со своими текстами. Я с большим трудом и неохотой отдаю рукопись. А если она
попадает ко мне, я снова начинаю ее переделывать, и так без конца... А что
касается перспектив, то в плане одного из тбилисских издательств стоит
"Краткое введение в философию", где я пытаюсь построить введение в философию
на основе связей философских понятий с изначальными их жизненными смыслами,
существующими в той работе, которую условно можно назвать человеческим
самостроительством. Они существуют там в виде актов, о которых мы говорили в
самом начале и которые являются одновременно жизненными смыслами, поскольку
они разрешают мысль, как разрешают проблему жизни.
которыми она оперирует, может исчезать, скрываться. Это настолько само собой
разумеется, что об этом отдельно не говорят. И для человека постороннего
(любителя, студента, который пока еще не вжился в философию) философия может
казаться системой странных знаний о странных предметах. И в самой философии
периодически, после нарастания на ней университетской или академической
коры, - застывшей лавы на живом огне философствования (а это застывание
происходит десятилетиями и даже столетиями, и, кстати, копание в этой лаве
может быть почтенным занятием для людей, носящих профессорские и доцентские
звания), - вдруг возникает редукция, точка возврата исходных жизненных
смыслов. И снова - движение по нити этого огня, но уже вне наростов лавы.
греческую мысль наросла греческая же и средневековая онтология, ему пришлось
ее всю перелопатить в фундаментальном, я бы сказал, евангелическом смысле. Я
имею в виду прохождение пути на свой страх и риск, но по нити некоторого
внутреннего голоса, внутреннего образа человека (на религиозном языке - это
образ божий), один на один с миром. Декарт с этой точки зрения пересмотрел
весь существующий способ мышления, заложив фундамент всей европейской
культуры, которая в глубоком смысле является христианской культурой. Это не
значит, конечно, что европейцы принадлежат к христианской конфессии (да и в
самой религии были такие движения, скажем, реформация, которые
"перепрыгивали через лаву" к исходному евангелическому смыслу).
Лютеровское "я здесь стою и не могу иначе" - это то же самое, что у Декарта
сказано в когитальной форме. Хотя Декарт не ссылается на Лютера. Он просто
выражает какое-то фундаментальное состояние, которое уже сформировалось и
существует в европейской личности. И выражает это следующим образом: я мыслю
- я существую - я могу. То есть: я мыслю и не могу иначе. Это было для него
первейшим атрибутом бытийственности человека. Я мыслю, и для этого нет
никаких внешних причин и оснований. Это некая, я бы сказал, беспричинная
правота (сродни априорной правоте поэта), которая вообще свойственна мысли.
У Декарта и Лютера мы найдем именно это фундаментальное состояние, которое
потом разрабатывается по-разному в религии и в философии. Но оно уже "лежит
в сердце", в самом фундаменте всей европейской культуры. И это очень важно,
что в фундаменте, в теле или, если угодно, в пространстве этой культуры
заложен и действует этот принцип. - Очевидно, это и есть важнейшая задача
философии - вовремя сориентировать развитие культуры (как в целом, так и в
отдельных ее компонентах), исходя из этого принципа. - Вот именно. Но все же
в культуре всегда бывают и такие места, которые остаются как бы пустыми, не
заполненными ни усилиями самостроительства личности, ни идеей (или
принципом, или мироотношением). И именно в этих "пустых местах" пространства
культуры рождается зло и нигилизм.
устроен так, что в моей индивидуальной точке находится могу, - отсюда
определенная онтология! - в том числе: могу иметь нравственность, могу иметь
то, что называется непосредственно аналитическим чувством. Кант не случайно
называл это единственной теодицеей, оправданием Бога, разумного устройства
мира. Мир разумно устроен в том смысле, что в какой-то его точке, не знающей
все, не охватывающей все, есть очевидность. Это картезианская очевидность: я
мыслю - я существую - я могу. А противоположное - очень простое "не-я могу".
Значит, может всегда кто-то другой, чаще всего - только Бог, хотя, как мы
знаем, возможны и другие варианты: например, в тоталитарном государстве.
