Чтение 23–й страницы книги ~Юбилей ковчега~

выплюнул какой-нибудь не одаренный большим мозгом динозавр. Довершала
ансамбль обувь -- Чарльз Чаплин много лет безуспешно пытался придать своим
ботинкам такой вид. Изборожденная складками кожа, что твой грецкий орех,
торчащие вверх флагштоками носы, отчаянно цепляющиеся за верха подметки...
Казалось, приди вам в голову неразумная мысль изучить их поближе, непременно
подцепите какую-нибудь заразу.

-- Привет всем,-- сказал Том, втискивая свою неприглядную плоть в
кресло.-- Извините, что опоздал.

Мой женский эскорт воззрился на него так, как если бы он был жабой,
притаившейся на дне тарелки с супом. Сами все такие нарядные, в шелках и
сатине, намазанные, расфуфыренные, источающие дорогие благоухания, словно
летний луг после первого укоса, а тут среди них этакое чучело огородное.

-- Надеемся, ты не собираешься в таком виде являться во дворец к
княгине Грэйс? -- дружно молвили они грозным тоном.

-- А что? -- удивился Том.-- Чем я вас не устраиваю?

Они объяснили ему -- чем. Казалось бы, за много лет я наслушался, как
женщины препарируют своих мужчин, но такого обстоятельного и жестокого
разбора не припомню. Тому велели бегом подняться наверх, где, сколько он ни
возражал, заставили раздеться чуть ли не догола, и пока Том сидел,
завернувшись в банное полотенце, на моей кровати, гостиничная обслуга
занялась его платьем.

-- Не все ли равно, как я выгляжу,-- обиженно заявил Том.-- Вчера я
завтракал вместе с президентом Перу, и он ничего не сказал.

-- Есть женщины, которые судят о человеке по одежде,-- ответил я.-- И я
уверен, что княгиня Грэйс -- одна из них. У этих женщин особое зрение и
встроенный радар. Приведи их в зал, где собралось три сотни людей, и они
тотчас заметят микроскопическое пятно яичного желтка на галстуке мужчины в
дальнем конце помещения.

--Но я же не виноват, что мой багаж потерялся в Париже!

-- Не станешь же ты объяснять ей это. Она решит, что ты всегда
выглядишь точно старьевщик.

Наконец одежда Тома вернулась, уже не такая похожая на посылку с театра
военных действий в Крыму, и, пока он одевался, я вкратце просветил его
насчет придворного этикета.

-- Не забудь поклониться, когда она подаст тебе руку. И называй ее либо
"ваша светлость", либо "ма-ам".

-- "Ма-ам"? -- переспросил Том.

-- Ну да, это сокращенное "мадам".

-- А можно, я стану называть ее миссис Ренье?

-- Ни в коем случае. Держись лучше за титул "ваша светлость".

Мы заняли места в такси и поднялись на холм, откуда глядит на
сверкающую гладь Средиземного моря сказочный розовый дворец. У ворот нас
остановил строгий часовой в форме, какую мог носить кто-то из героев
оперетты "Нет, нет, Нанетт" или еще какого-нибудь экзотического мюзикла. Нас
проводили в обитель секретаря княгини и попросили подождать минутку.

-- Классный особнячок,-- заметил Том, созерцая мрамор и золоченую
резьбу на дереве.

-- Ради Бога, не забудь, что я тебе говорил,-- сказал я, считая, что
Том, как председатель нашего американского Совета, должен первым
приветствовать княгиню. Секретарь открыл дверь, и нас провели в кабинет.
Ослепительно красивая и элегантная княгиня поднялась из-за рабочего стола и
направилась к нам улыбаясь. И тут я с ужасом увидел, как Том приветственно
машет ей рукой.

-- Привет, Грэйс,-- сказал он.

Стремясь исправить положение, я поспешил взять слово.

-- Ваша светлость чрезвычайно добры, что нашли время для нас,--
пролепетал я.-- Разрешите представить вам доктора Лавджоя, председателя
нашего американского Совета, а моя фамилия Даррелл.

После чего мы сели вместе с княгиней на широкий диван и попытались
рассказать ей про цели нашего Треста. Как ни терпеливо внимала княгиня, я не
сомневался, что услышу отрицательный ответ на нашу просьбу. Ее светлость
приняла нас только ради своей дружбы с Нивеном и теперь подыскивает вежливые
слова для отказа. Пришло время выкладывать козырную карту. Только она
заговорила про обилие всяких обязательств, а "...потому вряд ли...", как я
положил ей на колени большой снимок нашего новорожденного горилленка,
лежащего на животике на белом махровом полотенце. Остановившись на
полуслове, княгиня восторженно вскрикнула будто школьница. "Утю-тю-тю" не
сорвалось с ее губ, но я чувствовал, что еще немного, и она начнет сюсюкать.

-- Ваша светлость,-- сказал я,-- перед вами как раз одно из тех
животных, которым мы стараемся помочь выжить.

-- О, какая прелесть,-- проворковала она.-- В жизни не видела ничего
прелестнее. Можно, я покажу этот снимок мужу?

-- Он ваш, я специально привез его вам.

-- О, большое спасибо,-- произнесла она, не отрывая от снимка глаз,
отуманенных нежностью.-- А теперь скажите, чем я могу вам помочь.

