Чтение 9–й страницы книги ~Сундучок, в котором что-то стучит~

площади Декабристов и, разумеется, обратно.

Я, дружище Василий Павлович, шпионство ненавижу, но считаю в данном
случае, что наблюдение за неприятным субъектом в интересах гуманизма не
является шпионством. Вы сами понимаете, как важно было для меня узнать
некоторые привычки этого человека и просто взглянуть на него. Однажды, когда
мы с моим одноклассником Валентином Брюквиным и сестрами Вертопраховыми
шарили по эфиру в безнадежных поисках того передатчика, зазвонил телефон и
Шуткин коротким, но выразительным звуком *мяу" вызвал меня к четырем львам.
Когда я прибыл, он с крыши просигналил мне передними конечностями небольшое
слово "Молочная". Найти в окрестностях молочную не составило большого труда.
Я вошел в магазин, когда Кукк-Ушкин там скандалил. Я сразу узнал его по
голосу, по описаниям, просто по своей интуиции, которую вы почему-то
отчаянно превозносите и на которую - дружище, не злитесь! - ссылаетесь,
когда вам лень что-нибудь описывать подробно.

"Вы мне недодали с пятерки! - скрипучим, неприятнейшим голосом обвинял
"инвентор" продавщицу сыров.

"Полноте, Питирим Филимонович, - увещевала его полнокровная
очаровательная тетя продавщица. - Клянусь честью, я не видела вашей
ассигнации!"

"Вы мне недодали с пятерки", - на одной ноте повторял Кукк-Ушкин, и в
этом же духе высказывался, конечно, долгожитель Онегро.

Продавщица тогда закрыла пухлым локтем свое лицо и на глазах изумленной
молочной громко зарыдала.

Конечно, я не видел злополучной пятерки, но, безусловно, я был склонен
верить чистым слезам доброй женщины, а не скрипучему голосу
пренеприятнейшего мужчины.

...Итак, в штабе приключения на улице Рубинштейна созрел план действия:
в час прогулки Кукк-Ушкина весь штаб, включая Гену, папу Эдуарда, маму Эллу,
бабушку Стратофонтову, Николая Рикошетникова, Валентина Брюквина и сестер
Вертопраховых, является на площадь Декабристов и начинает увещевать Питирима
соображениями гуманности. Потом на "этрихе" прилетит Юрий Игнатьевич, и
тогда уже Кукк-Ушкину придется взять своего "проходимца" обратно. Мы все
разработали самым детальнейшим образом, но упустили из виду одно
обстоятельство - праздник "Алые паруса".

Когда мы явились на площадь, вместо одинокой фигурки надменного
мизантропа с его клочковатым Онегро мы увидели тысячи представителей
прекрасной молодежи. Наш план лопнул. Нам пришлось рассеяться для поисков
Кукк-Ушкина, и мы потеряли друг друга. Остальное вы знаете, дружище Василий
Павлович.

- Я знаю даже больше, чем остальное, - сказал я, признаюсь, не без
некоторой важности, и после необходимой паузы рассказал о своих наблюдениях:
о дворничихе в слуховых очках и о господине иностранце, которого мы условно
называем Сиракузерс Под Вопросом.

- Мне показалось, что между этими двумя персонами н Кукк-Ушкиным
существует некая связь, - сказал я. - Наш подопечный "инвентор", кажется,
кого-то ждал, а Сиракузерс Под Вопросом кого-то искал.

Изгнанные вонючими газами из маловыразительного дома, мы сидели теперь
на мосту, привалившись к лапам одного из золотокрылых животных. По густой
листве лип над нашими головами уже пробирался утренний ветерок. Где-то в
отдалении еще звучали песни романтиков, но ночь уже была на исходе. Небо
стало уже почти утренним, но узкий месяц еще чуть-чуть светился и чуть-чуть
желтел в листве тусклый треугольный фонарь, похожий, что там греха таить, на
физиономию Питирима.

- Послушайте, дружище Гена, - обратился старый пилот к молодому
пионеру, - что вы имели в виду, крича:

"Это он! Это он!", когда любезнейший дружище Василий Павлович столь
проницательно обнаружил сходство фамилий Кукк-Ушкин и Кукушкин?

Я посмотрел на Гену. Мальчик сидел в позе знаменитой скульптуры Родена
"Мыслитель". В глазах Геннадия иногда мелькали огоньки его прославленной
интуиции. Он поймал мой взгляд и молча улыбнулся. Кажется, мы поняли друг
друга, оставалось только немного просветить уважаемого дружищу Юрия
Игнатьевича, погрязшего в технике.

- Вам требуется сейчас мое вмешательство, дружище Гена? - тихо спросил
я.

- Боюсь, что в этот момент без него нам не обойтись, - вздохнул
мальчик.

"Что ж, - подумал я, - что ж. Есть ли для писателя более благородное
дело, чем прийти на помощь своим героям в трудный час?" Я встал со ступенек
мостика и прикоснулся, на счастье, к мраморному хвосту царя четвероногих.
Затем мне пришлось сильно надавить большими пальцам на виски и на секунду
зажмуриться. Тогда на канале Грибоедова появилось странноватое, но
стремительное плавательное средство, приводимое в движение тремя парами юных
ног, принадлежащих Валентину Брюквину и сестрам Вертопраховым. Четвертое
место на этом судне, напоминающем водяной велосипед, было не занято, если не
считать крупной морской чайки, которая сидела на спинке этого места и
чувствовала себя ничуть не хуже, чем на мачте океанского корабля.

- Что это? - вскричал в изумленном восторге Юрий Игнатьевич. - Какой
шик!

- Плоды досуга, ничего особенного, - скромно пояснил Гена. - Четыре
ржавых понтона, педали, лопасти, две стиральные машины и бритва "Харьков".

- Гениально! - вскричал (что поделаешь, если он опять вскричал)
Четверкин. - Я вижу, дружищи дети, что ваше поколение тоже не теряет досуга
зря!

Водяной экипаж приближался, поднимая коричневые валы. В руке Натальи
(или Дарьи) Вертопраховой трепетал листочек бумаги, похожий на телеграмму.

Я еще сильнее нажал на виски и на другом берегу канала появился
Сиракузерс Под Вопросом. Он легко вогнал меж гранитных плит спицу ярчайшего
зонта, поставил под зонт мольберт, раскладной стул и уселся, выставив
пунцовое пузо. Эдакий, видите ли, свободный художник!

Скрипнули чугунные ворота Экономического института. На одной из
половинок ворот выехала костлявая дворничиха, в слуховых очках. Не слезая с
ворот, она сделала несколько снимков невыразительного серого дома
кодаком-зеркалкой, висящим на плоской груди.

Экипаж тормозил, приближаясь к мостику. Валентину Брюквину к его
невозмутимому лицу явно не хватало бороды. Лицо этого мальчика было просто
создано для бороды, и никто из его друзей не сомневался, что, когда придет
время, Брюквин украсится бородою. Сестрам Вертопраховым к их дивной утренней
красоте не хватало лишь алой ленты, подобной той, с которой они добились уже
немалых успехов на спортивных помостах.

- Приветствую всех, - спокойно, без особых эмоциональных отливов сказал
Валентин Брюквин. - Сегодня наш друг снова вышел в эфир, и мы имели короткую
связь. Вот радиограмма. - Он протянул чайке клочок бумаги и попросил: -
Будьте любезны, Виссарион, отнесите это вон тем дружищам.

Чайка-самец, по имени Виссарион, охотно выполнил его просьбу, и теперь
уже клочок бумаги трепетал в руках Гены. Текст этой новой радиограммы был
еще более размыт, чем текст первой, никакой ясности в наше дело он не
вносил, за исключением... да, за исключением того, что он подтверждал Генину
догадку, подтверждал его возглас: "Это он, это он, эврика, это он!", ибо в
нем среди обломков слов и диких звукосочетаний, словно рея с погибшего
корабля, плавала почти целая фраза: "...ой ед врач русског клип
"Безупречный" мичман Фог..."

- Взгляните, Юрий Игнатьевич, - спокойно сказал Гена. --Здесь
упоминается врач клипера "Безупречный" мичман Фог, а нам достоверно
известно, что врачом на клипере был мичман Фогель-Кукушкин.

- Откуда это известно, дружище Гена? - недоумевал пилот.

- Мой прапрадед командовал этим судном, - пояснил Гена.

- Снимаю шляпу! - вскричал (опять) Четверкин и, перейдя на более
спокойный тон, стал подводить итоги: - Портрет, канал, львы, сходство
фамилий... Уж не имеем ли мы дело, милостивые товарищи, с потомком того
корабельного лекаря и не поэтому ли, Гена, именно к вашему семейству обращен
призыв о помощи?

- Вот именно поэтому, дружище Четверкин, - сказал Гена. - Именно
поэтому. Все эти связи очевидны. Я почти убежден теперь, что фамилия
Фогель-Кукушкин, трансформируясь в течение десятилетий, превратилась сейчас
в Кукк-Ушкина и в лице Питирима Филимоновича мы имеем дело с потомком того
корабельного лекаря.

- В таком случае Питирим должен испытать к вам хоть какое-то подобие
товарищеского чувства, - задумчиво предположил Четверкин. - Лишь только
самое черствое сердце не откликнется на голос прошлого, на эхо тех времен,
когда ваши предки плыли под одними парусами.

- Взгляните, - шепнул Гена и подтолкнул локтем своего нового пожилого
друга и подмигнул своим старым юным друзьям, сестрам Вертопраховым и
Брюквину.

Костлявая дворничиха в слуховых очках преспокойно прогуливалась вдоль
канала, но уже не по ту, а по сю его сторону. Каким образом она пересекла
водную артерию, минуя Львиный мостик, где собралась вся наша компания,
оставалось загадкой для всех.

Для всех, кроме автора, скажете вы, любезный читатель, и не ошибетесь.
Один лишь автор, погруженный сейчас в свое воображение, заметил, как
сиганула через канал малопривлекательная особа. Нам нет нужды туманить мозги
себе, героям и вам, читатель, и намекать на какую-то сверхъестественную
силу, заключенную в метле этой псевдоведьмы. Ведьм нет, в этом нас убеждает
весь ход истории. Нам лучше следовало бы обратить внимание на сверхтолстые
подошвы дворничихи. Откуда взялись у непрезентабельной персоны сверхмодные и
сверхтолстые туфли на платформе, и не они ли помогли старухе совершить
титанический скачок?

Однако отвлечемся на некоторое время от этих рассуждений и обратимся к
нашим друзьям, которые уже смотрят на нас с таким доверчивым ожиданием.

Скрипнула автомобильная дверца. Мой "Жигуленок" подсказал следующий ход
в игре. Он открыл свою правую переднюю дверь, и все увидели на сиденье