наука и повседневное словоупотребление? Миф, конечно, не выдумка, - это мы
знаем. Но почему-нибудь ведь стало это слово синонимом небытия,
несуществования, ложной выдумки, нереальной фантастики. Как быть с этим
вопросом?
первого из поставленных выше вопросов. Как популярное, так и научное
сознание довольно слабо разграничивает эти понятия и часто совершенно без
оговорок употребляет одно вместо другого. Тут залегает, однако, существенное
различие, и надо уметь его формулироватьlii.
сходство. Непререкаемое сходство мифологии и религии заключается в том, что
обе эти сферы суть сферы бытия личностного. Относительно религии тут не
может быть сомнений ни с популярной, ни с научной точки зрения. Религия и
мифология - обе живут самоутверждением личности. В религии личность ищет
утешения, оправдания, очищения и даже спасения. В мифе личность также
старается проявиться, высказать себя, иметь какую-то свою историю. Эта общая
личностная основа делает заметным и расхождение обеих сфер. Действительно, в
религии мы находим какое-то особое, специфическое самоутверждение личности.
Это какое-то принципиальное самоутверждение, утверждение себя в своей
последней основе, в своих исконных бытийственных корнях. Мы не ошибемся,
если скажем, что религия есть всегда то или иное самоутверждение личности в
вечностиliii; причем тут пока совершенно не ставится вопрос ни о видах и
характере данной личности, ни о способах понимания вечности. Не вникая в эти
более специальные вопросы, можно формально сказать о всякой религии, что она
есть та или иная попытка утвердить личность в бытии вечном, связать ее
навсегда с бытием абсолютным. Поэтому религия не есть ни познание
абсолютного, ни воля к абсолютному, ни чувство абсолютного, ни вообще то или
иное интеллигентное обстояние в связи с абсолютным. Религия есть утверждение
себя самого, самого своего существа, а не только его интеллигентных сторон,
в вечности. Поэтому если личность не есть ни познание, ни воля, ни чувство,
ни душа, ни тело, ни дух, но реальная и субстанциальная утвержденность и
познания, и воли, и чувства, и души, и тела, и духа, то религия хочет именно
спасения личности, такого ее утверждения, чтобы она была уже не в состоянии
попадать в сферу бытия ущербного. Религия есть, прежде всего, определенного
рода жизнь. Она не есть ни мировоззрение, хотя бы это мировоззрение было
максимально религиозным и мистическим, ни мораль, хотя бы это была самая
высокая и притом самая религиозная мораль, ни чувство и эстетика, хотя бы
это чувство было самым пламенным и эстетика эта была бы совершенно
мистической. Религия есть осуществленность мировоззрения, вещественная
субстанциальность морали, реальная утвержденность чувства, причем эта
осуществленность - всяческая и, прежде всего, чисто телесная,
субстанциальность - всяческая и, прежде всего, ощутимо физиологическая.
Религии нет без тела, ибо тело есть известное состояние души, как душа есть
известное состояние духа; и судьба духа есть судьба души, а судьба души есть
судьба тела. Спиритуализм и всякая метафизика - враждебны религии. Мало
того, это суть учения, а не сама жизнь. Это есть учения, принижающие тело и
даже часто сводящие его на иллюзию, в то время как в религии, да и то не во
всякой, осуждается определенное состояние тела, а не самый принцип тела. В
наиболее "духовитой" религии Абсолют воплощен в виде обыкновенного
человеческого тела, а в конце времен воскреснут и все обыкновенные
человеческие тела. Если нет общения с Абсолютом в теле, то нет вообще
никакого существенного общения с ним. От молитвы чувствуют утешение <и>
облегчение, о котором уже нельзя сказать, телесное оно или духовное.
Молитва, застревающая в голове, например, во лбу, и стреляющая в затылок, -
плохая молитва. Для настоящей молитвы есть свой определенный физиологический
путь; и она имеет свое строго локализованное седалище, о чем говорить тут
подробно я не стануliv. Кто молится, тот знает, что молитва зависит от
тысячи внешних причин, - от того, стоит ли или сидит человек, сидит ли на
высоком или на низком стуле, от положения тела и головы, от управления
дыханием, от времени года и т.д., не говоря уже о внутреннем внимании и
покаянии и независимо от того, что настоящая молитва приходит сама собой,
неизвестно откуда и как, иногда вопреки всему, насильственно отрывая от
обстоятельств текущей жизни. С наступлением весны труднее сосредоточиться и
труднее молиться. Легче - к осени и зимою. Также и слезы есть сама жизнь, -
и духовная и физическая. Наставлял один подвижник: "Если хочешь иметь слезы,
старайся, чтобы не было у тебя никакого телесного утешения". Существует своя
подвижническая техника обучения слезам, хотя дар слез подается только
благодатью16. Я хочу сказать всем этим только то, что важен самый общий
принцип религии: это есть жизнь и, стало быть, субстанциально-телесная
утвержденность, притом жизнь личности, и притом такая жизнь личности,
которая имеет целью закрепление этой субстанциально-телесной утвержденности
в бытии вечном и абсолютном.
