Чтение 15–й страницы книги ~Саша и Шура~

Мы помолчали минут пять. Потом Андрей Никитич, как ученик в классе, поднял
руку и глазами дал понять, что просит слова.

- Говорите! - разрешил Саша таким тоном, каким он командовал нами с
капитанского мостика.

- У меня вот просьба есть к Саше, - робко проговорил Андрей Никитич.

- Ко мне? Понятно. - Саша поближе подошел к кровати.

- Да нет, не к тебе.

- А меня, Андрей Никитич, тут в Шуру переименовали, - сообщил я.

- Переименовали? Кто же, интересно? Я кивнул на Сашу.

- А почему ты его самого не переименовал? Я неопределенно пожал плечами:

- Да не знаю... Он сказал мне: "Будешь два месяца Шурой". И я послушался.

- Послушался? - Андрей Никитич с уважением взглянул на Сашу. - Люблю
мальчишек, которых слушаются. А просьба у меня все-таки к бывшему Саше, то
есть к теперешнему Шуре. Андрей Никитич сказал это таким тоном, что наш
воспитанный Веник сразу все понял.

- Саша, Липучка! - сказал он. - Пойдемте подышим свежим воздухом.

- Нашел работу! Свежим воздухом дышать! - усмехнулся Саша. - Давайте уж
лучше воды натаскаем. Я заметил в сенях пустые ведра.

Ребята зазвенели ведрами. А у меня, наверное, был до глупого гордый вид:
сам подполковник-артиллерист с просьбой обращается! Но что же это за
просьба такая?

- Просьба ерундовая. Пустяк, - сказал Андрей Никитич. - Письмо надо домой
написать. А дедушка твой писать запрещает. Так я продиктую тебе. Идет?

Мне показалось, что из двери, которую ребята оставили открытой, сильно дует
и вообще в комнате холодно.

Но Андрей Никитич был все-таки очень хорошим человеком: письмо он
продиктовал короткое, и слова в письме были не такие уж трудные. Я сейчас
точно не помню, о чем именно было письмо. Очень волновался, когда писал,
потому и не запомнил. На содержание я не обращал никакого внимания, а на
одни лишь безударные гласные.

И еще хорошо помню, что были в письме такие фразы: "Доктор говорит, что
теперь у меня один маршрут - в санаторий... Меня навещает один мальчик,
который приехал к своему дедушке, и его товарищи..."

Слова "маршрут" и "к дедушке" Андрей Никитич, конечно же, вставил нарочно.
И я написал эти слова так четко, так ясно, как только мог - чуть ли не
печатными буквами! В общем, устроил мне Андрей Никитич предварительный
экзамен!

- Спасибо, - сказал он. - Теперь положи в конверт и наклей марку. Я тебе
адрес продиктую. И на обратном пути опустишь. Идет?

- Как? Прямо в конверт? - растерянно пролепетал я.

И стал быстро соображать: что лучше - чтобы Андрей Никитич проверил сейчас
письмо или чтобы не проверял?

А он, словно и не подозревая о моих муках и сомнениях, сказал:

- Конверты в левом ящике стола. А клей на окне, в бутылочке.

И тут мне смертельно, "до ужаса", как говорит Липучка, захотелось узнать,
сколько я сделал ошибок. Помогли мне хоть немножко занятия с Сашей или нет?

- Вы, Андрей Никитич, лучше проверьте. Может, я напутал что-нибудь... Или
пропустил. По рассеянности...

- У тебя уже есть рассеянность? - удивился Андрей Никитич. - Это же
старческая болезнь. Ну ладно. Если просишь, прочту.

Он взял листок из моих дрожащих, перепачканных чернилами рук. Сперва все
шло хорошо. Андрей Никитич спокойно водил глазами по строчкам. Но вдруг он
сказал:

- Дай-ка сюда перо.

"Так! Первая есть!" - подумал я и заложил один палец на правой руке. Еще
мне пришлось заложить три пальца. Значит, я все-таки кое-чего добился: ведь
раньше, когда я начинал считать свои ошибки, мне не хватало пальцев не
только на руках, но даже на ногах.

- Выручил ты меня. Спасибо, - сказал Андрей Никитич. - Теперь сам еще раз
прочти. Не очень ли я родных разволновал?

"Все понятно! Хочет, чтобы я на свои ошибки обратил внимание", - догадался
я. И прямо впился глазами в злосчастные слова, исправленные Андреем
Никитичем, А потом, дома я раз десять переписал эти слова в тетрадку.

Ребят притащила в комнату "женщина с растрепанными волосами". В это утро
волосы ее были аккуратнейшим образом скручены в косу, но прозвище так за
ней и осталось. Значит, это верно говорят, что первое впечатление - самое
сильное.

"Женщина с растрепанными волосами" долго благодарила нас, называла хорошими
ребятами, очень сознательными и добрыми - в общем, говорила такие вещи,
которые мне почему-то всегда бывает стыдно слушать. Потом она взглянула на
часы и извиняющимся голосом сказала:

- Андрею Никитичу, понимаете ли, спать нужно...

