Чтение 10–й страницы книги ~Под пологом пьяного леса~

Лес был низкорослый, но деревья стояли так близко друг к другу, что их
ветви переплетались между собой; почва была заболочена и покрыта густой
растительностью, среди которой выделялись колючий кустарник и, как ни
странно, кактусы. Некоторые кактусы имели вид склеенных краями зеленых
тарелок, усыпанных желтыми колючками и розовато-лиловыми цветами; другие
напоминали осьминогов, раскинувших по земле свои длинные щупальца или
обвивающих деревья колючими объятьями. Были и такие кактусы, которые
походили на большие зеленые гусарские кивера, как бы подернутые черной
дымкой колючек. Многие кактусы росли и цвели наполовину в воде. Между
рельсами железной дороги росло множество мелких растений высотой всего в
несколько дюймов, увенчанных мелкими чашеобразными красными цветками.
Местами их было так много, что мне казалось, будто мы едем по какой-то
бесконечной клумбе.

Время от времени лес прерывался, и перед нами открывались большие
травянистые пространства, на многие акры усеянные огненно-красными цветами
на высоких стеблях и аккуратно разделенные рядами пальм, округлые кроны
которых напоминали снопы зеленых ракет, разлетающихся в небе. На этих
травянистых полях можно было увидеть множество вдовушек бентеви, небольших
птичек величиной с воробья, с глянцевито-черными спинками и ослепительно
белыми грудкой и шейкой. Они сидели на ветках и стволах мертвых деревьев,
время от времени взмывали в воздух, хватали на лету насекомых и возвращались
на место; их грудки сверкали на фоне травы, словно падающие звезды. Местные
жители называли их flor blаnса -- белые цветы, и это прозвище очень
подходило к ним. Мы видели целые поля этих летающих цветов; птички
вспархивали и устремлялись к земле, и их грудки сверкали ослепительной
белизной, которую можно сравнить разве что с блеском солнца на воде.

Самыми удивительными в этой местности были деревья, стволы которых у
основания неожиданно расширялись, наподобие кувшина для вина; у них были
короткие искривленные ветви, скудно украшенные мелкими бледно-зелеными
листьями. Деревья эти росли небольшими группами, казалось, они впитали в
себя слишком много влаги и стволы поэтому непомерно раздулись.

-- Как называются эти деревья, Рафаэль? -- крикнул я, стараясь
перекрыть своим голосом стук колес.

--Palo borracho^[14],--ответил он.-- Видишь, какие они
толстые, Джерри? Говорят, что они слишком много пьют. поэтому их здесь
называют пьяными деревьями.

-- Пьяные деревья... Это действительно подходящее название. И место как
раз для них, весь лес здесь кажется пьяным.

В самом деле, вся местность выглядела так, словно природа решила
устроить грандиозную попойку и пригласила на нее самых различных
представителей растительного мира умеренного, субтропического и тропического
поясов. Всюду виднелись высокие пальмы, устало склонившие головы,-- это были
завсегдатаи баров с длинными нечесаными волосами; колючие кустарники
схватились в пьяной ссоре; элегантные, нарядные цветы соседствовали с
небритыми кактусами; пьяные деревья с раздувшимися животами любителей пива
склонялись к земле под самыми неожиданными углами; и везде над этой оргией
растений сновали вдовушки, словно маленькие, юркие официанты в белоснежных
манишках.

Вскоре мне пришлось познакомиться и с отрицательными сторонами
местности. После одного поворота перед нами открылась живописная,
окаймленная пальмами топь, на которой кормились четыре огромных аиста ябиру.
Медленно и величественно передвигались они по траве и сверкающим разводьям,
очень напоминая виденную мною однажды процессию негритянских проповедников в
белых стихарях. У аистов было белоснежное оперение, угольно-черные клювы --
и шеи, втянутые в сутулые плечи. Степенно и задумчиво вышагивали они по
воде, время от времени застывая на одной ноге и слегка разводя в стороны
крылья. Желая понаблюдать за ними несколько минут, я попросил водителя
остановиться. Удивленно посмотрев на меня, он затормозил, и autovia со
скрипом остановилась футах в пятидесяти от птиц, которые не обратили на нас
ни малейшего внимания. Не успел я поудобнее устроиться на деревянном сиденье
и поднести к глазам бинокль, как вдруг невероятных размеров полосатый москит
влетел в autovi и сел на мою руку. Я небрежно стряхнул его и поднял бинокль
к глазам, но тут же опустил и захлопал рукой по ногам, на которых уже сидели
четыре других москита. Посмотрев вокруг, я, к своему ужасу, обнаружил, что
висевшая над травой легкая дымка в действительности была тучей москитов,
которые надвигались на нас с возбужденным жужжанием. Через несколько секунд
туча обволокла нас. Москиты облепили наши лица, шеи, руки, и даже одежда не
спасала от укусов. Давя на себе москитов и проклиная все на свете, я
потребовал от водителя немедленно трогаться, так как при всей моей любви к
птицам был не способен наблюдать их в таких условиях. Когда autovia
тронулась, большинство москитов отстало, но несколько наиболее упрямых
продолжали преследовать нас на протяжении примерно полумили. Нападения
москитов при каждой остановке отравляли удовольствие от поездки, так как ни
на одном месте нельзя было продержаться более десяти минут, не рискуя сойти
с ума от укусов. Охота и киносъемки в этих условиях были трудной,
мучительной работой. Пока я возился с аппаратом, определяя выдержку и
фокусировку, кто-то должен стоять рядом и обмахивать меня шляпой, чтобы
отогнать хотя бы часть насекомых, иначе я не мог сосредоточиться и быстро
терял терпение.

