А. Алексин

В стране вечных каникул

OCR Палек, 1998 г.

Л. Лагину, автору знаменитого "Старика Хоттабыча", посвящаю

ПОКА ЕЩЕ НЕ НАЧАЛАСЬ СКАЗКА...

Эту дорогу я знаю наизусть, как любимое стихотворение, которое никог-
да не заучивал, но которое само запомнилось на всю жизнь. Я мог бы идти
по ней зажмурившись, если бы по тротуарам не спешили пешеходы, а по мос-
товой не мчались автомашины и троллейбусы...

Иногда по утрам я выхожу из дому вместе с ребятами, которые в ранние
часы бегут той самой дорогой. Мне кажется, что вот-вот сейчас из окна
высунется мама и крикнет мне вдогонку с четвертого этажа: "Ты забыл на
столе свой завтрак!" Но теперь я уже редко что-нибудь забываю, а если бы
и забыл, не очень-то прилично было бы догонять меня криком с четвертого
этажа: ведь я уже давно не школьник.

Помню, однажды мы с моим лучшим другом Валериком сосчитали зачем-то
количество шагов от дома до школы. Теперь я делаю меньше шагов: ноги у
меня стали длиннее. Но путь продолжается дольше, потому что я уже не мо-
гу, как раньше, мчаться сломя голову. С возрастом люди вообще чуть-чуть
замедляют шаги, и чем человек старше, тем меньше ему хочется торопиться.

Я уже сказал, что часто по утрам иду вместе с ребятами дорогой моего
детства. Я заглядываю в липа мальчишкам и девчонкам. Они удивляются: "Вы
кого-нибудь потеряли?" А я и в самом деле потерял то, что уже невозможно
найти, отыскать, но и забыть тоже невозможно: свои школьные годы.

Впрочем, нет... Они не стали только воспоминанием - они живут во мне.
Хотите, они заговорят? И расскажут вам много разных историй?.. Или лучше
одну историю, но такую, какая, я уверен, не случалась ни с кем из вас
никогда!

САМЫЙ НЕОБЫЧАЙНЫЙ ПРИЗ

В ту далекую пору, о которой пойдет речь, я очень любил... отдыхать.
И хотя к двенадцати годам я вряд ли успел от чего-нибудь слишком уж
сильно устать, но я мечтал, чтобы в календаре все поменялось: пусть в
дни, которые сверкают красной краской (этих дней в календаре так немно-
го!), все ходят в школу, а в дни, которые отмечены обыкновенной черной
краской, развлекаются и отдыхают. И тогда можно будет с полным основани-
ем сказать, мечтал я, что посещение школьных занятий - это для нас нас-
тоящий праздник!

На уроках я до того часто надоедал Мишке-будильнику (отец подарил ему
огромные старые часы, которые тяжело было носить на руке), что Мишка
сказал однажды:

- Не спрашивай меня больше, сколько осталось до звонка: каждые пят-
надцать минут я буду понарошку чихать.

Так он и делал.

Все в классе решили, что у Мишки "хроническая простуда", а учительни-
ца даже принесла ему какой-то рецепт. Тогда он перестал чихать и перешел
на кашель: от кашля ребята все же не так сильно вздрагивали, как от ог-
лушительного Мишкиного "апчхи!".

За долгие месяцы летних каникул многие ребята просто уставали отды-
хать, но я не уставал. С первого сентября я уже начинал подсчитывать,
сколько дней осталось до зимних каникул. Эти каникулы нравились мне
больше других: они, хоть и были короче летних, но зато приносили с собой
елочные праздники с Дедами-Морозами, Снегурочками и нарядными подарочны-
ми пакетами. А в пакетах были столь любимые мною в ту пору пастила, шо-
колад и пряники. Если б мне разрешили есть их три раза в день, вместо
завтрака, обеда и ужина, я согласился бы сразу, не задумываясь ни на од-
ну минуту!

Задолго до праздника я составлял точный список всех наших родственни-
ков и знакомых, которые могли достать билеты на Елку. Дней за десять до
первого января я начинал звонить.

- С Новым годом! С новым счастьем! - говорил я двадцатого декабря.

- Уж очень ты рано поздравляешь, - удивлялись взрослые.

Но я-то знал, когда надо поздравлять: ведь билеты на Елку везде расп-
ределялись заранее.

- Ну, а как ты заканчиваешь вторую четверть? - неизменно интересова-
лись родные и знакомые.

- Неудобно как-то говорить о самом себе... - повторял я фразу, услы-
шанную однажды от папы.

Из этой фразы взрослые почему-то немедленно делали вывод, что я -
круглый отличник, и завершали нашу беседу словами:

- Надо бы тебе достать билет на Елку! Как говорится, кончил дело -
гуляй смело!

Это было как раз то, что нужно: гулять я очень любил!

Но вообще-то мне хотелось немного изменить эту известную русскую по-
говорку - отбросить два первых слова и оставить только два последних:
"Гуляй смело!"

Ребята в нашем классе мечтали о разном: строить самолеты (которые
тогда еще называли аэропланами), водить по морям корабли, быть шоферами,
пожарниками и вагоновожатыми... И только я один мечтал стать массовиком.
Мне казалось, что нет ничего приятней этой профессии: с утра до вечера
веселиться самому и веселить других! Правда, все ребята открыто говорили
о своих мечтах и даже писали о них в сочинениях по литературе, а я о
своем заветном желании почему-то умалчивал. Когда же меня в упор спраши-
вали: "Кем ты хочешь стать в будущем?" - я каждый раз отвечал по-разно-
му: то летчиком, то геологом, то врачом. Но на самом деле я все-таки
мечтал стать массовиком!

Мама и папа очень много размышляли о том, как меня правильно воспиты-
вать. Я любил слушать их споры на эту тему. Мама считала, что "главное -
это книги и школа", а папа неизменно напоминал, что именно физический
труд сделал из обезьяны человека и что поэтому я прежде всего должен по-
могать взрослым дома, во дворе, на улице, на бульваре и вообще всюду и
везде. Я с ужасом думал, что, если когда-нибудь мои родители наконец до-
говорятся между собой, я пропал: тогда мне придется учиться только на
пятерки, с утра до вечера читать книги, мыть посуду, натирать полы, бе-
гать по магазинам и помогать всем, кто старше меня, таскать по улицам
сумки. А в то время почти все в мире были старше меня...

Итак, мама и папа спорили, а я не подчинялся комунибудь одному, чтобы
не обидеть другого, и делал все так, как хотел сам.

Накануне зимних каникул беседы о моем воспитании разгорались особенно
жарко. Мама утверждала, что размеры моего веселья должны находиться в
"прямой пропорциональной зависимости от отметок в дневнике", а папа го-
ворил, что веселье должно быть в такой же точно зависимости от моих
"трудовых успехов". Поспорив между собой, оба они приносили мне по биле-
ту на елочные представления.

Вот с одного такого представления все и началось...

Я хорошо запомнил тот день - последний день зимних каникул. Мои
друзья уже просто рвались в школу, а я не рвался... И хотя из Елок, на
которых я побывал, вполне можно было бы образовать небольшой хвойный ле-
сок, я пошел на очередной утренник - в Дом культуры медицинских работни-
ков. Медицинским работником была сестра мужа маминой сестры; и хотя ни
раньше, ни сейчас я бы не мог точно сказать, кем она мне приходится, би-
лет на медицинскую Елку я получил.

Войдя в вестибюль, я поднял голову и увидел плакат: ПРИВЕТ УЧАСТНИКАМ
КОНФЕРЕНЦИИ ПО ПРОБЛЕМАМ БОРЬБЫ ЗА ДОЛГОЛЕТИЕ!

А в фойе висели диаграммы, показывающие, как было написано, "рост
снижения смертности в нашей стране". Диаграммы были весело обрамлены
разноцветными лампочками, флажками и мохнатыми хвойными гирляндами.

Меня тогда, помнится, очень удивило, что кого-то серьезно занимают
"проблемы борьбы за долголетие": я не представлял себе, что моя жизнь
может когда-нибудь кончиться. А мой возраст приносил мне огорчения
только тем, что был слишком мал. Если незнакомые люди интересовались,
сколько мне лет, я говорил, что тринадцать, потихоньку накидывая годик.
Сейчас я уже ничего не прибавляю и не убавляю. А "проблемы борьбы за
долголетие" не кажутся мне уж столь непонятными и ненужными, как тогда,
много лет назад, на детском утреннике...

Среди диаграмм, на фанерных щитах, были написаны разные советы, необ-
ходимые людям, которые хотят подольше прожить. Я запомнил лишь совет о
том, что надо, оказывается, поменьше седеть на одном месте и побольше
двигаться. Я запомнил его для того, чтобы пересказать своим родителям,
которые то и дело повторяли: "Хватит тебе носиться по двору! Хоть бы по-
сидел немножко на одном месте!" А сидеть-то, оказывается, как раз и не
нужно! Потом я прочитал большой лозунг: "Жизнь есть движение!" - и пом-
чался в большой зал, чтобы принять участие в велосипедных гонках. В тот
миг я, конечно, не мог предположить, что это спортивное соревнование
сыграет совершенно неожиданную роль в моей жизни.

Нужно было сделать три стремительных круга на двухколесном велосипеде
по краю зрительного зала, из которого были убраны все стулья. И хотя
старики редко бывают спортивными судьями, но тут судьей был Дед-Мороз.
Он стоял, словно на стадионе, с секундомером в руке и засекал время каж-
дого гонщика. Точней сказать, он держал секундомер в нарядных серебрис-
то-белых рукавицах. И весь был нарядный, торжественный: в тяжелой крас-
ной шубе, прошитой золотыми и серебряными нитками, в высокой красной
шапке с белоснежным верхом и с бородой, как полагается, до самого пояса.