Чтение 8–й страницы книги ~Поздний ребенок~

-- Что касается друзей, то тут я не за количество, а за качество, --
скажет она. -- Не знаю, так ли уж великолепны твои другие товарищи, но этот
проверки на качество не выдерживает.

Ну, а если я все равно захочу проводить время с новым приятелем, они
начнут отвлекать меня от него всеми существующими на земле удовольствиями:
фильмами, пьесами, футбольными матчами.

В общем, я знал, что в тот вечер, когда должен будет прийти мой новый
товарищ, они все трое окажутся дома.

-- Надень, пожалуйста, свой тренировочный синий костюм, -- попросил я
Людмилу.

У нее был новый спортивный костюм, который мне очень нравился.

-- Зачем? -- спросила сестра. -- Ходить по квартире в спортивном
костюме?

-- Он тебе очень идет. Гораздо больше, чем платье.

Людмила пожала плечами.

-- Понимаешь, я рассказывал этому другу, что ты спортсменка... что
играешь в теннис и волейбол. Я хочу, чтобы он поверил.

-- А он считает тебя лгуном?

За полчаса до того, как должен был явиться мой друг, Людмила стала
заниматься гимнастикой, хотя всегда занимается ею по утрам. Нет, она и не
думала выполнять мою глупую просьбу, но, когда Иван позвонил к нам в дверь,
она случайно оказалась в" том самом спортивном костюме.

Я побежал открывать...

Когда Иван вошел в комнату, все усиленно занимались своими делами: отец,
прикрыв глаза, слушал музыку (в этот день он купил огромные пластинки, на
которых умещались целые оперы и симфонии), мама вязала мне свитер, а
Людмила водила рейсфедером и линейкой по своей чертежной доске. Одним
словом, они и не собирались уделять моему другу какое-то особенное
внимание.

Иван сказал:

-- Здравствуйте!

Тогда они все сразу отвлеклись от своих занятий. Мама с отцом
переглянулись. А Людмила не удивилась. Как будто знала, что Иван должен
прийти... Она никогда не удивляется.

-- Заходи, -- сказала она. Потом обратилась к маме, отцу и ко мне: --
Познакомьтесь: это Иван.

-- Леня ждет своего друга. Он думал, что ты -- это он, поэтому так
разбежался, -- пояснила она Ивану.

Иван растерялся. И я решил тут же ему помочь.

-- Заходи, Иван, заходи! -- сказал я еще более громко, чем всегда
разговаривал дома. -- Мы тебя ждали!..

Накануне я никак не мог произнести это самое "ты", и вдруг оно как-то
легко и просто слетело у меня с языка.

-- Вы знакомы? -- спросила мама.

-- Да, мы знакомы, -- ответил я. Людмила и этому не удивилась. -- Я
разыскал Ивана и пригласил...

-- Прекрасная инициатива! -- воскликнул отец. Он ничего ведь не знал о
ссоре, и Людмила должна была улыбнуться Ивану:

-- Я рада, что вы познакомились.

Что бы стоило ей сказать: "Я рада, что ты пришел!"

Отец выключил радиолу. Мама бросила мой будущий свитер и побежала в
соседнюю комнату. А через минуту она вернулась оттуда причесанная и даже
губы чуть-чуть подкрасила.

-- Мы с Иваном встретились и подружились! -- объяснил я всем членам
нашей семьи. -- Это и есть мой новый товарищ.

-- Все точно, -- сказал Иван.

И тут я заметил, что в руках у него гвоздики и коробка конфет. Он и сам
от волнения забыл о них. Я решил разгрузить Ивана:

-- Давай это все!

-- Ты уверен, что это тебе? -- спросила меня Людмила.

-- Нет, тебе! -- сказал я уверенно.

-- А может быть, маме?

-- Наверно, обеим. Иван, это обеим? Скажи, не стесняйся!

Я старался его ободрить: ведь он же был моим гостем.

-- Давно вы на "ты"? -- спросила Людмила.

Она не могла чертить или читать свои лекции, как делает, если чем-нибудь
недовольна. Но обращалась все время ко мне: она не любит встречаться
глазами с тем, на кого сердита.

-- Это даже хорошо, что вы явились так неожиданно, -- сказала мама. -- С
хозяйки нет спроса! У скромного ужина есть оправдание!..

-- Да, прошу вас за стол, -- пригласил отец.

-- Садись, Иван, -- поддержал я отца. -- Чувствуй себя как дома!

-- Тогда я сниму пиджак! -- сказал Иван так громко, словно знал законы
нашей семьи.

