Чтение 10–й страницы книги ~Пять похищенных монахов~

прибор!

- Что-то уж больно длинные, - сомневалась гражданочка,
приглядываясь к граблям. - И крепкие ли зубья?

- У этих граблей зубья крепче, чем у крокодила, - пояснял
Никифоров. - Изготовлены из лучших пород березовой древесины.
Хоть землю греби, хоть опавший лист.

Когда она отошла, Крендель спросил:

- А вы не знаете, как нам найти Кожаного?

- Да вон он стоит, - сказал Никифоров, отмахиваясь. - Вон
он стоит, Кожаный. В кожаном пальто.

Кожаный

Человек, на которого указывал Никифоров, стоял к нам
спиной. В этой слегка сутулой, длинной и узкой спине чудилось
что-то парикмахерское.

Над кожаными острыми плечами виднелась кожаная кожаная
кепка, а снизу, из-под пальто, торчали блестящие хромовые
брюки и ботинки бычьего цвета.

Крендель подошел к кожаной спине и, робея, кашлянул.

Спина хрустнула - человек обернулся. К моему изумлению,
он и спереди был затянут в кожу. Из распахнутого пальто
виднелся замшевый жилет, перепоясанный сыромятным ремешком.

Из-под жилета - кожаная майка.

- В чем дело? - спросил Кожаный. Голос его был скрипуч и
хрустящ.

- Мы насчет обстригания, - начал Крендель и растерялся. -
Не стригли ли вы... Мы из Москвы... Насчет стрижки-брижки...

Крендель махнул рукой, хотел пояснить, но не смог. В
Карманове он чувствовал себя неуютно. В Москве-то, да еще в
Зонточном, он бы сразу взял парикмахера за кожаные бока, а тут
потерял лицо и замямлил:

- Не приносили ли вам стричь... Бывает, что приносят...
Конечно, и в Москве обстригают, но...

- О какой стрижке идет речь? - надменно сказал Кожаный и
вынул из кармана руку в замшевой перчатке. В руке он держал
небольшой портсигар из крокодиловой кожи.

- Нам сказали, что вы обстригаете... - неуверенно пояснил
Крендель.

- Я - обстригаю?! Что за чушь?! Я и ножниц-то сроду в
руках не держал. Вот алмаз - пожалуйста. Режет любое стекло, в
какую хочешь сторону.

Он вытащил из портсигара небольшой предмет, похожий то ли
на молоточек, то ли на гриб опенок, с железной головой и
деревянной ножкой.

- Почем? - громко сказал кто-то за моей спиной.

Я оглянулся. За нами стоял Веснушчатый нос, тот самый,
что приставал в тамбуре с вопросами к Усачу в шляпе.

- Почем? - спрашивал Нос, наваливаясь мне на плечи и
разглядывая алмаз.

- Червонец.

- Даю пятерку.

- Пятерку за алмаз, который режет в любую сторону!

- Пятерка тоже деньги, - веско сказал Нос. - Ну ладно,
накину трешку.

- Накинь еще два рубля.

- Да скинь хоть рублишко.

- Нужен алмаз - бери, не нужен - вали, - сказал Кожаный,
покачал алмазом и сунул Веснушчатому носу под нос. Тот
наклонился, оценивая инструмент глазом, и почему-то понюхал
его.

- Ладно, - согласился он. - На деньги - давай сюда алмаз.

- То-то, - говорил Кожаный, пересчитывая деньги. - Три,
четыре... семь, восемь... а где еще рубль?

- Может, скинешь все-таки? - предложил Нос, укладывая
алмаз во внутренний карман.

- Я те скину! - рассвирепел Кожаный, хватая покупателя за
рукав и норовя добраться до внутреннего кармана. - Ребята,
держи его!

Крендель подскочил к покупателю справа, нажал в бок:

- Слышь, парень, не шути!

- Ладно, ладно, успокойся, - сказал Веснушчатый,
отталкивая Кренделя. - Обложили со всех сторон.

Он вынул из кармана рубль, отдал продавцу и исчез в
толпе.

Кожаный запахнул пальто и, даже не кивнув нам, пошел в
другую сторону.

Крендель потерянно глядел ему вслед. Да, в Карманове он
был не в своей тарелке. Его тарелкой был Зонточный, а здесь
все шло по-другому, даже воздух здесь был особый,
кармановский, пропахший пивом, подсолнечными семечками.

- Я, кажется, не то говорил. Надо было спросить про
монахов.

- Еще бы, - подтвердил я.

- А ты что ж молчал! - рассердился Крендель, схватил меня
за руку и потащил к выходу. - Ищи кожаную спину!

Мы побежали через рынок, и я крутил головой, но не видел
уже нигде кожаной спины. Да и вообще спин как-то не было
видно:

рынок то глядел исподлобья,

то поворачивался боком,

то показывал ухо,

золотой зуб,

кудрявую челку,

и только когда мы подбежали к выходу, рынок вдруг
повернулся спиной.

Выпуклой и вогнутой, черной и коричневой оказалась спина
Кармановского рынка, но ничего кожаного не было видно в ней.

Зато я заметил желтую бочку на колесах, а у бочки с
кружкой кваса в руке стоял Веснушчатый нос. Рядом - Усач в
соломенной шляпе. Он тоже держал в руках кружку, из которой
высовывалась белая папаха пены. Сунув усы в эту папаху, Усач
разглядывал алмаз-стеклорез, который держал в другой руке.

- Да вы понюхайте? - послышалось мне.

Обтерев усы рукавом, Усач приблизил алмаз к носу.

- Пахнет хлебом, - сказал он.

- Это квас пахнет хлебом, нюхайте внимательней.

- У тебя, Васька, нос как у собаки, - сказал Усач и,
отхлебнув кваса, снова понюхал алмаз.

Крендель дернул меня за рукав.

- Давай, давай, а то спину упустим! - крикнул он, и мы
проскочили в ворота, не в те, через которые входили на рынок,
а в другие, с противоположной стороны.

"Молоко" и "яблочко"

С другой стороны Кармановского рынка тоже, оказывается,
имелась площадь. Здесь, как видно, недавно была ярмарка.

Посреди площади торчало странное сооружение, похожее на
какой-то капитанский мостик. Рядом лежала на земле коричневая
лужа. По углам площади стояли железные домики без окон. Из-за
железных дверей на улицу доносились хлопающие звуки, будто
внутри кто-то заколачивал гвозди.

Мы подошли к железному домику, на котором висела
табличка:

ЯБЛОЧКО.

Крендель открыл дверь, и мы увидели длинный деревянный
барьер.

У барьера спиной к нам стояли несколько человек. Они
держали в руках духовые винтовки.

- Тир! - огорошенно шепнул Крендель, и тут же все
винтовки разом выстрелили.

- Тьфу, опять в незрелое, - раздраженно сказал один
стрелок, снял шляпу и вытер ею лоб.

На задней стенке висели четыре мишени. На каждой из них
было нарисовано огромное зеленое яблоко. Внутри этого
незрелого яблока заключалось другое - желтое. В середине
желтого - было оранжевое, а в самой сердцевине багровело
спелое яблочко, в которое и метились стрелки.

- А вам чего тут надо? - раздраженно сказал стрелок,
попадающий в незрелое, оборотясь к нам. - Это тир для
взрослых.

Он снова выстрелил, снял шляпу и сильно ударил ею о
прилавок:

- Опять в незрелое!