фигур.
называемая личность. Ведь без фигур я не могу играть.
единство моей личности распадается в нем на множество "я",
число которых, кажется, еще выросло. Но фигуры были теперь
очень маленькие, размером с обычные шахматные. Тихими,
уверенными движеньями пальцев игрок отобрал несколько десятков
и поставил их на пол рядом с доской. При этом он монотонно, как
повторяют хорошо заученную речь или лекцию, твердил:
будто человек есть некое постоянное единство. Вам известно
также, что человек состоит из множества душ, из великого
множества "я". Расщепление кажущегося единства личности на это
множество фигур считается сумасшествием, наука придумала для
этого названье -- шизофрения. Наука права тут постольку,
поскольку ни с каким множеством нельзя совладать без
руководства, без известного упорядоченья, известной
группировки. Не права же она в том, что полагает, будто
возможен лишь один, раз навсегда данный, непреложный,
пожизненный порядок множества подвидов "я". Это заблужденье
науки имеет массу неприятных последствий, ценно оно только тем,
что упрощает состоящим на государственной службе учителям и
воспитателям их работу и избавляет их от необходимости думать и
экспериментировать. Вследствие этого заблужденья "нормальными",
даже социально высокосортными, считаются часто люди неизлечимо
сумасшедшие, а как на сумасшедших, смотрят, наоборот, на иных
гениев. Поэтому несовершенную научную психологию мы дополняем
понятием, которое называем искусством построения. Тому, кто
изведал распад своего "я", мы показываем, что куски его он
всегда может в любом порядке составить заново и добиться тем
самым бесконечного разнообразия в игре жизни. Как писатель
создает драму из горстки фигур, так и мы строим из фигур нашего
расщепленного "я" все новые группы с новыми играми и
напряженностями, с вечно новыми ситуациями. Смотрите!
стариков, юношей, детей, женщин, все эти веселые и грустные,
сильные и нежные, ловкие и неуклюжие фигуры, и быстро расставил
из них на своей доске партию, где они тотчас построились в
группы и семьи для игр и борьбы, для дружбы и вражды, образуя
мир в миниатюре. Перед моими восхищенными глазами он заставил
этот живой, но упорядоченный маленький мир двигаться, играть и
бороться, заключать союзы и вести сраженья, осаждать любовью,
вступать в браки и размножаться; это была и правда
многоперсонажная, бурная и увлекательная драма.
фигуры, сгреб их в кучу и задумчиво, как разборчивый художник,
построил из тех же фигур совершенно новую партию, с совершенно
другими группами, связями и сплетеньями. Вторая партия была
родственна первой: это был тот же мир, и построена она была из
того же материала, но переменилась тональность, изменился темп,
переместились акценты мотивов, ситуации приобрели иной вид.
тишина, такая же смертельная скованность, изолированность и
отдаленно походили друг на друга, все явно принадлежали к
одному и тому же миру, имели одно и то же происхожденье, но
каждая была целиком новой.
Вы сами вольны впредь на все лады развивать и оживлять,
усложнять и обогащать игру своей жизни, это в ваших руках. Так
же как сумасшествие, в высшем смысле, есть начало всяческой
мудрости, так и шизофрения есть начало всякого искусства,
всякой фантазии. Даже ученые это уже наполовину признали, о чем
можно прочесть, например, в "Волшебном роге принца"73,
очаровательной книжке, где кропотливый и прилежный труд ученого
облагораживается гениальным сотрудничеством нескольких
сумасшедших художников, засаженных в психиатрические лечебницы.
Возьмите с собой ваши фигурки, эта игра еще не раз доставит вам
радость. Фигуру, которая сегодня выросла в несносное пугало и
портит вам партию, вы завтра понизите в чине, и она станет
безобидной второстепенной фигурой. А из милой, бедной фигурки,
обреченной, казалось уже, на сплошные неудачи и невезенье, вы
сделаете в следующей партии принцессу. Желаю вам хорошо
повеселиться, сударь.
сунул фигурки в карман и вышел через узкую дверь.