- Что я, дошкольник, что ли? Днем спать! - пытался заспорить Андрей Никитич.

Но женщина сердито тряхнула косой, и он сразу стал прощаться с нами:

- Приходите, ребята, почаще. И ты, Веник, приходи. В шахматы с тобой
сыграем. В поезде-то не успели. И маме привет передай.

Веник был просто счастлив, что Андрей Никитич забыл все вагонные споры и
так хорошо сказал о его маме. До самого берега наш солидный Веник бежал
вприпрыжку.

На обратном пути Липучка опять пристала ко мне со стихами. А Веник стал еще
горячее защищать меня: у него было хорошее настроение. Он сказал, что я в
Москве "обобщу все свои впечатления" и напишу "цикл белогорских стихов". И
еще он сказал, что в творчестве Пушкина был период болдинской осени, а в
моем будет период белогорского лета. Эта мысль мне очень понравилась.

- Верно! Я все обобщу и пришлю из Москвы, - пообещал я Липучке.

Но, когда мы подплыли к Белогорску, настроение у Веника сразу испортилось:
на берегу, возле нашего шалаша, стояла Ангелина Семеновна!

- Дрейфовать здесь, к берегу не подходить! - с капитанского мостика
приказал Саша.

Веник безнадежно покачал головой:

- Вы не знаете мою маму. Она не уйдет отсюда до следующего утра. Она не
простит мне этого побега!

Но Веник ошибся. С берега вдруг поплыли самые ласковые и нежные звуки.

- Веничка, милый мой мальчик! - кричала Ангелина Семеновна. - Оглядись по
сторонам! Веник огляделся.

- Тебе не страшно? Ты не боишься?

- Боюсь... тебя! - крикнул Веник.

- Меня? Свою маму? Глупый ребенок! А воды... воды ты не боишься?

- Не боюсь!

- Честное пионерское?

- Честное пионерское!

- Значит, ты здоров? Совсем здоров?!

Нам ничто не грозило, и Саша приказал пришвартовываться.

Как только мы вылезли на берег, из шалаша с лаем выскочил, видно хорошо
отоспавшийся и потому, как никогда, бодрый шпиц Берген.

- Милая собачка! - сказала Ангелина Семеновна. Она с нежностью гладила
Бергена, словно благодарила его за то, что он оказался не бешеным, а самым
нормальным псом.

Потом она стала так же нежно и даже еще нежнее гладить своего Веника. Она
смотрела на него так, будто он долго-долго не был дома и вот только что,
минуту назад, сошел с поезда или с парохода.

- Как ты загорел за эти месяцы! - говорила Ангелина Семеновна, прямо-таки с
любопытством разглядывая сына. - Как у тебя мордочка округлилась!

- Мама, при чем тут Мордочка? - вдруг осмелев, сказал Веник. - Я же
все-таки не шпиц Берген!

- Не сердись на маму. Ты очень хорошо выглядишь. И это, естественно, радует
ее!

В самые трогательные минуты Ангелина Семеновна начинала говорить о себе в
третьем лице. Я это еще в поезде заметил.

- Да, ты очень поправился. И как-то возмужал, окреп! И Саша тоже... -
Ангелина Семеновна впервые ласково взглянула на меня. - В Москве вас просто
не узнают!

А мне вдруг стало грустно. Слова Ангелины Семеновны напоминали мне о том,
что дни стали уже заметно короче, что лето подходит к концу и что скоро мне
придется прощаться с Сашей, с дедушкой, с Липучкой... И с этим плотом,
качающимся на легких речных волнах, и с этим зеленым холмом... Я вдруг
наклонился и поцеловал Бергена в мокрый шершавый нос.

ДВА ПИСЬМА

"Здравствуй, Шура!

Только что я вернулся из школы. Сдавал переэкзаменовку. В классе проверять
работы не полагается, но я упросил Нину Петровну. И она проверила. Ясное
дело, есть ошибки. Но мало, И Нина Петровна поставила мне четверку.

Мне бы не видать этой четверки, как ушей своих, если бы не ты, Шура.
Спасибо тебе! Приезжай в будущем году обязательно. Построим новый плот и
уйдем в далекое плавание. Понятно?

Саша".

"Дорогой Саша!

Мне стыдно писать это письмо. Но я все должен рассказать тебе. Всю правду!
У меня ведь тоже была переэкзаменовка по русскому языку. Только я
постеснялся сказать об этом. Ты вот не постеснялся, а я постеснялся...

И еще я про стихи наврал. Мало ли на свете Сашек Петровых! Вот какой-то из
них и пишет стихи, а вовсе не я. Да ведь я теперь и не Саша вовсе, а Шура.
Дома меня тоже так будут называть, потому что мама вдруг открыла, что я
приехал из Белогорска "совсем другим человеком". Не очень-то понимаю, что
она этим хочет сказать...

Сегодня я сдавал переэкзаменовку. Получил всего тройку.

А ты четверку! Но ничего! Ведь часто так пишут: "Ученик превзошел своего
учителя!.."

* * *