коренное отличие мифологии от религии. Сразу же делается ясным, что если
религия есть субстанциальное самоутверждение личности в вечном бытия, то
мифология не есть ни субстанциальное утверждение, ни тем более утверждение в
вечности, хотя, несомненно, она вся живет исключительно личностным началом.
Разумеется, возможна и необходима религиозная, или абсолютная, мифология
(ср. ниже гл. XIV). Но дело не в этом. Вопрос в том, есть ли нечто
религиозное самый принцип мифического? Можно ли сказать, что всякая
мифология и все в мире без исключения есть нечто религиозное? На эти вопросы
необходимо ответить отрицательно. Миф как таковой, чистая мифичность как
таковая - отнюдь не должны быть во что бы то ни стало принципиально
религиозными. Так, религия всегда живет вопросами (или, точнее, мифами) о
грехопадении, искуплении, спасении, грехе, оправдании, очищении и т.д. Может
ли миф существовать без этих проблем? Конечно, сколько угодно. Религия
привносит в мифlv только некое специфическое содержание, которое и делает
его религиозным мифом, но самая структура мифа совершенно не зависит от
того, будет ли она наполнена религиозным или иным содержанием. В мифе
личность вовсе не живет обязательно религиозным самоутверждением в вечности.
В ней отсутствует самый нерв религиозной жизни - жажда спасения и
искупления. Возможен и даже постоянно бывал миф, не содержащий в себе ровно
никаких указаний не только на вечность, но даже и на грех, на искупление, на
воздаяние за грехи или добродетели и т.д. В религии - всегда оценка
временного плана с точки зрения вечной или, по крайней мере, будущей жизни.
Тут - жажда прорваться сквозь плен греха и смерти к святости и бессмертию. В
мифе же мы находим в этом отношении некоторое приближение к поэзии. Ему все
равно, что изображать. Весь миф о Троянской войне есть несомненно миф, но он
почти весь может быть изложен так, что в нем не окажется ни одного подлинно
религиозного момента. Возьмите богатырей из всякого другого эпоса, хотя бы,
например, русского или германского. Что специфически религиозного в образе
Ильи Муромца, Алеши Поповича и пр.? Это - просто картина эмпирически живущих
личностей, - правда, каких-то особенных по своему могуществу и пр.
свойствами, но ничего специфически религиозного не выражающих, не
утверждающих и не вызывающих. Миф есть не субстанциальное, но энергийное
самоутверждение личности. Это - не утверждение личности в ее глубинном и
последнем корне, но утверждение в ее выявительных и выразительных функциях.
Это - образ, картина, смысловое явление личности, а не ее субстанция. Это,
как мы уже сказали, лик личности. Но раньше мы употребили это выражение как
абсолютно тождественное с термином "личность". Сейчас же мы берем его в
собственном значении, противополагая лик, принадлежащий личности, и - данную
личность. Миф есть разрисовка личности, картинное излучение личности, образ
личности.
натыкается абстрактно-метафизическая мысль многих исследователей. Именно,
отличие лика от личности толкуют как раздельность лика и личности, их
вещественную и субстанциальную отдельность одного от другого. Сейчас я не
стану входить в рассмотрение диалектики сущности и энергии, вопроса,
излагавшегося мною неоднократно17. Скажу только, что диалектика требует
одновременного признания и тождества личности с ее проявлениями и энергиями
и - различия их между собою. Существует одна вещь, одна и та же вещь, -
личность с ее живыми функциями, но это не мешает тому, чтобы личность сама
по себе отличалась от своих состояний и энергий. Поэтому мы, говоря о лике
личности и утверждая их различие, отнюдь не утверждаем, что лик может
существовать отдельно от личности, что лик - сам по себе, а личность - сама
по себе. Этот противоестественный дуализм есть убиение и удушение как живой
философской мысли, так и живого человеческого восприятия. Миф не есть сама
личность, но - лик ее; и это значит, что лик неотделим от личности, т.е. что
миф неотделим от личности. Лик, мифический лик неотделим от личности и
потому есть сама личность. Но личность отлична от своих мифических ликов, и
потому она не есть ни свой лик, ни свой миф, ни свой мифический лик.
своим ликом, т.е. выражением, все-таки предопределяет самое строение этого
последнего. Я воспользуюсь некоторыми наблюдениями над живописным
пространством18.
пространством идеографическим. Оно выражается символически путем того или
иного условного знака. Таков, например, золотой фон средневековых мозаик.
Обычно идеографическая форма выражения пространства связана с плоскостной
изобразительностью живописи монументального и декоративного стиля,
встречается в архаические этапы культуры и обусловлена бывает феодальной
структурой общества.
картине это отражается как центральная перспектива сходящихся линий;
пространство замкнуто-концентрическое. Когда же мы говорим об
Роллинс Джеймс
Прозоров Александр
Якубенко Николай
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Шилова Юлия