Чтение 6–й страницы книги ~Мемуары папы Муми-тролля~

| __ | |_

() | | \ | |_

+--|/\/\/-------\/\/\| >_|_ _>

() | |__//___\ _|

| | _|

|_______________________|_______________|

______|______

|_____________|

-- Подумать только! -- закричал Шнырек. -- Мои шестеренки
пригодились для изобретения Фредриксона! Непостижимо!

Мы закончили обед в хорошем настроении. Воодушевленный этим
происшествием, племянник Фредриксона надел свой самый большой передник
и тут же принялся красить "Морской оркестр" в красный цвет. Шнырек так
старался, что и пароход, и земля, и изрядная часть орешника стали
красными. А такого перемазанного в красный цвет зверька, как Шнырек,
мне в жизни видеть не приходилось. Название парохода он нарисовал
небесно-голубой краской.

Когда все было готово, Фредриксон пришел взглянуть на работу
племянника.

-- Ну как, красиво? -- взволнованно спрашивал Шнырек. -- Я очень
старался. Я вложил всю душу, всего себя в эту работу.

-- Оно и видно, -- буркнул Фредриксон, поглядев на перепачканного
с головы до ног племянника. Он посмотрел также на кривую ватерлинию и
хмыкнул: -- Хм! - Затем, взглянув на название парохода, снова хмыкнул:
-- Хм! Хм!

-- Я неправильно написал? -- забеспокоился Шнырек. -- Скажи
что-нибудь, а то я снова заплачу! Извини! "Морской оркестр" -- такие
трудные слова!

-- "М-р-з-с-к-о-й а-р-к-е-с-т-р", -- прочитал вслух Фредриксон и,
еще немного подумав, сказал: -- Успокойся. Сойдет.

Шнырек вздохнул с облегчением и остатками краски выкрасил
кофейную банку.

А вечером Фредриксон пошел проверять сеть в ручье. Представьте
себе наше удивление, когда мы обнаружили в сети маленькии нактоуз, а в
нем -- анероид!..

Тут Муми-папа закрыл тетрадь и выжидающе взглянул на своих
слушателей.

-- Ну как, нравится? -- спросил он.

-- По-моему, это будет необыкновенно интересная книга, --
серьезно сказал Муми-тролль.

Он лежал на спине в сиреневой беседке и смотрел на пчел; было
тепло, стояло полное безветрие.

-- Но кое-что ты, наверное, выдумал, -- заметил Снифф.

-- Неправда! -- возмутился Муми-папа. -- В те времена и в самом
деле случались такие вещи! Каждое мое слово -- правда! Возможно,
только кое-что чуточку преувеличено...

-- Любопытно узнать, -- начал Снифф. -- Любопытно узнать, куда же
подевалась папина коллекция.

-- Какая коллекция? -- не понял Муми-папа.

-- Коллекция пуговиц моего отца, -- пояснил Снифф. - Ведь Шнырек
-- мой отец, так?

-- Да, твой, -- подтвердил Муми-папа.

-- Тогда где же находится его драгоценная коллекция? Я ведь
должен был получить ее в наследство, -- подчеркнул Снифф.

-- Хупп-хэфф, как говорил мой отец, -- сказал Снусмумрик. --
Кстати, почему ты так мало пишешь о Юксаре? Где он сейчас?

-- Об отцах никогда ничего толком не знаешь, -- сделав какой-то
неопределенный жест, объяснил Муми-папа. -- Они приходят и уходят...
Во всяком случае я сохранил ваших отцов для потомства, написав о них.
Снифф фыркнул.

-- Юксаре тоже терпеть не мог сторожей в парке, -- задумчиво
произнес Снусмумрик. -- Одно это...

Они лежали на траве, вытянув лапы и подставив солнцу свои
мордочки. Вокруг было чудесно, и всех клонило ко сну.

Ящик со стеклянной крышкой для компаса, расположенный на палубе
корабля.

-- Папа, -- сказал Муми-тролль. -- Неужели в то время так
неестественно разговаривали? "Представьте себе наше удивление",
"свидетельствует о богатстве моей фантазии". И все такое.

-- Это вовсе не неестественно, -- рассердился папа. -- По-твоему,
когда сочиняешь, можно говорить небрежно?

-- Иногда ты и в жизни говоришь неестественно, -- возразил сын.
-- А Шнырек у тебя разговаривает обычно.