На буфете у нас стоят фарфоровые фигурки. Их расставила бабушка, которая
умерла года три назад. Людмиле фигурки не нравятся, но она их не трогает:
это считается памятью о маминой маме.

А в тот вечер мама сама вдруг взяла фарфоровые фигурки и унесла в
соседнюю комнату. Она все время оглядывала наши стены и вещи, то и дело
что-нибудь вытирала. Она, когда нервничает, всегда водит тряпкой по мебели,
ищет пыль, которой там нет. Мама не подготовилась к встрече гостя, мнение
которого было для нее, оказывается, так важно. Но не мог же я рассказать
обо всем заранее! "Не твое это дело! Ты этого не поймешь!" -- сказала бы
мне Людмила.

Все волновались. Отец снова и снова включал радиолу и каждый раз
спрашивал:

-- Не мешает?

-- Ну что вы! -- отвечал Иван.

Тогда отец выключал... Да и сам Иван, я уверен, снял пиджак просто для
храбрости.

Людмила помогала маме на кухне. Когда они внесли в комнату тарелки с
сыром, ветчиной и салатом, мы, все трое мужчин, сидели уже за столом.

Людмила взяла пиджак Ивана и, отряхнув рукав, перевесила на свободный
стул.

С этой минуты всем стало легко.

Отец достал графин, в котором плавали желтые корки.

Я поймал мамин взгляд. "Надеюсь, ты пить не будешь", -- молча сказала
она отцу. А он ответил ей вслух:

-- Врач разрешил... в исключительных случаях...

-- Но сегодня ничего исключительного не происходит, -- сказала Людмила.

Иван взял графин и налил в рюмки всем, кроме отца. Мне тоже... Но я
боялся, что Людмила какой-нибудь одной фразой все сразу испортит, и поэтому
пить не стал.

-- За мир и дружбу! -- сказал Иван.

-- Между народами? -- спросила Людмила.

-- В том числе и между народами.

Людмила улыбнулась и выпила. Мы с Иваном переглянулись.

Чтоб моя полная рюмка не мозолила всем глаза, Иван незаметно и ее, как
говорят, осушил.

Мы долго еще сидели. Отец опять заводил свои огромные пластинки. А Иван
терпеливо их слушал. Может быть, он даже получал удовольствие. Потом
Людмила переоделась и пошла провожать его.

Когда они стояли в коридоре возле двери, я с радостью сказал сам себе:
"Все-таки он чуть-чуть выше сестры. А еще ведь надо учесть ее каблуки!"

-- Иван и Людмила! -- сказал вдруг отец.

"Иван и Людмила... Руслам и Людмила... Отец за весь вечер ни разу не
цитировал песни и арии, -- подумал я. -- Ни единого раза! И ни разу не
назвал меня гордо мерзавцем. Почему? Наверно, стеснялся Ивана. Дорожит его
мнением?.. Значит, Иван понравился?"

Но ведь взрослые не торопятся высказывать вслух то, что думают друг о
друге. И всегда боятся перехвалить. Обругать они не боятся, а вот прежде
чем похвалить, будут долго присматриваться, приглядываться. Даже если все
сразу ясно!

-- Это хорошо, что ты устроил такой спектакль, -- унося на кухню
тарелки, сказала мама.

-- И как ты это придумал? -- воскликнул отец. -- Умный, мерзавец!
Изобретательный!..

Опять они обо мне!

8

Прошло два с половиной месяца.

Иван теперь бывал у нас очень часто. И дом наш как-то повеселел. На окна
и двери мама повесила новые портьеры, которые много лет лежали в шкафу. На
столе теперь всегда была яркая скатерть, которую раньше мама стелила только
по праздникам.

Вкуснее всего мама кормила нас теперь по вечерам: Иван иногда ужинал
вместе с нами.

Однажды дядя Леня с нижнего этажа остановил меня на лестнице и спросил:

-- Это ваш родственник? Такой... загорелый...

-- Да, -- ответил я. -- Родственник... Мамин племянник.

-- Я так и думал: ты с ним на "ты".

-- Что, симпатичный?

-- Видишь ли, издали трудно определить. Но производит хорошее
впечатление.

-- Он архитектор. Талантливый!

-- Это стало в вашей семье фамильной профессией. Впрочем, это профессия
века: строят, строят... -- Дядя Леня засунул дужки очков в рот:
призадумался. -- Кем же он Людмиле приходится? Двоюродным братом?

-- Ну да. Они дружат с детского возраста.