В Пуэрто-Касадо мы вернулись после полудня, багровые и распухшие от
укусов; за все утро я снял около двадцати футов пленки. Эта поездка хотя и
была не из приятных, но все же дала мне возможность ознакомиться с
местностью и затруднениями, ожидающими нас. Теперь можно было приступить к
основной работе -- собиранию представителей фауны кишащего москитами пьяного
леса.

Глава четвертая

¶ОРАНЖЕВЫЕ БРОНЕНОСЦЫ§

Первый экземпляр нашей коллекции, пойманный жителем Пуэрто-Касадо,
появился у нас в доме через сорок восемь часов после нашего приезда. В
ранний предрассветный час, когда цикады и древесные лягушки боролись с
местными петухами за вокальное превосходство, меня разбудил чей-то громкий,
возмущенный визг, полностью перекрывавший все другие звуки. Я сел в кровати
и изумленно уставился на Джеки, которая с не меньшим изумлением смотрела на
меня. Не успели мы рта раскрыть, как снова раздался пронзительный крик,
который, как мне казалось, исходил из кухни. Вслед за криком послышался
громкий, возбужденный разговор на непонятном для нас языке
гуарани^[15].

-- Господи боже! -- сказала Джеки.-- По-моему, это голос Паулы... Что
там происходит?

Я вылез из постели и начал искать свои туфли.

-- Кричит она так, будто ее пытаются изнасиловать.

-- Этого не может быть,-- сонно возразила Джеки.-- Из-за этого она бы
не стала так кричать.

Я с неодобрением посмотрел на нее и направился на кухню, где стал
свидетелем необыкновенного зрелища. Дверь была широко раскрыта; на пороге,
озаренная розоватыми отблесками огня, подбоченившись, стояла наша хозяйка;
ее роскошная грудь тяжело вздымалась после длинной тирады на языке гуарани.
Перед ней стоял маленький худощавый индеец в оборванной одежде, держа в
одной руке помятую соломенную шляпу, а в другой какой-то круглый предмет,
очень похожий на футбольный мяч. Он говорил что-то Пауле мягким,
успокаивающим тоном, а потом протянул ей этот футбольный мяч. Паула
отскочила и издала такой пронзительный, негодующий крик, что большая жаба,
сидевшая около порога кухни, испуганно прыгнула в ближайший куст гибискуса.
Но индеец, видно, был не из пугливых, он положил шляпу на землю, опустил в
нее футбольный мяч и начал что-то говорить, оживленно жестикулируя. Паула
перевела дух и обрушила на него поток ругательств. Скандал на кухне в пять
часов утра, когда двое стараются перекричать друг друга на языке гуарани,
сплошь состоящем из гортанных звуков,-- это было для меня слишком.

-- Алло! -- громко крикнул я.-- Buenos dias!^[16]

Это немедленно возымело свое действие. Индеец подхватил шляпу вместе с
мячом, прижал ее к распахнутой рубашке, поклонился и отошел в темноту. Паула
привела в порядок свой бюст, грациозно поклонилась и направилась ко мне, вся
трясясь от возмущения.

-- Ah, senor,-- сказала она, задыхаясь и лихорадочно сжимая кулаки.--
Ah, senor, que hombre... buenos dias, senor... yo lo
siento...^[17]

Я хмуро посмотрел на нее и начал припоминать весь свой запас испанских
слов.

-- Hombre^[18],-- сказал я, показывая пальцем в ту сторону,
где стоял индеец, совершенно исчезнувший на фоне деревьев и кустов.--
Hombre... рог que usted argumentos?^[19]

Паула бросилась в темноту и вытащила оттуда упиравшегося индейца. Она
подтолкнула его ко мне и, отойдя в сторону, величественно ткнула в него
толстым коричневым пальцем.

-- Hombre,-- сказала она срывающимся от волнения голосом,-- mal
hombre^[20].

-- Почему? -- спросил я. Мне было искренне жаль индейца.

Паула посмотрела на меня как на сумасшедшего.

-- Рог que? -- переспросила она.-- Рог que?^[21]

-- Рог que? -- повторил я, чувствуя, что все это очень напоминает дуэт
из какой-нибудь оперетки.

-- Mire, senor^[22],-- ответила Паула.-- Смотрите.

Она схватила шляпу, которую индеец крепко прижимал к груди, и показала
мне лежавший в ней футбольный мяч. При ближайшем рассмотрении -- хотя все
происходило в темноте -- оказалось, что вызвавший негодование Паулы предмет
был меньше футбольного мяча, но почти такой же формы. С минуту все мы молча
смотрели на него, затем Паула набрала в легкие воздух и оглушила меня
пулеметной очередью испанских слов, из которых я мог разобрать только