сделал, более или менее, не такой уж плохой выбор. Он выбрал быть нищим и
просить подаяние. А остальные - и особенно тираны - выбирали плохо, так как
они думали, что возможность выбора есть продолжение земной жизни, как жизни
в доме, в котором покосился балкон. Ведь чаще всего тираны погибают оттого,
что вокруг них образуется пустота и некому доверять, не на кого положиться.
И тиран рассуждает примерно так: "Вот я в прошлой жизни не поверил Иванову,
а он был надежный друг, теперь я это исправлю. На этот раз я буду иметь
друга".
т.е. он удваивает мир, удваивает времена. Он думает, что существует еще одна
жизнь, в которой как бы продолжается то, что было; когда можно еще исправить
ошибки, не изменяя себя; что все это можно сделать и завтра. Нет, говорит
Платон, невозможно. И то же самое говорит Декарт, и в этом состоит значение
знаменитого декартовского сомнения. Сомнение есть отказ от удвоения мира.
Утверждение, что если, вообще, что-нибудь и существует, то только здесь и
сейчас, и ничего нельзя продолжать, улучшать или менять, а нужно найти
источник и там измениться самому. Напомню фразу, с которой один из
персонажей античной трагедии обращается к Эдипу, в приступе гнева грубо
обращавшемуся с окружающими. Он говорит. "Что ты все о других говоришь, а в
себя не заглядываешь?" Так вот, личность Декарта учит нас, что заглядывание
в себя предполагает прежде всего освобождение от привязанностей к объектам
нашей критики или нелюбви; что самая страшная зависимость - это зависимость
от того, в чем мы видим недостатки и пытаемся их исправить. Потому что,
пытаясь исправить, в действительности мы просто проецируем то время, которое
уже есть, тот мир, который уже есть, удваиваем его, и так до бесконечности.
религии, равно и того и другого, лежит один ход или одна мысль, что есть
какая-то другая жизнь, более реальная, чем та, которой мы живем в нашей
повседневной, обыденной жизни. И что в этой повседневной жизни миры
продолжаются, времена удваиваются, а там все обстоит иначе. И вот, где все
обстоит иначе, там и есть истинная реальность. И декартовское сомнение есть
шаг или ход именно к истинной реальности. Перепад же в эту реальность
происходит через то, что я назвал фиксированными точками интенсивности.
Потому что нормальным образом, продолжая нашу обычную жизнь, мы явно на это
не способны. А если оказываемся способны, то обязательно через что-то
избыточное, бесполезное и ненужное. И почему-то нас на этом зацикливает,
простите меня за такой вульгарный оборот, и - тогда мы что-то начинаем
понимать. Например, вперившись глазами в смерть, мы что-то понимаем в жизни,
хотя рассуждения о смерти, казалось бы, бесполезны и в режиме нашей жизни
избыточны. Между тем у Декарта все это как бы инсценировано одновременно и
его биографией, и всем его творчеством. Живет он почему-то в Голландии, а не
в прекрасной Франции и носит маску. Ибо маска - и это тоже глубокая
философская идея - необходима. То, что есть, - только маска, но какая-то
маска должна быть обязательно. Ну, например, маска порядочного, воспитанного
джентльмена. Какое-то занятие, которое я выполняю точно и неукоснительно и
придерживаюсь нравов и обычаев своей страны. Это только маска, хотя как
философ я могу и не верить в эти обычаи и нравы.
neo?aeiu e ia eia?o ieeaeiai cia?aiey, ii ?eooae eo aie?ai nouanoaiaaou e
aie?ai iaoeinieoaeuii niae?aaouny. E eae i?eia?aoaeuii nia?ou Aaea?oa
ia?aeeeeaaony ni nia?ou? Nie?aoa! Aaea?o aaau oia?, auiieiyy i?aaeea
i?eiyoie ei ianee. E aai aaenoaeoaeuii oaeee, oae ?a eae oaeee Nie?aoa.
Nie?aoa oaeee, ?oiau ecaaaeouny io iaai, eae io iniu, oaeee iai?eyoeai, a
Aaea?oa, eioi?ue ne?uaaeny aieaa oiaei, ?ai Nie?ao, oaeee - e?aiau?, eae
au ?aniyee ia e?anoa aai ?a ia?aca, aai i?eaaiee. Oaaaneay ei?ieaaa
E?enoeia, i?e aai?a eioi?ie ii ieacaeny a ea?anoaa ianoaaieea (e eioi?ie ii,
enoaoe, iaienae i?ae?aniia ienuii-o?aeoao i i?e?iaa e?aae), oaeea naiaai
e?aeiiai oeeinioa aanuia i?inoi: iia iiaaeaea (a ?aeaiea ei?ieaau - caeii
aey aai?yieia) a iyou ?ania oaaaneiai oo?a (!), oo?a no?aiu ii?oe aa?iie
oaiiiou, euaia, neae e iaaaaaae, ?eoaou eaeoee ii oeeinioee - ia naa?o?
ei?ieaaneo? aieiao. E yoi - Aaea?oo! I?aanoaauoa naaa, eaeiai aio auei -
aio, eioi?ue a naiae iau?iie, ii?iaeuiie ?ecie i?eaue i?aaaaaouny
?aciuoeaieyi a iinoaee ai iieoaiy; o?aiooco, ?iaeaoaiony iia nianai a?oaei
iaaii, anoaaaou iia aa?ii oaiiui iaaii a ?aou?a ?ana i?iiicaeiai oo?a,
?oiau ?eoaou eaeoee a iyou ?ania! I?inoi a a?i?u a?inaao io iaiie iunee ia
yoii. Eiia?ii ?a, ii oia? io iaiiaiou, a i?inooaa e a?eii - aiaoiee oie?ie.
Ii e oeeiieouny auei iaeucy (eae Nie?aoo io oeeoou): iau?ae e i?aau no?aiu.
E ou eo i?eiye (ionou eae ianeo), iiyoiio ia ii?ao auou e ionooieaiey. Eai
aa?a a iaeii iii oie?oi?eo ana inoaeuiia, aieaa aa?iia, aanu o?oa ?ecie,
eeoeo aai oaaaeoaeuiinoe (aua iaei ocae oeeinioee!). A "eaieaue" ia ii?ao
aiionoeou yoiai - ii neeoeii auniei noaaeo o?oa e oaieo, oaa?aao aai,
iniaaiii naie, ciay, eae ii o?oaai e ?aaie e eae e?ae ecaaaa?o aai, aioiaua
aaeaou ?oi oaiaii, eeou au ia aaeaou yoi. E iao, niaeanii aai oiic?aie?,
i?aaoanoao?uae ?aaiou, i?ioeuo, aieaa aa?iuo nie?iaeu - iia any caanu,
nae?an, e ou aanu, oaeeeii caanu e nae?an. Iia ianeie, eioi?ay ii?ao auou
e?aie, ana ?aaii eaeie, ii eaeay-oi aie?ia auou, - e i?iaaeuaaaony ?aaioa
oeeinioee.
иногда любят говорить, каким-то смертным зрением, которое появляется после
прохождения точек интенсивности. Что пытается увидеть этим зрением Декарт?
