выехали на лошадях, пара за парой, господа и дамы бок о бок. Мужчины в
кальсонах и нижних рубашках, без сапог и без шпор, подбоченясь этак лег-
ко и свободно, - всего их, должно быть, было человек двадцать; а дамы
такие румяные, просто красавицы, ни дать ни взять настоящие королевы, и
на всех них дорогие платья, сплошь усыпанные брильянтами, - уж, наверно,
каждое стоило не дешевле миллиона. Любо-дорого смотреть, а мне так и во-
обще ничего красивей видеть не приходилось. А потом они вскочили на сед-
ла, выпрямились во весь рост и поехали вереницей кругом арены, тихо и
плавно покачиваясь; и все мужчины, упираясь на скаку головой чуть не в
потолок, казались такими высокими, ловкими и стройными, а у дам платья
шуршали и колыхались легко, словно розовые лепестки, так что каждая дама
походила на самый нарядный зонтик.
ли на седле так ловко: то одна нога в воздухе, то другая; а распоряди-
тель расхаживал посредине, вокруг шеста, щелкая бичом и покрикивая:
"Гип, гип! ", а клоун за его спиной отпускал шуточки; потом все они бро-
сили поводья, и дамы уперлись пальчиками в бока, мужчины скрестили руки
на груди, а лошади у них гарцевали и становились на колени. А потом все
они один за другим соскочили на песок, отвесили самый что ни на есть
изящный поклон и убежали за кулисы, а публика хлопала в ладоши, кричала,
просто бесновалась.
тельные штуки, а этот клоун все время так смешил, что публика едва жива
осталась. Что ему распорядитель ни скажет, он за словом в карман не ле-
зет: не успеешь мигнуть - ответит, и всегда что-нибудь самое смешное; и
откуда у него что бралось, да так сразу и так складно, я просто понять
не мог. Я бы и в год ничего такого не придумал. А потом какому-то пьяно-
му вздумалось пролезть на арену, - он сказал, что ему хочется прока-
титься, а ездить верхом он умеет не хуже всякого другого. Его уговарива-
ли, не пускали на арену, только он и слушать ничего не хотел, так что
пришлось сделать перерыв. Тут публика стала на него кричать и насме-
хаться над ним, а он разозлился и начал скандалить; зрители тогда не вы-
терпели, вскочили со скамеек и побежали к арене; многие кричали:
взвизгнули. Тут выступил распорядитель и сказал несколько слов насчет
того, что он надеется, что беспорядка никакого не будет, - пускай только
этот господин обещает вести себя прилично, и ему разрешат прокатиться,
если он думает, что удержится на лошади. Все засмеялись и закричали, что
согласны, и пьяный влез на лошадь. Только он сел, лошадь начала бить ко-
пытами, рваться и становиться на дыбы, а два цирковых служителя повисли
на поводьях, стараясь ее удержать; пьяный ухватился за гриву, и пятки у
него взлетали кверху при каждом скачке. Все зрители поднялись с мест,
кричали и хохотали до слез. Но в конце концов, сколько цирковые служите-
ли ни старались, лошадь у них все-таки вырвалась и помчалась во всю
прыть кругом арены, а этот пьяница повалился на лошадь и держится за
шею, и то одна нога у него болтается чуть не до земли, то другая, а пуб-
лика просто с ума сходит. Хотя мне-то вовсе не было смешно: я весь дро-
жал, боялся, как бы с ним чего не случилось. Однако он побарахтался-по-
барахтался, сел верхом и ухватился за повод, а сам шатается из стороны в
сторону; еще минута - смотрю, он вскочил на ноги, бросил поводья и стал
на седле. А лошадь-то мчится во весь опор! Он стоял на седле так спокой-
но и свободно, словно и пьян вовсе не был; потом, смотрю, начал срывать
с себя одежду и швырять ее на песок. Одно за другим, одно за другим - до
того быстро, что одежда так и мелькала в воздухе, а всего он сбросил
семнадцать костюмов. И стоит стройный и красивый, в самом ярком и наряд-
ном трико, какое можно себе представить. Потом подстегнул лошадь хлысти-
ком так, что она завертелась по арене, и наконец соскочил на песок,
раскланялся и убежал за кулисы, а все зрители просто вой подняли от удо-
вольствия и удивления.