Покидая дворец десять минут спустя, мы могли поздравить друг друга с
тем, что патронессу американского филиала нашего Треста зовут ее светлость
Грэйс, княгиня Монако.

-- Я знал, что фотография горилленка добьет ее,-- торжествующе сказал я
Тому, когда мы садились в такси.-- Все женщины, кому я показываю этот
снимок, сходят с ума. Действует на их материнский инстинкт.

-- А по-моему, твой снимок тут ни при чем,-- отозвался Том.

Я уставился на него.

-- Как это понимать -- ни при чем? -- возразил я.-- Именно снимок решил
исход дела.

-- Ничего подобного,-- ухмыльнулся Том.-- На самом деле ее покорило
пятнышко яичного желтка на моем галстуке.

¶Глава пятая. ВОЗВРАТ В ПРИРОДНУЮ СРЕДУ§

Много лет назад, когда наш Трест только начинал свою деятельность, я
пытался разъяснить людям, для чего мы разводим животных в неволе. Всякий раз
меня спрашивали: "А кого вы вернули обратно?" -- так, будто все дело
сводилось к тому, чтобы размножить несколько особей, затолкать в клетки,
отвезти на родину вида и выпустить в ближайший лес. Ничего подобного...

Сама задача разведения видов в неволе сопряжена со многими проблемами,
однако, решив ее, то есть благополучно пройдя первую и вторую стадии нашего
"многогранного подхода", можно всерьез приступать к стадии номер три --
возвращать выращенных вами особей в природную среду: туда, где данный вид
уже вымер, в районы естественного обитания вида, в места с подходящими
условиями по соседству или в ареалы, где эндемичная дикая популяция
нуждается во вливании свежей крови. Третья стадия -- самая сложная.

Сложность заключается в новизне этого дела, речь идет, если хотите, о
совершенно новом искусстве, и мы учимся на ходу. Начать с того, что нет двух
видов с одинаковыми запросами, каковые и необходимо тщательно изучать.
Далее, нельзя взять животное, рожденное в неволе в третьем или четвертом
поколении, и просто водворить его в природную среду. При всем обилии пищи
кругом оно скорее всего погибнет, ибо приучено есть фрукты и прочий
приготовленный корм из мисок. Все равно что привычного к роскошным
гостиницам потомственного миллионера поместить на застланной газетами скамье
в парке, предоставив добывать пищу в мусорных контейнерах. Без основательной
подготовки он не освоится с новым образом жизни.

Разработанные пока что методы достаточно просты, но, как я уже говорил,
процесс должен учитывать особенности конкретного животного, да и конкретного
места. Наша первая попытка вернуть на Маврикий розового голубя -- наглядный
пример того, как легко потерпеть неудачу. Мы решили для первого раза
воспользоваться, так сказать, "пересадочной станцией" в Памплемусском
ботаническом саду. Здесь на обширной площади предостаточно листьев и плодов,
к тому же сад пересекает множество дорожек, облегчая наблюдение за реакцией
и передвижениями птиц. Итак, мы соорудили специальный птичник с двумя
отделениями -- одно для пары голубей, коих мы наметили выпустить на волю,
другое -- для пары, играющей роль манных птиц, чтобы первая пара не покидала
совсем ботанический сад.

Кандидатов на освобождение тщательно отобрали в питомнике на Блэк-Ривер
-- комплексе птичников и вольеров, построенных и оборудованных маврикийскими
властями при финансовой поддержке нашего Треста. После того как голуби
освоились в новой обители, наступил великий "выпускной" день. По этому
случаю я прилетел на Маврикий, и мне было доверено осуществить заветное
действо. Было задумано, что, очутившись на воле, птицы смогут по-прежнему
использовать птичник как убежище, и там их всегда будет ждать корм. пока они
не привыкнут сами добывать пропитание. Прибыв на место в назначенный день, я
размашистым движением (великое событие!) дернул веревочку, призванную
поднять дверцу, открывая пленникам путь на свободу. Веревочка порвалась.

Наступила неловкая пауза, пока кого-то послали за другой веревочкой. В
эту минуту я с глубоким сочувствием думал о нарядных дамах, которые раз за
разом без успеха пытаются разбить шампанское о борт спускаемого на воду
океанского лайнера. Наконец веревочка появилась и дверца послушно поднялась.
Голуби не подкачали -- вылетели на волю и опустились на крышу птичника. Мы
надеялись, что они на этом не остановятся и перелетят на деревья. Не тут-то
было. Они продолжали флегматично восседать, не мигая, на птичнике, точно
этакие придурковатые изделия чучельника. Посмотрели бы на них сейчас все эти
болваны, которые толкуют о жестокости неволи и сладости свободы.

Задним числом мы пожалели, что об этой первой попытке никого не
известили, хотя тогда это казалось вполне разумным. Всего в Памплемуссе было
выпущено одиннадцать птиц, и они, набравшись постепенно храбрости, принялись
вкушать плоды обретенной свободы, исследуя все закоулки ботанического сада.
Где и столкнулись вскоре с опасностью -- по саду бродили мальчишки с
рогатками, любители мяса сизарей. Разве можно было требовать, чтобы они
отличали розового голубя от сизаря, разве что первый был пожирнее и казался
более желанной добычей (на самом деле мясо розового голубя несъедобно из-за