что Хайдеггер называл нигилизмом); исходная точка нигилизма - не-я могу,
может Бог (или вообще - кто-то другой, или что-то другое). Но здесь
неминуема критика Бога, поскольку все это потом не осуществляется, и
выходит, что "никто не может", а тот, кто делает вид, что может, только
притворяется. И тогда все возвышенное представляется как корыстное, как
"переодевание" низменного. Отсюда - критика, но не в кантовском смысле, а
как разоблачение. Все дрянь: я - дрянь, все вы - дрянь, никто ничего не
может. - Выходит, культура для своего существования (не говоря уже о
развитии) требует какой-то постоянной подпитки: умственной работы,
своевременного самоочищения, преодоления себя и т.п. И философ как раз и
должен служить как бы образцом такой вечной саморефлексии, камертоном, по
которому следует сверять свои мироощущения, степень требовательности к себе,
трезвости в осмыслении мира? - Вообще говоря, эта роль не только для
философа-профессионала, но и для любого человека, способного к
философствованию. Если же взять проблему еще шире, то вся европейская
культура построена на жизненном усилии. На предположении того, что человек
только тогда фигурирует как элемент порядка, когда он сам находится в
состоянии максимального напряжения всех своих сил. А нигилизм отказывает в
такой возможности - сначала себе, а затем уже и всем другим. Я думаю,
первоисточник зла - в невыносимости человека для самого себя и в обращении
ее вовне. Если я невыносим себе, я так или иначе разрушу и все вокруг. В
результате сначала рушится личность (а она - условие Бога), затем рушится
Бог.
действует в мире вопреки нашей глупости, непониманию, неумению или нежеланию
понимать некоторые состояния, к которым мы не могли прийти своими
собственными силами, но которые тем не менее являются фактами. Я имею в виду
нечто в мире, что есть и без нашего на то соизволения, нечто, что
бытийствует и как бы воссоздает себя в некоторых состояниях человека, в
которых он - уже не тот, кто был перед этим. И это то, к чему он не мог бы
прийти простым продолжением приложения собственных сил. В мышлении есть тоже
такие архетипические образования, которые нельзя понять как продолжение
собственных сил рассуждения, умозаключения, наблюдения, наличествующих в
человеке. Их-то, например, Кант (да и не только он, а вообще всякая
философия) предполагает принимать как данное. Сознание можно вывести из
чего-нибудь? Нельзя. Мы вынуждены принять его как факт.
принадлежит текущей эмпирии. Но ведь есть и некоторые первичные,
первоначальные отношения, которые не нами созданы, но есть именно в нас и
вечны в том смысле слова, что они вечно свершаются, и мы как бы находимся
внутри пространства, охваченного их вечным свершением. Они никогда не позади
нас и никогда не впереди нас как некое состояние, которое будет когда-то
нами достигнуто (вроде идеального общества). Они всегда - сейчас. Декарт
начинал свою философию и всю европейскую традицию с утверждения: меня не
интересует, откуда и куда и как тянется цепь бесконечного сложения
предметов, до меня дошедших. Меня интересует, что я делаю сейчас, что сейчас
происходит.
скругления, схождения, замыкания начала с концом и т.д. Здесь начинаются
очень абстрактные вещи, но это и иллюстрация того, о чем я говорил, различая
"акт" и "философствование" как вещи разные и в то же время совпадающие, ибо
об этом акте можно говорить только на языке философии. Здесь и появляются
философские понятия, которые очень сложны. Изобретается, скажем, слово
"вертикаль". Или - у Бергсона - совмещение явлений, расположенных не
последовательно, а как бы веером, сосуществующих не в одном времени, хотя в
то же время ясно, что они сосуществуют. И начинается утряска этих понятий,
которые имеют свою логику. Это профессиональная логика философствования.
Иногда только она и зафиксирована в тексте. - Тогда существует ли история
философии в горизонтальном срезе, изложенная в учебниках, и соотносима ли
она с историей философии, которая будет изложена в вашем "Введении в
философию"? Или это будет история самого этого акта философствования? - Да,
но как описание строения этого акта. Однако, признаюсь, мне сложно это все
высказать, потому что столько вещей, о которых должно сказать, теснятся у
входа в фразу, как тени, требуя своего голоса, перебивают друг друга,
толпятся и ни одна не может пройти.
восстановленная часть текста, которая печаталась в конце 1969 - начале 1970
года в виде статей о классической и современной философии. Журнальный текст
двух статей о западной философии был мною написан, третьей же не последовало
в силу ряда причин...
понимает свое место в мире и в отношении к продуктам своего же собственного
труда, каково место этих продуктов труда в жизненном процессе и в мире? Как
это все менялось и как в зависимости от этого менялось содержание
философских учений?
монологического автора, который на уровне интеллигентского сознания
выступает в виде осознания интеллигентами себя как поверенных Провидения,
посвященных в некоторый особый смысл, исходя из которого можно якобы за
других людей организовать их же жизнь. Этакое миссионерское сознание
интеллигентов как поверенных Провидения. Оно породило, увы, много чудовищных
вещей. На рубеже веков этот образ как раз ломался, и очень существенно.
Частично в том смысле, в каком мы употребляем, скажем, термин
"неклассическая рациональность".
интеллигенции, отрыва ее от идеологии, которую в завершенном виде предложил
уже Гегель. Это нечто вроде идеологии интеллигенции. И не случайна, а
закономерна его тогдашняя популярность в интеллигентской среде,
Верещагин Олег
Никитин Юрий
Маккефри Энн
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Майер Стефани