смазанные маслом блины, глаза радостно сияли, и ремень на тугом животе был
аккуратно затянут - даже кончик его не торчал, как обычно, в сторону...
сегодня всё потеряно. Конечно же, Леночка опять уехала на репетицию... И
ведь сам же виноват во всём!
Центральном стадионе состоится Большой Праздник Южного Лета, что в нём могут
принять участие все желающие, начиная с семи лет, - певцы и певицы, гимнасты
и гимнастки, танцоры и танцовщицы... Прочёл это Жора и тут же подумал: а
знает ли об этом Леночка? Надо сказать ей... Вдруг она подойдёт и будет
танцевать в балете перед всем городом? Жоре стало очень хорошо. С этим
настроением он на ходу прыгнул в автолёт. И хотя дверь сзади сильно
прищемила его штаны, и Жора не мог повернуться, и пассажиры посмеивались над
ним, он особенно не огорчался: сейчас расскажет Леночке... Однако во дворе
её не оказалось; а вообще-то она частенько появляется возле цветов, любуется
ими, наблюдает, как роботы старательно поливают их реденьким дождиком; и
недавно она даже попросила Жору сказать отцу, чтоб он привёз ещё одного
механического поливальщика, потому что лето стояло очень жаркое.
ней прямо домой. Это он и сделал, и в первый раз без всякого стеснения.
запыхавшись.
повернула к нему голову:
добрался до главного - до сути объявления, Леночка нетерпеливо вскочила с
вертящегося стула и замахнулась на него нотами:
запомнил объявление.
платье на мгновение встало колоколом, крутнулось вокруг неё, а потом
опустилось. Жора был счастлив, что доставил ей столько радости.
посмотрел на её окно. Конечно же, оно, как и вчера, было пусто! А прежде, до
того как Жора сообщил ей про объявлевие, и главный балетмейстер Праздника
посмотрел, как она танцует, и одобрил, включил её в отобранную группу и
сказал, что, возможно даже, ей будет поручена центральная роль в балетном
спектакле,- до всего этого Леночка ровно в девять утра любила расчёсы-вать
свои волосы у окна, и Жора всегда глядел из-за платана, как из-под её синего
гребня выбегают длинные светлые струйки и ложатся на плечи...
здесь он увидел Толю, который вышел из своего подъезда. Вид его поразил
Жору. Жора никогда не мог понять, как можно быть грустным, унылым, когда в
мире всё так ясно, приятно, беззаботно и столько солнца, радости, игр; когда
на каждом углу города в киосках можно взять великолепное ананасовое или
клубничное мороженое, которое так и тает на кончике языка, и когда город
завален вкуснейшими бананами - ешь сколько влезет! - и когда магазины полны
большими кокосовыми орехами: пробей дырочку и пей; когда можно решительно
ничего не делать: не бегать высунув язык, как Алька, в изобразительную
студию Дворца юных, чтоб научиться рисовать и писать масляными красками; не
спешить в астрономический кружок того же дворца, как Толя, чтоб
рассматривать в телескоп далёкие звёзды и планеты - как будто это самое
интересное; не мотаться по разным раскопкам, как Андрюшка-археолог; не
рваться в ледяную тоскливую Антарктиду, где создано несколько
оазисов-городов... Зачем вся эта суета, когда можно жить, как живётся, легко
и весело, и взрослые при этом не очень будут тебя ругать...
отцу!.. Поймал вчера и спрятал .в коробочку.
выездом вверх гараже, расположенном в конце двора, взревел двигатель. Не
Колесников ли?..
ученик прославленного подводного живописца Астрова. У него была короткая
чёрная бородка и чёрные, умные и зоркие, какие и должны быть у художников,
глаза. На заднем сиденье машины лежал плоский металлический этюдник. Каждое
утро уезжал художник к морю - за триста километров отсюда, нырял с
аквалангом у белого буйка и писал картину...
разглядывал ярчайшие, ослепительные картины, посвящённые жизни других
планет, он видел и подводную живопись. И давно мечтал посмотреть, как такие
картины пишутся.
свой акваланг захвачу!
прибавил газу и умчался со двора.
ни на кого не обижаюсь, не мечтаю о несбыточном...
он сам говорил мне, - попросись...
радостный, а ты... Ох, как я хочу есть! Ой, Алька!
колесиках, наполненными разными кульками. В носу у Жоры так и защекотало от
тонкого аромата земляники, от острых запахов копчёной рыбы и ананасов...
во рту не было!
стал есть. Ел он всегда необыкновенно: не жадно, не фырчал и не чавкал. Он
вонзал в сочные круглые ломти зубы и жмурился - так было вкусно и приятно, и
лицо его, толстое и добродушное, прямо-таки преображалось и даже становилось
красивым...Вот как он умел есть!
только сейчас, глядя на лицо жующего Жоры, понял, какие они замечательные.
абрикосов, несколько больших гроздьев винограда с крупными, как куриное
яйцо, прозрачными ягодами.
отказывался. Во рту его исчезло три пирожных, кусок очищенной репы, два
огурца, огромный пунцовый помидор, нежный, влажный - прямо масло капает! -
пончик... И все с улыбкой смотрели на Жору, а он весело хвастался:
устроим конкурс - кто больше съест... Вот увидите, всех переем и перепью!
день не съешь! - и помчался к подъезду.
двор вошла Леночка. Она не потряхивала, как обычно, волосами и смотрела под
ноги.
не ощущал вкуса пищи, лицо его постепенно утрачивало вдохновенность и
красоту.
во двор, один за другим, въехали два автолёта: синий Колесникова, но из него
вылез не он, а работник службы улично-воздушного регулирования, и жёлтый -
из него вылезли второй служащий и Колесников, угрюмый, бледный, с опущенными
руками.
ездить со скоростью не более ста километров в час... Пусть об этом знают
все! - Он посмотрел на ребят, потом радировал из своей машины на
ракетно-ремонтный завод, где ра-ботал мастером отец Колесникова, и через
десять минут голубой служебный автовертолет повис над двором, опустился, и
из кабины вылез Колесников-отец, низенький и коренастый, как и его сын.
моторе автолёта Колесникова-сына, - наверно, что-то переставлял в нём, чтоб
не мог развить скорость выше той, к которой его присудили.
тебе говорил! Ты должен отвечать за свои действия!
служащий. - Он развил скорость до трёхсот километров и в зоне города
пользовался крыльями; мы едва догнали его. Это могло кончиться аварией.
недостоин их. Я скажу обо всём дяде Артёму, и он...
стало красным, как ломоть арбуза. - Говори, всем говори! Меня нельзя
подпускать к машинам, к технике? Меня? Как ты можешь... Да я же, я...-
Колесников-сын задыхался от обиды. - Я знаю её, я всё умею, всё могу... Я