Перед нами очень интересная вещь, которую я условно назвал бы "картезианским
экспериментом", потом это повторится у Канта, и будет у него называется
"двойственным рассмотрением". И кстати, он не случайно употребил это
странное словосочетание, которое лишь кажется стилистическим излишеством, а
на самом деле имеет глубокий и содержательный смысл. Ведь почему-то, если вы
помните, Кант говорит об экспериментальном методе в философии, и он
действительно ставил эксперимент. Но этот эксперимент - декартовский, или
картезианский. В чем же состоит этот эксперимент и почему Кант назвал его
"двойственным рассмотрением"? Он состоит в держании вместе двух
несовместимых, казалось бы, вещей. Вот мы вышли в зазор - это человеческая
свобода. И в этом зазоре возникает вопрос. Есть ли вообще такая сила,
благодаря которой в этом мире мог бы быть хоть какой-то порядок, хоть
какое-то добро, хоть какая-то красота - по закону? То есть эксперимент
состоит в попытке держать вместе свободу и закон. И Декарт был одним из тех
великих философов (в этом смысле он повторил ход, проделанный уже
Демокритом), который понял, что - странным образом - свобода несется и лежит
на вершине волны необходимости. Только в мире, который полон, т.е. заполнен
причинными связями, возможна свобода. Я читаю в ваших глазах недоумение и
протест и понимаю это недоумение, поэтому это и есть эксперимент, попытка
держать вместе два магдебургских полушария, как в знаменитом физическом
опыте, где какая-то сила держит их вместе. И здесь сила философского
умозрения есть держание этих двух исключающих одна другую вещей. Декарт
говорит: "Бог не творит в мире никаких чудес". То есть философу нужен такой
мир, в котором не бывает чудес, и тогда может реализовываться человеческая
свобода, тогда человеком не играют никакие демонята и никакие силы. Чудес в
мире нет. Бог!.. Нет никакой инстанции, которая бы хитро творила какие-то
чудеса. Такой мир был бы неконтролируемым, и в нем не могла бы
реализовываться никакая свобода, если под свободой подразумевать усилие
прямой линии или порядка. Иными словами, порядок или прямая линия
предполагают, что они держатся все время на каком-то беспрерывно
возобновляющемся усилии.
смысле, что внутри его физических (пространственных) процессов сидели бы
какие-то "мыслящие" агенты и творили чудеса. Поэтому так называемый
"крайний" детерминизм Декарта (как и Демокрита), выражающийся в превращении
всякого телесного действия, животного или человека, в машину, есть на самом
деле и утверждение высочайшей человеческой свободы. Или, я бы сказал,
держится одновременно вместе с последним утверждением... усилием мысли,
повторяющейся ее деятельностью:
То есть Декарт как бы говорит нам: в мире есть основания (вот
детерминистическая цепь) для строгого, точного и последовательного мышления,
и эти основания строгого и точного мышления таковы, что не только оставляют
место для нашей воли и свободы выбора, но и делают их необходимыми в составе
общей гармонии мира. Помните, - в полную силу в новой точке? Никакая
гармоническая сила "естественного света" не могла бы собрать эту полноту с
раздробленных прошлым и его необратимостью точек в мире "маленьких духов" и
"кудесников". Допущение такого мира и устраняет Декарт своей растяжкой
экрана временного сцепления потока и своей идеей "момента" действия-акта.
Иначе говоря, теми же принципами, которыми им вводятся в физический мир
длительности: сохранение, причинная связь и т.п., - этими же принципами он
вводит участие сознания и человека в космологический акт, вводит свободный
выбор (необходимо включающий и возможность богоборческого неприятия в
испытании мира, как он пишет в прекрасном письме королеве Кристине от
20.XI.1647 г.), вводит человеческую доблесть, великодушие и т.д.
говорили древние, Бог весь в настоящем. И, во-вторых, в нем всегда есть для
меня место. Теперь к этому месту пришпильте сомнение. Сомнение - нахождение
места моей воли в мире, в предположении, что без этой воли нет и мира. Ибо
последнее, в чем нельзя сомневаться, так это в воле;
забуду то в мире, что обязано только мне и только из меня вырастает, то в
мире ничего не будет; не будет порядка, не будет добра, не будет красоты, не
будет чисел, не будет треугольников, не будет идеальных сущностей. И вот
теперь обратим внимание на выбор слов, которыми я сейчас пользовался,
особенно в последней части фразы, и тем самым замкнем рассуждение. Итак:
порядок, добро, красота - и теперь я могу сказать, что весь смысл этого
эксперимента, решающего для философии, состоит для Декарта в ответе на
вопрос: почему вообще бывает в мире порядок? Ведь нормальнее, если бы его не
было. Нормальнее, чтобы было зло, чтобы был хаос, нормальнее, чтобы было
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман
Василенко Иван
Громыко Ольга
Корнев Павел
Шилова Юлия