-- Фу! -- сказал папа. -- Это просто местное наречие. А вообще
есть большая разница между тем, как ты рассказываешь о каких-то вещах,
и тем, как ты о них думаешь... И кроме того, все это больше зависит от
того, что чувствуешь... По-моему... -- папа замолчал и начал
озабоченно перелистывать мемуары. -- По-вашему, я употребил чересчур
трудные слова?

-- Ничего, -- утешал его Муми-тролль. -- Хотя это было так давно,
все равно можно почти всегда угадать, что ты имеешь в виду. А про
дальше ты уже написал?

-- Нет еще, -- ответят папа. -- Но потом будет жутко интересно.
Скоро я дойду до дронта Эдварда и Морры. Где ручка, которой я пишу
мемуары?

-- Вот, -- сказал Снусмумрик. -- И напиши побольше об Юксаре,
слышишь! Ничего не упускай!

Муми-папа кивнул, положил тетрадь на траву и стал писать дальше.

Именно тогда я впервые пристрастился к резьбе по дереву. Это
особое дарование было, должно быть, врожденным и таилось, если можно
так выразиться, у меня в лапах. Первые мои пробы на этом поприще были
довольно робкими. На корабельной верфи я подобрал подходящий кусок
дерева, нашел нож и начал вырезать гордый купол (позднее он украсил
крышу навигационной каюты). Он имел форму луковицы и был покрыт
нарядной рыбьей чешуей.

Фредриксон, к сожалению, ни слова не сказал об этой важной детали
в оснастке судна. Он уже ни о чем не мог думать, кроме как о спуске
парохода.

"Морской оркестр", на который приятно было смотреть, готовился к
старту. На своих четырех резиновых шинах, которые должны были выручать
его на коварных песчаных отмелях, пароход пламенел под лучами солнца.
Фредриксон где-то раздобыл себе капитанскую фуражку с золотым шнуром.

Забравшись под киль, он расстроенно пробормотал:

-- Так я и думал. Застрял! Теперь мы простоим здесь до восхода
луны.

Обычно немногословный, Фредриксон стал без устали бормотать
что-то и ползать вокруг парохода -- верный признак, что он серьезно
обеспокоен.

-- Ну, теперь скоро опять в путь, -- зевнул Юксаре. -- Хупп-хэфф!
Ну и жизнь! Менять курс, переезжать с места на место придется с утра
до вечера. Такая бурная жизнь к добру не приведет. Стоит только
подумать о тех, кто трудится и корпит над своей работой, и чем все
кончается, сразу падаешь духом. У меня был родственник, который учил
тригонометрию до тех пор, пока у него не обвисли усы, а когда все
выучил, явилась какая-то морра и съела его. Да, и после он лежал в
морровом брюхе, такой умненький!

Речи Юксаре невольно заставляют вспомнить о Снусмумрике, который
тоже родился под вселяющей лень звездой. Таинственный папаша
Снусмумрика никогда не огорчался из-за того, что действительно было
достойно огорчения, и не заботился о том, чтобы оставить след в памяти
потомков (туда, как уже говорилось, он не попал бы вообще, если бы я
не захватил его в свои мемуары). Как бы там ни было, Юксаре снова
зевнул и спросил:

-- Когда же мы все-таки отчаливаем, хупп-хэфф?

-- И ты с нами? -- спросил я.

-- Конечно, -- ответил Юксаре.

-- Если позволите, -- сказал Шнырек, -- я тоже надумал кое-что в
этом роде... Я больше не могу жить в кофейной банке!

-- Почему? -- удивился я.

-- Эта красная краска на жести не высыхает! -- объяснил Шнырек.
-- Извините! Она попадает всюду -- и в еду, и в постель, и на усы... Я
сойду с ума, Фредриксон, я сойду с ума!

-- Не сходи. Лучше упакуй вещи, -- сказал Фредриксон.

-- Конечно! -- воскликнул Шнырек. -- Мне надо о многом подумать!
Такое долгое путешествие... совсем новая жизнь...

И он побежал, да так быстро, что красная краска брызнула во все
стороны.

По-моему, решил я, наша команда более чем ненадежная.

"Морской оркестр" засел крепко, резиновые шины глубоко зарылись в
землю, и пароход ни на дюйм не мог сдвинуться с места. Мы изрыли всю
корабельную верфь (то есть лесную поляну), но все напрасно. Фредриксон
сел и обхватил голову лапами.

-- Милый Фредриксон, не горюй так, -- попросил я.

-- Я не горюю. Я думаю, -- отвечал Фредриксон. -- Пароход
застрял. Его нельзя спустить на воду... Значит, надо реку подвести к
пароходу. Каким образом? Строить новый канал? Запруду? А как? Таскать
камни?..