой славно поработали.
любопытство до предела, и лишь после этого высказал свое
предложение: он-де намерен в самом ближайшем будущем начать
разработку плана ежегодной Игры, и если Фрицу это доставит
удовольствие, он просит его взять на себя основной труд, как
когда-то он перед состязанием выполнил основную работу для
другой Игры, -- Кнехт в ту пору гостил у бенедиктинцев. Фриц
взглянул на него с недоверием, пораженный до глубины души; он
был взволнован уже одним ласковым дружеским тоном и улыбающимся
лицом Иозефа, который в последние месяцы являлся ему только
повелителем и Магистром. Растроганный, обрадованный, принял он
предложение Кнехта, и не только как честь и выражение доверия,
-- он понял и оценил все значение этого благородного жеста: то
была попытка воскресить дружбу, раскрыть захлопнувшиеся было
двери. Тегуляриус отмел сомнения Кнехта относительно китайского
языка и тут же попросил Досточтимого полностью располагать им.
согласию. Итак, в определенные часы мы с тобой снова будем
товарищами по работе и по занятиям, как в те, столь далекие
теперь времена, когда мы сиживали вместе не за одной партией, и
не только разрабатывали, но и боролись за наши игры. Меня это
радует, Фриц. А теперь ты должен прежде всего освоиться с самой
идеей, на которой я намерен построить игру. Тебе необходимо
Контровский Владимир
Белов Вольф
Акунин Борис
Елманов Валерий
Пехов Алексей
Сертаков Виталий