буду часами, целую вечность, играть со своими фигурами, но едва
я вернулся в этот светлый и круглый коридор, как меня понесли
новые теченья, которые были сильнее меня. Перед моими глазами
ярко вспыхнул плакат:
рода страхи и тяготы, пришедшие из былой моей жизни, из
покинутой действительности, мучительно сжали мне сердце.
Дрожащей рукой отворив дверь, я вошел в какой-то ярмарочный
балаган, где увидел железную решетку, которая и отделяла меня
от убогих подмостков. А на подмостках стоял укротитель,
чванный, смахивавший на шарлатана господин, который, несмотря
на большие усы, могучие бицепсы и крикливый циркаческий костюм,
каким-то коварным, довольно-таки противным образом походил на
меня самого. Этот сильный человек держал на поводке, как
собаку, -- жалкое зрелище! -- большого, красивого, но страшно
отощавшего волка, во взгляде которого видна была рабская
робость. И столь же противно, сколь интересно, столь же
омерзительно, сколь и втайне сладостно, было наблюдать, как
этот жестокий укротитель демонстрировал такого благородного и
все же такого позорно послушного хищного зверя в серии трюков и
сногсшибательных сцен.
выдрессировал, ничего не скажешь, чудесно. Волк точно исполнял
каждое приказанье, реагировал, как собака, на каждый окрик, на
каждое щелканье бича, падал на колени, притворялся мертвым,
служил, послушнейше носил в зубах то яйцо, то кусок мяса, то
корзиночку, больше того, поднимал бич, уроненный укротителем, и
носил его за ним в пасти, невыносимо раболепно виляя при этом
хвостом. К волку приблизили кролика, а затем белого ягненка, и
зверь, хоть он и оскалил зубы, хотя у него и потекла слюна от
трепетной жадности, не тронул ни того, ни другого, а изящно
перепрыгнул по приказанью через обоих животных, которые, дрожа,
прижимались к полу, более того, улегся между кроликом и
ягненком и обнял их передними лапами, образуя с ними
трогательную семейную группу. Затем он съел плитку шоколада,
взяв ее из руки человека. Мука мученическая была глядеть, до
какой фантастической степени научился этот волк отрекаться от
своей природы, у меня волосы дыбом вставали.
были во второй части представленья вознаграждены. По окончании
этой изощренной дрессировочной программы, после того как
укротитель торжествующе, со сладкой улыбкой, склонился над
волчье-ягнячьей группой, роли переменились. Укротитель, похожий
на Гарри, вдруг с низким поклоном положил свой бич к ногам
волка и стал так же дрожать и ежиться, принял такой же
несчастный вид, как раньше зверь. А волк только облизывался,
всякая вымученность и неестественность слетели с него, его
взгляд светился, все его тело подтянулось и расцвело во вновь
обретенной дикости.
приказанью человек опускался на колени, играл волка, высовывал
язык, рвал на себе пломбированными зубами одежду. Ходил, в
зависимости от воли укротителя людей, на своих двоих или на
четвереньках, служил, притворялся мертвым, катал волка верхом
на себе, носил за ним бич. Изобретательно и с собачьей
готовностью подвергал он себя извращеннейщим униженьям. На
сцену вышла красивая девушка, подошла к дрессированному
мужчине, погладила ему подбородок, потерлась щекой об его щеку,
но он по-прежнему стоял на четвереньках, оставался зверем,
мотал головой и начал показывать красавице зубы, под конец
настолько грозно, настолько по-волчьи, что та убежала. Ему
предлагали шоколад, но он презрительно обнюхивал его и
отталкивал. А в заключенье опять принесли белого ягненка и
жирного пестрого кролика, и переимчивый человек исполнил
последний свой номер, сыграл волка так, что любо было глядеть.
Схватив визжащих животных пальцами и зубами, он вырывал у них
клочья шерсти и мяса, жевал, ухмыляясь, живое их мясо и
самозабвенно, пьяно, сладострастно зажмурившись, пил их теплую
кровь.
Прозоров Александр
Мурич Виктор
Акунин Борис
Прозоров Александр
Аникина Наталья
Орлов Алекс