чался и он - не смел он больше там оставаться, а Ида примирилась со сво-
ей судьбой, что же ей было делать?..
дели. Адмирал, посланный самим королем для осмотра и покупки нового во-
енного корабля, громко восхищался ретивыми конями. Я хорошо все слышал,
ведь я прошел за господами в открытые двери и сыпал им под ноги золотую
солому, - рассказывал ветер. - Вальдемар До хотел получить золото, а ад-
мирал - вороных коней, оттого-то он и нахваливал их. Но его не поняли, и
дело не сладилось. Корабль как стоял, так и остался стоять на берегу,
прикрытый досками, - ноев ковчег, которому не суждено было пуститься в
путь. У-у-уу! Лети дальше! Лети дальше! Жалко было смотреть на него!
Бельт, а я нагонял их на берег, - говорил ветер. - Зимою прилетали стаи
ворон и воронов, одни чернее других. Птицы садились на заброшенный,
мертвый, одинокий корабль, стоявший на берегу, и хрипло кричали о загуб-
ленном лесе, о разоренных дорогих им гнездах, о бесприютных старых пти-
цах о бездомных молодых, и все ради этого величественного хлама - гордо-
го корабля, которому не суждено выйти в море.
его, словно разбушевавшиеся волны. Я дал ему послушать свой голос и му-
зыку бури. Моя совесть чиста: я сделал свое дело, познакомил его со
всем, что полагается знать кораблю. У-у-уу! Лети дальше!
снег, как облетает яблоневый цвет и падают листья. Лети дальше! Лети
дальше! Лети дальше! Так же и с людьми...
в то время, когда любовался ею строитель корабля. Я часто играл ее рас-
пущенными русыми волосами, когда она задумчиво стояла под яблоней в са-
ду, не замечая, как я осыпаю ее цветами. Она смотрела на красное солныш-
ко и золотой небосвод, просвечивавший между темными деревьями и кустами.
и надменна и с такой же тонкой талией, какая была у матери. Она любила
заходить в большой зал, где висели портреты предков. Знатные дамы были
изображены в бархатных и шелковых платьях и затканных жемчугом шапочках,
прикрывавших заплетенные в косы волосы. Как прекрасны были они! Мужья их
были в стальных доспехах или дорогих мантиях на беличьем меху с высокими
стоячими голубыми воротниками. Мечи они носили не на пояснице, а у бед-
ра. Где-то будет висеть со временем портрет Йоханны, как-то будет выгля-
деть ее благородный супруг? Вот о чем она думала, вот что беззвучно шеп-
тали ее губы. Я подслушал это, когда ворвался в зал по длинному проходу
и, переменившись, понесся вспять.
Большие синие, как море, глаза ее смотрели серьезно и грустно, но на ус-
тах порхала детская улыбка. Я не мог ее сдуть, да и не хотел.
цветы и травы, которые могли пригодиться ее отцу: он приготовлял из них
питье и капли. Вальдемар До был не только заносчив и горд, но и учен. Он
много знал. Все это видели, все об этом шептались. Огонь пылал в его ка-
мине даже в летнее время, а дверь была на замке. Он проводил взаперти
дни и ночи, но не любил распространяться о своей работе. Силы природы
надо испытывать в тиши. Скоро, скоро найдет он самое лучшее, самое дра-
гоценное - червонное золото.
пламя. Да, да, без меня тут не обошлось, - рассказывал ветер. "Будет,
будет! - гудел я в трубу. - Все развеется дымом, сажей, золой, пеплом.
Ты прогоришь! У-у-уу! Лети дальше! Лети дальше!" Вальдемар До стоял на
своем.
ринная золотая и серебряная утварь из шкафов? Куда девались коровы с по-
лей, все добро и имение? Да, все это можно расплавить! Расплавить в зо-
лотом тигле, но золота не получить.
прибавилось мышей. Оконное стекло лопнет здесь, треснет там, и мне уже
не надо входить непременно через дверь, - рассказывал ветер. - Где ды-
мится труба, там готовится еда, а тут дымилась такая труба, что пожирала
всю еду ради червонного золота.
было больше сторожа, - рассказывал ветер. - Я вертел башенный флюгер, и
он скрипел, словно сторож храпел на башне, но сторожа не было и там -
были только крысы да мыши. Нищета накрывала на стол, нищета водворилась
в платяных шкафах и буфетах, двери срывались с петель, повсюду появились
трещины и щели, я свободно входил и выходил, - рассказывал ветер, - от-
того-то и знаю, как все было.
владельца Борребю, пожелтело и избороздилось морщинами лицо, но глаза
по-прежнему блестели в ожидании золота, желанного золота.
долги. Я свистел в разбитых окнах и щелях, задувал в сундуки дочерей,
где лежали их полинявшие, изношенные платья - носить их приходилось без
конца, без перемены. Да, не такую песню пели девушкам над колыбелью!
Господское житье стало житьем горемычным. Лишь я один пел там во весь
голос! - рассказывал ветер. - Я засыпал весь замок снегом - говорят,
будто под снегом теплее. Взять дров неоткуда было, лес-то ведь вырубили.
А мороз так и трещал. Я гулял по всему замку, врывался в слуховые окна и
проходы, резвился над крышей и стенами. Высокородные дочери попрятались
от холода в постели, отец залез под меховое одеяло. Ни еды, ни дров -
вот так господское житье! У-у-уу! Лети дальше! Будет, будет! Но господи-
ну До было мало.
Надо только немножко подождать, подождать. Имение заложено, теперь самое
время явиться золоту, и оно явится к празднику".
учишь меня выдержке. Разорвут твою ткань, ты начинаешь с начала и дово-
дишь работу до конца. Разорвут опять - ты опять, не пав духом, принима-
ешься за дело. С начала, с начала! Так и следует! И в конце концов ты
будешь вознагражден".
солнце. Вальдемар До лихорадочно работал всю ночь, кипятил, охлаждал,
перемешивал, возгонял. Я слышал, как он вздыхал в отчаянии, слышал, как
он молился, слышал, как он задерживал дыхание. Лампа его потухла - он
этого не заметил. Я раздувал уголья, они бросали красный отсвет на его
бледное как мел лицо с глубоко запавшими глазами. И вдруг глаза его ста-
ли расширяться все больше и больше и вот уже, казалось, готовы были выс-
кочить из орбит.
тое и тяжелое... Он подымает сосуд дрожащей рукою, он с дрожью в голосе
восклицает: "Золото! Золото!" У него закружилась голова, я мог бы сва-
лить его одним дуновением, - рассказывал ветер, - но я лишь подул на уг-
ли и последовал за ним в комнату, где мерзли его дочери. Его камзол, бо-
рода, взлохмаченные волосы были обсыпаны пеплом. Он выпрямился и высоко
поднял сокровище, заключенное в хрупком сосуде. "Нашел! Получил! Золо-
то!" - закричал он и протянул им сосуд, искрившийся на солнце, но тут
рука его дрогнула, и сосуд упал на пол, разлетелся на тысячу осколков.
Последний мыльный пузырь надежды лопнул... У-у-уу! Лети дальше! И я
унесся из замка алхимика.
ей мокрой тряпкой и выжимает капли на ягоды и голые сучья, я вернулся
свежий и бодрый, проветрил и обдул небо от туч и, кстати, пообломал гни-
лые ветви - работа не ахти какая, но кто-то должен же ее делать. В замке
Борребю тоже было чисто, словно выметено, только на другой лад. Недруг
Вальдемара До, Ове Рамель из Баснеса, явился с закладной на именье: те-
перь замок и все имущество принадлежали ему. Я колотил по разбитым ок-
нам, хлопал ветхими дверями, свистел в щели и дыры: "У-у-уу! Пусть не
захочется господину Ове остаться тут!" Ида и Анна Дортея заливались
горькими слезами; Йоханна стояла гордо выпрямившись, бледная, до крови
прикусив палец. Но что толку! Ове Рамель позволил господину До жить в
замке до самой смерти, но ему и спасибо за это не сказали. Я все слышал,
я видел, как бездомный дворянин гордо вскинул голову и выпрямился. Тут я
с такой силой хлестнул по замку и старым липам, что сломал толстенную и
нисколько не гнилую ветвь. Она упала возле ворот и осталась лежать,
словно метла, на случай, если понадобится что-нибудь вымести. И вымели -
прежних владельцев.
не гнули спины. Ничего у них не осталось, кроме того, что было на себе,
да вновь купленного сосуда, в который собрали с пола остатки сокровища,
так много обещавшего, но не давшего ничего. Вальдемар До спрятал его на
груди, взял в руки посох, и вот некогда богатый владелец замка вышел со
своими тремя дочерьми из Борребю. Я охлаждал своим дуновением его горя-
чие щеки, гладил по бороде и длинным седым волосам и пел, как умел:
"У-у-уу! Лети дальше! Лети дальше!"
нулась. Зачем? Ведь счастье не обернется. Она посмотрела на красные сте-
ны, возведенные из камней замка Марека Стига, и вспомнила о его дочерях.
И старшая, младшую за руку взяв, Пустилась бродить с ней по свету.
- отец. И они поплелись по дороге, по которой, бывало, ездили в карете,
поплелись в поле Смидструп, к жалкой мазанке, снятой ими за десять марок
в год, - новое господское поместье, пустые стены, пустая посуда. Вороны
и галки летали над ними и насмешливо кричали: "Крах! Крах! Разорение!
Крах!" - как кричали птицы в лесу Борребю, когда деревья падали под уда-
Перумов Ник
Белов Вольф
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Пехов Алексей