переживает их не как субъективно-свободный поэт, а как точнейший
отобразитель абсолютно-объективного бытия. Всякому поэту свойственно то или
иное эстетическое любование на свои образы. Но Гераклита занимает не
эстетика, не любование, а точное отображение зримой им объективной
реальности. При всей поэтичности образов у Гераклита его философия не есть
поэзия, его стиль - не просто поэтический.
поэзии как раз субстанциальным (а не просто условным) реализмом своих
образов. Если тут, например, конь Ахилла пророчит герою близкую гибель, то
для мифолога-автора и для мифолога-слушателя это настоящая и подлинная
действительность: конь тут не поэтическое украшение, а настоящая реальность,
и пророчество коня тут не поэтическая условность, - это реальная,
фотографически-буквальная действительность.
не только отказаться от всего, что говорилось выше о критическом отношении
досократиков к мифологии, но и калечить почти каждый фрагмент Гераклита.
сохраненное нам Полибием (А 23): Гераклит называл "поэтов и мифографов" "не
внушающими доверия поручителями для сомнительных [вещей]"; выпады против
виднейших мифологов мы находим у Гераклита очень часто (ср. В 40. 42. 56.
57. 104, с чем мы еще встретимся). Однако, здесь можно обойтись и без прямых
заявлений самого Гераклита. В этом отношении его фрагменты ярко говорят сами
за себя. Мифологических образов у Гераклита очень мало и они незначительны
(вроде беглого упоминания Диониса и Аида (В 15. 98), Эринний, блюстительниц
правды (В 94), Аполлона с его дельфийским оракулом (В 93) или Зевса (В 32.
120).
считают учение об огне как о первоначале (А 1. 5) и формах проявления этого
огня (А 7. 10.64, В 36. 76. 90). Уже это одно заставило нас выше говорить об
абстрактной тенденции Гераклита выделить из бытия то, что является в нем
общим, т.е. об абстрактной всеобщности его мысли, абстрактной - в сравнении
с антропоморфизмом мифа. Здесь перед нами не просто мифология, а
абстрактно-всеобще обработанная мифология.
мифологический. Это совершенно своеобразный фономен, охарактеризованный выше
как абстрактно-всеобщая мифология. Чтобы понять специфику этой образности,
постараемся собрать воедино все основное, что дает нам в этом отношении
Гераклит. Абстрактно-всеобщая мифологическая образность дается им то
физично, материально, то в виде оформляющего принципа, то в виде
цельно-выразительного индивидуального образа.
32.108).
8.10.54.57 - 63.67.80.88.91.103)
8.10.13; В 30.31. 64. 65)
природу").
16).
вещает - sCmainei, - говорит символами; ср. В 69 о жертве "чистых" и 68 об
"очищении").
содержа элементы мифологии, философии, науки и поэзии, не сводятся ни к
одной из них. Если в основе всего, по Гераклиту, огонь, то уже по одному
этому нельзя считать его мифологом. Ведь для мифологии в основе всего - Зевс
и прочие олимпийские боги, а Гераклит даже свое "мудрое" (которое, кстати, у
него тоже лежит в основе бытия) не может определенно назвать Зевсом (В 32):
"Единое мудрое не хочет и хочет называться Зевсом", причем вполне
основательно комментирует тут Дильс (в прим. к фрг.): "не хочет - потому,
что его нельзя понимать заодно с народным Зевсом; а хочет - потому, что оно,
как и в 21 В23, понимается как единство"63. Это - мифология, лишенная
всякого антропоморфизма, т.е. уже не мифология - огонь "вечно живой" (В 30),
"разумно-божествен", "правит миром" (В 64), так что солнце - тоже "разумного
происхождения" (А 12). И при этом все-таки огонь - отвлеченно взятая стихия.
С точки зрения истории эстетики, огонь Гераклита поэтому является очень
важным образом. Он не просто исходное начало для прочих стихий (и в этом
смысле не является аналогией воды Фалеса или воздуха Анаксимена). Едва ли
также можно говорить о космогонической сущности огня у Гераклита, поскольку
он все направляет и всему дает форму. Он скорее выступает в качестве некоего
архетипа материи, определяющего ее не только фактически, но и структурно
(ср. "мерами вспыхивающими и потухающими")64. И если мы выше рассматривали
этот огонь как материальную стихию, противополагая его более формальным
принципам Гераклита, то делалось это в значительной мере условно, с точки
зрения его преобладающей функции. Ведь само разделение на форму и материю,
на структуру вещества и само вещество совершенно неизвестно Гераклиту.
Поэтому не нужно удивляться, что гераклитовский огонь структурен и
определяет собою всякую другую структуру (прежде всего, землю и море).
Отголоском этого космического огня является и человеческая душа, которая
тоже огненна по своей природе. Итак, огонь у Гераклита есть вещественно и
чувственно воспринимаемый живой космический принцип появления всех вещей с
той или иной их структурой.
как принцип отвлеченно-философский. Но Логос неотличим у Гераклита от огня и
воздуха: "Втянув [в себя] через дыхание этот божественный Логос, мы, по
Гераклиту, становимся разумными", - говорит Секст Эмпирик (А 16), а один из
доксографов, Аэций, - правда, в свете позднейшего стоицизма - понимает
гераклитовский Логос как "эфирное тело" (А 8). Таким образом, Логос
Гераклита не есть просто философская категория и предмет разума; это, кроме
того, еще и физическое тело и мифическое существо. Старые работы по теориям
Логоса в античной философии (М.Гейнце, А.Аалль, С.Н.Трубецкой, М.Д.Муретов,
М.А.Дынник) не ставили этого вопроса в отчетливой форме. Тем не менее новый
исследователь гераклитовского логоса В.Кельбер65 прямо называет Логос
Гераклита не какой-нибудь категорией или отвлеченным понятием, а "символом".
Дильс же не помещает в число своих фрагментов Гераклита тот текст (Bywater
131), который, хотя и не относится прямо к Логосу, но должен быть
обязательно принят во внимание при рассмотрении этого вопроса: "Все
наполнено душевными и духовными сущностями". Точно так же и душа у Гераклита
есть, главным образом, теплое "испарение", "искорка", "звездочка" (А 15),
происходящая из воды (В 36 ср. 77), хотя это, конечно, не мешает ей быть
бессмертной (А 17), так что "по какой бы дороге ты ни шел, не найдешь границ
души: настолько глубока ее основа" (В 45) и "душе присущ Логос, сам себя
умножающий" (В115). Значит, душа тут и философский "принцип" (archC Arist.
De an. 12,405 а 24, - или А 15), и мифическое существо, и философская вещь.
(В113), а "мысль" даже "правит всем во всем" (В41). Вместе с тем, с другой
стороны, мышление и мысль неотличимы от огня и молнии (В64), и "человек
неразумен, а умом обладает только окружающая среда [атмосфера]" (А16).
Гераклит, с одной стороны, "предпочитает [ценит выше всего] все то, что
доступно зрению, слуху и изучению" (В55), а с другой стороны, утверждает,
что (В107) "глаза и уши - плохие свидетели у людей, имеющих грубые души",
что (А16) критерий истины - "общий божественный разум, через участие в
котором мы становимся разумными", так что (В114) "желающие говорить разумно
должны опираться на это всеобщее", и, следовательно (В54), "скрытая гармония
сильнее явной". Таким образом, получается, что "теория познания" Гераклита