зозлился. Оказалось, что это его же акробат! Сам все придумал и никому
ничего не сказал. Ну, мне тоже было не особенно приятно, что я так по-
пался, а все-таки не хотел бы я быть на месте этого распорядителя даже
за тысячу долларов! Не знаю, может, где-нибудь есть цирк и лучше этого,
только я что-то ни разу не видел. Во всяком случае, по мне и этот хорош,
и где бы я его ни увидел, непременно пойду в этот цирк.
ного, человек двенадцать, - еле-еле хватило оплатить расходы. И они все
время смеялись, а герцог злился, просто из себя выходил, а потом они
взяли да ушли еще до конца спектакля, все, кроме одного мальчика, кото-
рый заснул. Герцог сказал, что эти арканзасские олухи еще не доросли до
Шекспира, что им нужна только самая пошлая комедия - даже хуже, чем пош-
лая комедия, вот что. Он уже знает, что им придется по вкусу. На другое
утро он взял большие листы оберточной бумаги и черную краску, намалевал
афиши и расклеил их по всему городу. Вот что было в афишах:
левский жираф, или Царственное совершенство"!!!
я не знаю Арканзаса!
сцену, вешали занавес, натыкали свечей вместо рампы; а вечером мы и миг-
нуть не успели, как зал был битком набит мужчинами. Когда больше уже
нельзя было втиснуться ни одному человеку, герцог бросил проверять биле-
ты, обошел здание кругом и поднялся на сцену. Там он стал перед занаве-
сом и произнес коротенькую речь: сначала похвалил трагедию, сказал, буд-
то она самая что ни на есть занимательная, и пошел дальше распростра-
няться насчет трагедии и Эдмунда Кина Старшего, который в ней исполняет
самую главную роль; а потом, когда у всех зрителей глаза разгорелись от
любопытства, герцог поднял занавес, и король выбежал из-за кулис на чет-
вереньках, совсем голый; он был весь кругом размалеван разноцветными по-
лосами и сверкал, как радуга. Ну, обо всем остальном и говорить не стоит
- сущая чепуха, а все-таки очень было смешно. Публика чуть не надорва-
лась от смеха; а когда король кончил прыгать и ускакал за кулисы, зрите-
ли хлопали, кричали, хохотали и бесновались до тех пор, пока он не вер-
нулся и не проделал всю комедию снова, да и после того его заставили
повторить все сначала. Тут и корова не удержалась бы от смеха, глядя,
какие штуки откалывает наш старый дурак.
что эта замечательная трагедия будет исполнена только еще два раза, по
случаю неотложных гастролей в Лондоне, где все билеты на предстоящие
спектакли в театре "ДруриЛейн" уже запроданы; потом опять раскланялся и
сказал, что если почтеннейшая публика нашла представление занятным и по-
учительным, то ее покорнейше просят рекомендовать своим знакомым, чтобы
и они пошли посмотреть.
дули!" - обозлившись, повскакали с мест и полезли было ломать сцену и
бить актеров. Но тут какой-то высокий осанистый господин вскочил на ска-
мейку и закричал:
посмешищем всего города, чтоб над нами всю жизнь издевались. Вот что:
давайте уйдем отсюда спокойно, будем хвалить представление и обманем
весь город! Тогда все мы окажемся на равных правах. Так или нет?
домой и всем советуйте пойти посмотреть представление.
замечательный спектакль. Зал был опять битком набит зрителями, и мы
опять так же надули и этих. Вернувшись с королем и герцогом к себе на
плот, мы поужинали все вместе, а потом, около полуночи, они велели нам с
Джимом вывести плот на середину реки, спуститься мили на две ниже города
и там где-нибудь его спрятать.
вички, а все те же, которые были на первых двух представлениях. Я стоял
в дверях вместе с герцогом и заметил, что у каждого из зрителей оттопы-
ривается карман или под полой что-нибудь спрятано; я сразу понял, что
это не какая-нибудь парфюмерия, а совсем даже наоборот. Несло тухлыми
яйцами, как будто их тут были сотни, и гнилой капустой; и если только я
знаю, как пахнет дохлая кошка, - а я за себя ручаюсь, - то их пронесли
мимо меня шестьдесят четыре штуки. Я потолкался минутку в зале, а больше
не выдержал - уж очень там крепко пахло. Когда публики набилось столько,
что больше никому нельзя было втиснуться, герцог дал одному молодчику
двадцать пять центов и велел ему пока постоять в дверях, а сам пошел
кругом, будто бы на сцену, и я за ним; но как только мы повернули за
угол и очутились в темноте, он сказал: