Чтение 2–й страницы книги ~Поздний ребенок~

А дом наш огромный -- целых семь этажей. Всегда есть больные: у кого
сердце, у кого грипп, у кого воспаление легких. И все обращаются к дяде
Лене. У него есть прозвище: дядя Леня -- "ноль один". Вообще-то по телефону
"ноль один" вызывают не "Скорую помощь", а пожарную команду, Но дяде Лене
дали такое именно прозвище...

Он очень добрый. И даже застенчивый. "Видите ли, я ведь только
дантист..." -- всегда начинает он. "Дантист" -- это значит попросту зубной
врач или техник. Но дядя Леня всегда называет себя этим красивым словом
"дантист". А в остальном он очень скромный и даже застенчивый...

Меня дядя Леня встретил в женском фартуке и со сковородкой в руке. На
сковородке шипела яичница. Раньше мне казалось, что дядя Леня слишком много
думает о еде: всегда я встречаю его с промасленными свертками, которые он
держит в протянутой руке. Но мама мне объяснила, что все холостяки очень
много возятся с продуктами, а едят гораздо меньше женатых: просто они не
способны вести хозяйство. Ну, как некоторые ученики, которые часами возятся
дома с тетрадями и учебниками, корпят над ними, зубрят, а отвечают на
двойки или на тройки, потому что у них нет способностей.

-- А-а, тезка! -- воскликнул дядя Леня -- "ноль один" как-то растерянно
и даже испуганно.

Меня тоже зовут Леонидом. Или, вернее, Ленькой... И у меня тоже есть
прозвище. Только оно хуже, чем у дяди Лени. Неблагозвучное! Даже не хочется
вспоминать.

-- Ты один? -- спросил дядя Леня все так же испуганно. И схватил
сковородку другой рукой: она, наверно, была горячая.

-- Я... один. Я по делу.

Но дядя Леня выглянул на лестницу, будто за моей спиной мог кто-то
скрываться. Потом он пригласил меня в комнату. На подоконниках почему-то
стояла посуда, а в буфете, за стеклом, где обычно бывает посуда, почему-то
стояли книги. Я решил, что ни за что на свете не буду холостяком.

-- Дядя Леня, я на минутку.

-- Кушать не хочешь? У меня есть яичница. Глазунья: два глаза. Можно с
тобой поделиться...

Я понял: он по доброте своей предлагает мне то, что достается ему с
наибольшим трудом, -- еду, яичницу. И отказался.

-- Мне надо сказать только два слова. Мне надо узнать... Ну,
посоветоваться. Насчет отца. Я услышал сегодня, что у него "двести двадцать
на сто"...

Так примерно начал я разговор, сделав вид, будто знаю, что это такое:
"двести двадцать на сто".

-- Видишь ли, -- сказал дядя Леня. -- Я ведь только зубной врач...

"Всегда называет себя дантистом, -- подумал я, -- а тут -- зубной
врач... Боится, я не пойму, что такое дантист. Считает меня кретином! Или,
вернее сказать, ребенком. Это для взрослых одно и то же".

-- Скажите, дядя Леня, это опасно: двести двадцать на сто? Вы ведь
знаете!..

Он стянул очки с носа и засунул концы пластмассовых дужек в рот. Так ему
всегда удобнее думать.

-- Как бы это тебе объяснить? -- проговорил он не очень внятно, потому
что дужки были во рту.

Почему мне нужно все о_б_ъ_я_с_н_я_т_ь? А просто с_к_а_з_а_т_ь нельзя?

-- Как бы это тебе объяснить, чтобы ты меня понял?

Ну, конечно, ведь я же ребенок, то есть кретин!

-- Отец выглядит абсолютно здоровым! -- сказал я. -- А когда смеется, то
становится даже румяным.

-- Я бы с удовольствием к вам зашел и посмотрел твоего отца, но лучше уж
вызвать специалиста. Тем более что Людмила не приглашала. Мне самому
неудобно...

-- Но это опасно?

-- Как бы тебе объяснить?.. Это -- высокое кровяное давление. Его надо
сбить! Врачи выпишут лекарства: порошки, уколы, таблетки. Но главное:
положительные эмоции! Понимаешь?

-- Еще бы! -- соврал я. И подумал: "Хорошо бы, чтоб он мне не поверил. И
объяснил!"

Он не поверил. Или пропустил мои слова мимо ушей.

-- Положительные эмоции -- это значит радость, веселье, надежда... Ведь
главное -- нервы. Им нужно питание.

Я посмотрел на яичницу. Он улыбнулся:

-- Да-да! Им нужен витамин хорошего настроения. Они это любят, нервы.
Отец работает на строительстве? Всю жизнь он на стройках! Это уже, прости
меня, не для него: сроки, задания, планы. И еще... Может, его что-нибудь
мучает, угнетает? Это надо решительно снять!

Я подумал немного.

-- Нет, его ничего не мучает. У нас дома все хорошо. И на работе его
уважают. Ему будет трудно уйти... Привычка свыше нам дана. Сами знаете!

-- Может быть, ты и прав. А Людмила что думает? В смысле его работы?

-- Не знаю. Я у нее не спрашивал. Но его не угнетает... Никто! Я уверен.

-- Что ж, хорошо. Это важно! Если Людмила захочет, я зайду, посмотрю...

Теперь я понял, почему он выглядывал на лестницу: не хотел, чтоб Людмила
увидела его в женском фартуке.

Они вместе учились в школе. Их считали женихом и невестой. Это было бы
так хорошо, если б они поженились: Людмила осталась бы в том же доме,
только спустилась бы на этаж. А у него книги не стояли бы там, где должна
быть посуда...

Но Людмила не хочет. Она вообще не думает о замужестве: ее это не
интересует. Она у нас "мастер четких линий" и думает только о своих
чертежах.

Я однажды сказал:

-- Вот если бы ты вышла замуж за дядю Леню!

-- Две пары очков в одной молодой семье -- это слишком много, --
ответила мне она. Пошутила, хотя вообще-то шутить не любит.

А мама с отцом промолчали. И посмотрели на меня нежно и с жалостью, как
на любимого дурачка: ты, дескать, мал еще. Не понимаешь!..

Странное дело: не заботятся о будущем дочери! Наверно, потому, что она
-- ранний ребенок. Но разве она виновата? Какая несправедливость! Все
втроем они заботятся обо мне: просто уж нету сил.

3

Я слышал, как некоторые взрослые говорят: "Я сумасшедшая мать! Я
сумасшедший отец!.." И всегда как бы гордятся своим сумасшествием.

Мои родители непохожи на этих людей. Они абсолютно нормальные. И даже
стесняются того, что прямо-таки дрожат за каждый мой шаг. Поэтому они
дрожат как бы в шутку, а не всерьез. И поэтому, думаю я, отец кажется
иногда грубоватым. Просто родители слишком долго ждали меня. Вот в чем все
дело!

Хотя мне от этого, конечно, ничуть не легче.

О себе они не заботятся никогда. Даже удивительно; про меня все знают --
что вредно, чего нельзя Даже полезное может им показаться вредным. А на
себя словно рукой махнули.

"Больше я этого не допущу!.. Начну с отца. Буду все время подбрасывать
ему положительные эмоции!" -- с таким твердым решением я вернулся домой.

Раньше меня упрекали за то, что я часто бываю мрачным. Мама молча и
внимательно заглядывала мне в глаза. Отец напевал: "Что ты, молодец,
невесел? Что ты нынче нос повесил?" "О чем задумался, детина?.." Или
что-нибудь вроде этого.

А Людмила спрашивала в упор:

-- Ты нас готовишь к чему-то плохому? Что-то случилось в школе? А может
быть, во дворе? Скажи прямо. Прямота многое искупает.

Сама прямая, "мастер четких линий", Людмила от всех кругом требует
точности и прямоты.

А я, как правило, ни к чему особенному их не готовлю... Просто мне
хочется попросить что-нибудь такое, вместо чего, я уверен, мне предложат
все сокровища мира: музей, цирк или даже театр. А мне хочется поехать с
ребятами за город, на озеро Бездонку, где все загорают и плавают, а не
только с утра до вечера тонут, как считают мои домашние.

Но в тот день я всем улыбался. И без конца повторял:

-- Не волнуйся, папа! Не беспокойся!.. Прошу тебя не волноваться!

Мама молча и пристально заглядывала мне в глаза.

-- О чем волнуешься, детина? -- привычно переиначил слова отец, хотя
никакого волнения на моем лице не было: я улыбался.

-- Ты нас к чему-то готовишь? -- в упор спросила Людмила.

Найти положительные эмоции в доме, где все тебя обожают, не так легко,
как думает дядя Леня.

Отец любит слушать радио, особенно музыкальные передачи. Но ему редко
удается наслушаться вдоволь: то я делаю уроки, то читаю (тут уж все ходят
на цыпочках!), то Людмила выполняет срочную работу, готовится к
каким-нибудь зачетам. Она всегда учится: или на курсах, или в университете
культуры, или еще где-нибудь.

Но в тот вечер я сел возле приемника, стал настраивать его на концерты и
делал вид, что сам получаю огромное удовольствие.

-- Я знал, что в конце концов музыка тебя проймет. Ты ведь мой сын!

-- Твой, твой! -- сказал я отцу.

Он улыбнулся счастливой и гордой улыбкой: дескать, долго мы тебя ждали,
но т_а_к_о_г_о стоило подождать!..

Положительные эмоции прибывали с каждой минутой!

Когда пришла мама, я включил приемник погромче, чтобы и она могла
насладиться музыкой.

Из соседней квартиры постучали нам с стену.

В нашем доме толстые стены и высоченные потолки. Мама как-то сказала:

-- Это хорошо, что наш дом строился в пору, когда архитектура еще не