"наследственности" совершенно бесполезно, ибо тогда по восходящим степеням
родства пришлось бы добраться до химических молекул, о которых едва ли кто
решится утверждать, что они стремятся вступать в определенные соединения
единственно лишь в силу воспоминания о приятности прежних подобных
соединений. - Напомним еще обстоятельство, не позволяющее отождествлять
благо с фактом удовольствия. Всякому по опыту известно, что степень
желательности каких-либо предметов или состояний далеко не всегда
соответствует степени реальной приятности ощущений, ими доставляемых. Так,
при сильном эротическом влечении к определенному лицу другого пола факт
обладания именно этим лицом желается как величайшее блаженство, перед
которым исчезает желательност ь обладания всяким другим лицом, между тем
реальная приятность, доставляемая этим бесконечно-желательным фактом,
наверное, ничего общего с бесконечностью не имеет и приблизительно равна
приятности всякого иного удовлетворения данных инстинктов. - Вообще
определяется не последующими субъективными состояниями удовольствия, а
объективными взаимоотношениями этих предметов с нашею телесную или душевною
природою, причем источники и свойства эти х отношений большею частью не
сознаются нами с достаточною ясностью, а обнаруживают лишь свое действие в
виде слепого влечения.
оно во всяком случае есть его постоянный признак. Каковы бы ни были основные
причины желательности данных предметов и состояний, являющихся нам как
блага, во всяком случае несомнен но, что достигнутое благо или исполненное
желание всегда сопровождается ощущением удовольствия, которое, таким
образом, будучи неразрывно связано с действительным благом вообще, как его
необходимое последствие, может служить и для определения высшего бла га, по
крайней мере в смысле практического принципа.
наибольшую сумму удовлетворения. Сумма же эта определяется не только прямо -
чрез сложение приятных состояний, но и косвенно - чрез вычитание состояний
неприятных. Другими словами, высшее благополучие состоит в обладании такими
благами, которые в совокупности, или в окончательном результате, доставляют
maximum наслаждения и minimum страдания65. Деятельным началом является здесь
не простое стремление к непосредственному удовольстви ю, а благоразумие,
оценивающее различные удовольствия и выбирающее между ними те, которые более
прочны и обеспечены от страдания. Благополучным или счастливым признается
здесь не тот, кто в данную минуту испытывает сильнейшее наслаждение, а тот,
чья жизн ь в общем представляет постоянный перевес приятных состояний над
мучительными, - кто в итоге более наслаждается, чем страдает.
"Благоразумный, - говорит Аристотель, - гонится за беспечальным состоянием,
а не за приятным" (`O fr?nimoj t? ?lupon di?kei, o? t? ?d?)83. Такова точка
зрения эвдемонизма в собственном смысле, или эвдемонизма благоразумного.
Последователь этого учения не будет "валяться в тине чувственных
удовольствий", разрушающих душу и тело, - он находит свое благополучие
главным образом в те х высших наслаждениях, умственных и эстетических,
которые при наибольшей прочности связаны с наименьшим страданием.
разделяет общую судьбу всякого эвдемонизма: и он оказывается лишь мнимым
принципом. Когда благо определяется как благополучие, то все дело в его
достижении и прочном обладании; но ни т о, ни другое не может быть
обеспечено никаким благоразумием.
и мерам нашей житейской мудрости; и большею частью благоразумный эгоист
только теряет случаи действительных, хотя и мимолетных удовольствий,
нисколько не приобретая через это прочн ого благополучия. Непрочность всех
благ тем более здесь фатальна, что человек, в отличие от животных, заранее о
ней знает: неизбежное в будущем крушение всякого счастия бросает свою тень и
на минуты настоящего наслаждения. Но и в тех редких случаях, когд а
благоразумное пользование жизнью действительно доставляет количественный
перевес беспечальных состояний над тяжелыми и мучительными, торжество
эвдемонизма есть только кажущееся, ибо оно основано на произвольном
исключении из счета качественного момента наших душевных состояний (разумею
качество даже не в моральном смысле, который пока может быть спорным, а
только в психологическом, или, точнее, психофизическом, - именно степень
напряженности приятных ощущений). Несомненно, что самые сильные, захватыва
ющие наслаждения суть все-таки не те, которые рекомендуются благоразумием, а
те, которые связаны с дикими страстями, - пусть и здесь во многих случаях
приятность удовлетворения несоразмерна силе желания, но все-таки она
несравненно напряженнее всех тех о щущений, которые даются при умеренном и
аккуратном пользовании жизнью. Когда благоразумие внушает нам, что страсти
ведут к гибели, то, вовсе не оспаривая этой истины, мы можем только
напомнить другую:
основании буду я отказываться от "неизъяснимых наслаждений" в пользу
какого-то скучного благоденствия? Страсти ведут к гибели, но разве
благоразумие избавляет от гибели? Где тот че ловек, который посредством
одного благоразумного поведения одержал победу над смертью?
