науке же оно содержится вне таких видимых рамок, но существует и живет столь
же реально (создавая, конечно, чудовищные трудности для историко-научной
реконструкции). Такие образования, например, как дифференциальное
представление движения в точке и бесконечной инерциальной системы отсчета,
безусловно, являются формами-произведениями (с соответствующим им
познавательным актом в полном его виде, со всеми условиями, посылками и
уровнями). Их можно назвать "производящими произведениями", поскольку именно
в них происходят синтезы сознательной жизни ума и когеренция множества ее
состояний, далеко отстоящих одно от другого в реальном разбросе эмпирических
мыслящих субъектов по пространственным и временным координатам обществ и
культур, - так же, как происходят синтезы и когеренция наших умений или же
эстетических отношений через форму рычага или архитектурную форму купольного
свода. Это можно назвать сферой сознания (как предельной формы спирали).
чего-то культурогенного, могущего быть источником и основанием культуры. Оно
следующее: это нечто, к чему человек относится как к более высоко
упорядоченному и осмысленному, более цельному, чем он сам, и что вырывает
его из хаоса, распада и рассеяния обыденной, повседневной жизни, из
стихийных отношений к миру и себе подобным. Только надо постараться избежать
обыденных ассоциаций при словах "более ценный", "высокий" и т.д. Я имею в
виду в данном случае лишь сопоставление порядка с хаосом и свойства тех,
творимых наукой, новых форм, о которых говорилось выше и которые живут своей
жизнью в пространстве и времени, уплотняющем и как бы поперечно, по
вертикали, структурирующем то множество состояний и актов мысли, которое
горизонтально дано в реальном протяжении культур и жизни эмпирических
индивидов и осуществляется в растянутых удалениях одно от другого и
вразброс.
поставлены, но которые, возможно, в той форме, которую я им придал, мало
заметны. Попытаемся поэтому выявить их более четко, уцепившись за уже
промелькнувшую тему "возможного" и "впервые и только однажды" случающегося.
В самом деле, то, что я говорил пока о взаимоотношении науки и культуры, или
о науке как культуре, есть лишь экспликация и оформление имеющейся у каждого
из нас интуиции. Именно интуиции, а не того, что мы знаем о науке.
Интуитивно мы ведь под наукой, а, точнее, под отвлеченной любознательностью,
ибо с нее начинается деятельность, которая потом приводит к каким-то научным
результатам, понимаем что-то, что как бы вырывает нас из стихийной обыденной
жизни, делает отрешенными от нее. От случайностей специальных перипетий, от
случайностей культуры, от случайности нашего психического облика, данного
нам актом рождения. Иначе говоря, в состоянии "любознательности" мы надеемся
обрести некоторую позицию, которая имела бы в наших глазах значение чего-то
более цельного и осмысленного, приобщала бы нашу жизнь к этому последнему,
более универсальному (и одновременно более личностному), чем наличное
эмпирическое состояние общества, культуры и нас самих. А в знании о науке? В
терминах этого знания мы рассуждаем, например, о ее многосвязной зависимости
от общества и культуры, видим, как любой интеллектуальный акт, совершаемый в
обществе, вовлекает того, кто совершает его, в тысячи ускользающих от него
зависимостей и связей, являющихся объективными для него; можем описать
логическую структуру науки в ее связи с опытными и экспериментальными
чтениями показаний наших приборов и органов чувств, языка и т.д. Но это
"знание о" само есть определенная культура, и мы, живя в одном мире, отдаем
себе об этом отчет - в другом. Иными словами, в его терминах мы принимаем
некоторый уже готовый и законченный мир законов и сущностей вместе с его
логикой (а он есть некоторое наличное знание), который затем и сопоставляем
с его отражениями. И, видя и организуя результаты этого отражения, не видим
стоящей за ними науки как продуктивной деятельности, как деятельности, в
которой мы только и живы. Последняя как бы умята нами в безразмерную и
идеальную точку, соединяемую с другими такими же точками по нормам точного и
однозначного сообщения научных понятий и опыта, регулирующим научные тексты
(например, в журнальных публикациях, в принятии научных проектов заказчиками
и т.д.) и их циркуляцию, использование и т.д. в культуре62, что скрывает как
раз то, что я называл "произведениями", т.е. науку как деятельно длящуюся и
продуктивную реальность. Или я выражусь так: это натуральная,
объективированная видимость отношений, которая сама предполагает
определенную феноменологическую процедуру приостановки навязываемых ею
смыслов и ходов мысли для выявления того, что на самом деле происходит, что
мы в действительности переживаем в науке, в акте Мысли, о чем нам говорит
интуиция смысла этого переживания и в каком "мировом состоянии" мы
находимся, и как мы определились в отношении к миру, когда на деле (а не в
вербальной имитации) совершаем акт познания. Лишь осуществив эту процедуру,
можно увидеть проблему в новом свете и потом уже вернуться к зависимостям, о
которых нам говорит знание о науке. Приняв это во внимание и приняв за
отправную точку интуицию, я хочу показать дальше, что наука как познание и
наука как культура есть принципиально разные вещи, различные элементы в
составе некоего единого образования.
структурные или, как я говорил, культурные механизмы, которые амплифицируют
природные силы, энергию человека и, амплифицировав, трансформируют их
действие в результат, который природным образом получить нельзя. В этом
смысле производящая роль "машины науки" такая же, как искусства и других
видов культурной деятельности. Но это, ставшая нормативной, структура. Между
тем содержание знания мы определяли в связи с универсальными терминами.
Каким же образом универсум в знании коррелирует с тем, что ученый может
быть, например, русским, грузином, американцем или кем-то еще и
трансформировать природные человеческие силы и возможности (без чего не
воспроизводится универсальное содержание законов науки) тем способом, тем
механизмом, который сложился и существует в данной культуре, а не в другой?
Ведь в другой культуре мыслимо возможна другая форма-преобразователь.
Например, хотя это пока практически универсально для всех культур, мы
передвигаемся, используя принцип колеса. Но это случайность с точки зрения
законов физики! Нет никакой необходимости, вытекающей из физических законов
движения, чтобы мы обязательно передвигались или катили что-то на колесах,
законы это лишь допускают вместе со многим другим, и все же, несмотря на
колоссальный прогресс техники, с древнейших времен по сегодняшний XX в. все
представимые нами возможности земного передвижения, их "горизонт" остаются
внутри колеса, неизвестно кем в глубокой древности изобретенного. Я
отвлекаюсь при этом от попыток передвижения в наше время на воздушных или
магнитных подушках, что может стать принципиально другой культурой.
необходимость именно колес. Так же как, напротив, из законов Максвелла
вытекает существование волн любой частоты, а не только той, которая
разрешима устройством нашего зрения и слуха или наших инструментов. Что же
такое познание тогда?
самым онтологический) элемент внутри науки, взятой как целое,
характеризующийся двумя колебательными движениями: колебанием в сторону
разрушения нормативных структур, выхода к определенному "нулевому" состоянию
знания и, наоборот, обратным движением от нейтрального, почти "нулевого"
состояния в сторону новой возможной структуры. И так постоянно. Это
экспериментирование с формами, а не сами формы.
что в каждый данный момент существует и в каждый данный момент в своих
продуктах исчезает. Это как бы мерцающая и, следовательно, имеющая
собственные глубины (или "области") точка, вокруг которой кристаллизуются
все новые отложения-структуры (выстраиваемые нами затем в самостоятельный
ряд над этими глубинами и их, конечно, скрывающие, "уминающие", как я уже
сказал). Чтобы быть более ясным, сошлюсь на понятный всем запрет плагиата в
науке. Как известно, плагиат - это повторное предъявление уже сделанного -
другими или даже тобой самим (если, конечно, отвлечься от юридической
стороны дела). Хотя науку мы всегда излагаем как нечто уже известное - никто
ведь не называет плагиатом сводный учебник или разъяснение отдельной теории
в обучении. Но познание по определению (хотя этот постоянно исчезающий в
своих продуктах момент трудно уловить in vivo) есть в каждый данный момент,
в каждом данном исследовании занятие чем-то, что не думалось и не делалось
раньше, для чего нет никаких правил или причины (ибо наличие причины как раз
и означало бы уже подуманность - в силу необратимости); и в этом смысле оно
независимо от всего остального мира знаний (который как раз и фигурирует в
той феноменологически редуцируемой культурной связке, о которой я говорил
выше). И мы интуитивно узнаем его в качестве такового, т.е. в качестве
"науки". Это - состояния пространства и времени, являющиеся изменениями
"среды" и независимыми от пространства и времени (они сами не
пространственны и не непространственны, и выделение этого является
обобщением категорий пространства и времени, как и категории "причины"; все
это в понятии события; "электрон" как состояние - один на Сириусе и на
Земле). Более того, эта независимость от всего остального мира знания
(кстати, из понимания ее и выросла вся интуиционистская математика) означает
и специфически присущий науке как познанию "эффект настоящего"
(анализируемый в терминах всего объема сферы состояний и структур сознания,
а не культурно-знаковых систем и наглядной преемственности "в" потоке
времени). Я хочу этим сказать, что инновационный познавательный акт
совершается, лишь содержа и воспроизводя в себе, "в точке" условия и
внутренние связности всей науки в целом. И в этом смысле познание все в
настоящем, необратимо исключая возможность возвращения мира в прежнее
состояние. Мир только после этого получает накрывающее логическое
пространство, в котором развертываются в последовательности принципиально
обратимые логические связи мышления и состояния наблюдения. Это и механизм
изменения такого пространства, т.е. оно может выходить из этого "настоящего"
совершенно иным, но будет, все равно, накрывающим, обратимым пространством.
Таким образом, в моменте, о котором я говорю, постоянно делается нечто
принципиально отличное от развертки существующих теорий, формул в учебниках
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Конан-Дойль Артур
Орлов Алекс
Трубников Александр
Афанасьев Роман