овец и ребятишек, бегающих в безопасности?" Брат моей матери сказал тогда
всем остальным: "Я же говорил вам, что он ни за что не захочет принять
дар". Потом они стали петь песню на нашем древнем языке -- песню Тора. Я
запел вместе с ними, но брат моей матери сказал: "Это твоя песня, о
Купивший Нож! Мы сами споем ее, Тор!"
Тогда я понял, что меня считают богом, подобным богу Тору, который
пожертвовал правой рукой, чтобы победить Большого Зверя.
перед моей тенью, как расступаются перед жрицей, когда она идет в Долину
Мертвых. Я испугался. Я утешал себя только одним: "Моя мать и моя
возлюбленная никогда не назовут меня Тором". Но все равно меня охватывал
страх, как он охватывает человека, на бегу свалившегося в яму с крутыми
склонами, когда он начинает чувствовать, что выбраться оттуда будет очень
трудно.
ножи и рассказывали, как они их получили. Все видели, как Зверь
улепетывает от нас. Сбившись стаями, с диким воем, волки уходили на запад,
за реку. Зверь понял, что наконец-то, наконец-то у нас появился нож! Да,
он понял! Я сделал свое дело. Потом среди жриц я нашел свою Возлюбленную.
Она взглянула на меня, но даже не улыбнулась. Обращаясь ко мне, она делала
знаки, какие делали жрицы, обращаясь к богам. Я хотел заговорить, но брат
моей матери стал говорить от моего имени вместо меня, как будто я был
одним из богов, от имени которых жрецы говорят с народом в канун Иванова
дня.
на колени. Я уже совсем разозлился, но она сказала: "Только бог осмелился
бы так говорить со мной, жрицей. Человек побоялся бы кары богов". Я
взглянул на нее и рассмеялся. Мне было грустно, но я смеялся и не мог
остановиться. Вдруг меня окликнули на нашем древнем языке: "Тор!" На
пороге стоял юноша, с которым я сторожил свои первые стада, тесал первую
стрелу, сражался с первым Зверем. Он просил моего разрешения взять себе в
жены мою Возлюбленную, жрицу. Он стоял, не смея поднять на меня взор,
почтительно положив руки на лоб. Он весь трепетал от страха, но это был
трепет перед богом, меня же -- человека, мужчину -- он не боялся ни
капельки. Я не убил его. Я сказал: "Позови ту девушку". Она тоже вошла без
страха -- она, та самая, что приходила ждать меня у прудов и обещала быть
мне верной. Она не опускала глаз, ведь она была жрицей. Как я смотрю на
облако или гору, так смотрела она на меня. Она заговорила на древнем
языке, на котором жрицы обращаются с молитвами к богам. Она просила, чтобы
я разрешил ей разжигать огонь в доме этого юноши и еще чтобы я благословил
их детей. Я не убил ее. Я услышал, как мой собственный голос, съежившийся
и застывший, отвечал: "Пусть будет по-вашему". Они вышли, взявшись за
руки. Мое сердце съежилось и застыло, в голове словно прошумел ветер, в
глазах почернело. Я повернулся к матери: "Скажи, может ли бог умереть?", и
прежде чем провалиться в гудящую темноту, успел услышать ее взволнованный
голос: "Что с тобой? Что с тобой, сынок?" Я свалился без чувств.
себя, она прошептала мне на ухо: "Будешь ли ты живым или мертвым, в
прежнем образе или нет -- я останусь твоей матерью". Это было хорошо, это
было лучше, чем та вода, что она мне подала, лучше, чем само
выздоровление. Мне было стыдно, что я упал, но все равно я был счастлив.
Она была счастлива тоже. Мы не хотели терять друг друга. У каждого
человека есть только одна мать. Я подбросил в огонь дров, закрыл дверь и,
как в прошлые годы, сел у ее ног, а она расчесывала мне волосы и пела.
Наконец я спросил: "Что мне делать с теми, кто называет меня Тором?"
как бог, -- сказала она. -- Я не вижу другого выхода. Пока ты жив, люди
будут тебе послушны, словно овцы. Ты не можешь их прогнать".
променять это ни на одну девушку. Будь мудрым, будь очень мудрым, сынок,
потому что единственное, что тебе осталось, -- это слова песни и
поклонение тебе, как богу".
-- это не так уж и плохо.
собственного малыша, который бы раздувал пепел в моем очаге. -- Человек
выхватил нож из земли, засунул его за пояс и встал. -- И все же разве я
мог поступить иначе? Овцы -- они как люди.
на Белых Скалах, но и среди деревьев, там, где растут Дуб, Терновник и
Ясень.
колокольчики овец, раздался требовательный лай Молодого Джима, и дети
встали.
подходило к ним. -- Пора идти ужинать.
голубого цвета наконечник для стрелы, новенький, словно только что
выточенный.
сможет увидеть. Я их часто находил. Кое-кто утверждает, что их сделали
феи, но я-то знаю -- их сделали простые люди, такие же, как мы, только
страшно много лет тому назад. Если такие предметы хранить, они принесут
счастье. А теперь ответь-ка мне -- разве ты мог бы поспать в этом вашем
лесу, в этих ваших деревьях так же, как ты поспал здесь, на Белых Скалах?
А?
успехом ты мог бы просидеть весь день в сарае. Гони их, Джим, гони!
сейчас сплошь пестрели тенями; ветер, дующий с моря, перемешивал запахи
чабреца и соли. Низкое солнце слепило детям глаза и золотило траву под
ногами. Овцы бежали в загон сами, Молодой Джим вернулся к хозяину, и все
вместе они пошли к дому, шелестя травой и оставляя за собой мечущиеся
тени, похожие на тени великанов.
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Ильин Андрей
Майер Стефани
Шилова Юлия