умолкает перед небесными громами, но его не в силах заглушить вялые речи
благоразумия.
благом; но оно может с общей точки зрения эвдемонизма иметь решительное
преимущество над невинными удовольствиями хорошего поведения, не
избавляющего от гибели. Положим, умственные и эстетические удовольствия не
только невинны, но и возвышенны; однако это их достоинство связано с такими
ограничениями, которые не позволяют к за этими благами признать значение
высшего блага.
людей с тонким эстетическим и умственным развитием, т.е. во всяком случае
для немногих, тогда как высшее благо необходимо должно быть всеобщим.
Никакой прогресс домократических учрежде ний не даст ослу способности
находить удовольствие в симфониях Бетховена и не заставит свинью, не знающую
вкуса даже в апельсинах, наслаждаться сонетами Данта и Петрарки или поэмами
Шелли.
недостаточны. Относясь лишь к определенным душевным способностям и силам и
не касаясь других, они не могут наполнить целую жизнь. Только теоретическая,
созерцательная сторона человека оказывается тут более или менее
удовлетворенною, а деятельная, практическая жизнь лишена всякого твердого
руководства. Умственные и эстетические блага, как предметы чистого
созерцания, не воздействуют на жизненное хотение.
науку и искусство (т.е. наслаждение ими), практическая воля остается без
господствующего определения, и слепые страсти беспрепятственно овладевают
ею, показывая несостоятельность благ оразумного эвдемонизма как правящего
начала жизни.
теоретического скептицизма, подрывающего ценность самих предметов умственной
и художественной деятельности. Положим, я нахожу настоящее наслаждение в
созерцании красоты и в исследовании истин ы, но мой рассудок - высший
авторитет для "благоразумного" эвдемониста - говорит мне, что красота есть
субъективный призрак, а истина недоступна человеческому познанию, - мое
наслаждение этим отравлено, а для последовательного ума становится совсем
невоз можным. Но и без такой последовательности ясно, что наслаждение
заведомым обманом не может разумно утверждаться как высшее благо.
предается наслаждениям мысли и творчества, не спрашивая об окончательном
значении их предметов. Для него эти "духовные блага" могут казаться вечными;
но его собственная способность ими на слаждаться во всяком случае далека от
этого свойства, она разве только на немного переживает способность к
чувственным наслаждениям.
притязание благоразумного эвдемонизма, главное предполагаемое его
преимущество перед простым стремлением к непосредственно приятному. Конечно,
если бы наши удовольствия были пребываю щими реальностями, которые можно
было бы накоплять как имущество, то благоразумный эвдемонист, придя в
дряхлость, мог бы все-таки считать себя более богатым, чем какой-нибудь
беспутный прожигатель жизни, преждевременно погибший. Но так как на самом
деле
если только он останется до смерти верен эвдемонистической точке зрения,
наверное, пожалеет, что ради слабого воспоминания о невинных радостях ума и
эстетического вкуса он пожертвов ал случаями наслаждений, гораздо более
интенсивных, которые, как неиспытанные, возбуждают и в эту минуту его
желание - неисполнимое и мучительное. - Мнимое превосходство благоразумного
эвдемонизма над простым прожиганием жизни держится лишь на логически-
непозволительном смешении двух точек зрения. Одно из двух: или мы имеем в
виду настоящий момент наслаждения, и в таком случае нужно отказаться от
благоразумия, свойственного даже животным; или же мы соображаем последствия
своих поступков в будущем, и в э том случае спрашивается: какой же именно
момент будущего мы должны полагать в основание своего расчета? Было бы явно
бессмысленно брать какой-нибудь другой момент, кроме последнего, выражающего
итог всей жизни, но в этот последний предсмертный момент вес ь
Конюшевский Владислав
Орловский Гай Юлий
Круз Андрей
Доценко Виктор
Володихин Дмитрий
Лукин Евгений