работе, - сказал Иван Васильевич, видя, что Евгения Васильевна отошла к
окну. - Вы можете заметить посторонний предмет скорей, чем мы.
особой любви к патефонным пластинкам? Не хвастал ли он когда-нибудь, что
достал редкую пластинку?
Говорят, что здесь, в дефектарной, довольно долго стояла хорошая картина.
Чей-то портрет.
обнаружить не удалось. Пришла очередь несгораемого шкафа.
возилась с замком.
специальным приказом. Смотрите, пожалуйста. Вот морфий. Это стрихнин.
Мышьяк. Здесь тоже морфий, в ампулах. Сулема... - говорила Евгения
Васильевна, переставляя банки.
сверток.
цилиндрические ампулы, формой напоминающие радиопредохранители, но
значительно меньших размеров.
разглядывая на свет прозрачную жидкость.
смущении сказала управляющая. - Наши ампулы совсем иначе запаиваются...
очень кстати. Разрешите-ка...
затем в носовой платок и спрятал в карман.
несколько осколков такой же ампулы, только что с большими предосторожностями
извлеченных изо рта Шарковского.
ложиться спать, когда зазвонил телефон.
характерная квадратная картонная коробка под мышкой.
может быть конфискация. Когда начали имущество описывать, все время
скандалила. Это мое... это мое. Чуть что получше, - мое, говорит. Цепного
добра у Шарковского много, товарищ подполковник. Прямо маленький музей.
Удивляюсь я таким людям! Старый и жадный. Ну куда он это все нахватал? В
могилу ведь не потащит с собой...
английским текстом.
Васильевич, вынимая пластинки и разглядывая этикетки. - Вот что-то
подходящее, но музыка какая-то другая, и номер не тот... Вот еще... Ага!
Кажется, эта...
же, что и на пластинках Мальцева. Вальс и фокстрот. Но, слушая уже знакомые
мелодии, Иван Васильевич по-прежнему не понимал, для какой цели привез их
Тарантул.
порошков аспирина - это не очень надежно...
завтра и дадим инженерам. Пускай они поломают голову. Мы пошли, кажется, по
неверному пути и забрались в тупик. А сейчас спать...
пластинки в сильную лупу. Неприятно было идти с докладом к генералу и
признаваться в собственном бессилии. Он чувствовал, что разгадка где-то
близко и очень проста, но, как это всегда и бывает, в голову лезли самые
невероятные, фантастические предположения. Уснул он уже под утро, но и во
сне пластинка не давала покоя. Под музыку надоевшего фокстрота в каком-то
сыром подвале он танцевал сначала со зловещей старухой, которая потом
превратилась в Шарковского.
случилось. Поднял штору затемнения. В комнате сразу стало светло. По улице
необычно быстро пробежал трамвай, за ним два грузовика. Тяжелой рысью,
сильно напрягаясь, битюг тащил телегу, нагруженную мешками, ящиками, и в
этом движении чувствовался какой-то испуг. Пешеходов не видно.
разбудивший его снаряд. Через минуту удар повторился, затем еще и еще...
Снаряды падали недалеко, громада здания вздрагивала, но в душе Иван
Васильевич был совершенно спокоен. Он давно убедил себя, что жизнь его
персоны, на фоне гигантской борьбы миллионов людей, настолько ничтожна, что
и беспокоиться о ней не стоит.
заправить кровать. Собираясь идти умываться, взял из ящика письменного стола
мыльницу и тут увидел пластинку, обратил внимание на фабричную марку. На
черной круглой этикетке была нарисована золотыми штрихами собака, сидящая
перед длинной граммофонной трубой.
поговорку.
создавалось впечатление, что текст напечатан прямо на пластмассе. Но это не
так. Этикетка была из бумаги, покрыта лаком и приклеена. Ноготь на большом
пальце Ивана Васильевича длинный и острый. Проведя им между ободком и краем
этикетки, он заметил, что в одном месте бумага отстала. Осторожно потянув за
оттопырившийся кончик, он увидел под этикеткой тонкие линии. "Так вот она
где зарыта, собака! Запись! Дополнительная запись".
коридор и почти бегом направился к своим помощникам.
что все это происходит во сне.
к самому его носу и приподнимая краешек этикетки, - Видишь? Там что-то еще
записано...
начальник, взволнованный неожиданным открытием.
собаки говорили?
меня и навела на эту догадку.
произведена на тридцати оборотах. Новинка техники - долгоиграющая пластинка
- не была уже секретом.
остались вдвоем.
сделали?
иглу.
мужской голос. Вначале Гиммлер говорил спокойно, почти дружеским тоном.
Обращение его ко всем резидентам немецкой разведки походило на отеческую
беседу с сыновьями. Постепенно в голосе появились каркающие нотки приказа, а
закончил он почти криком.
Гиммлер говорил, что отступление немецкой армии имеет стратегический